Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:

– Не знаю. Не интересовался. Присудят к каким-нибудь нелёгким грязным, но необходимым работам на благо общества, а потом отпустят. Да может, он и врал. Воры всегда убедительные вруны.

– Мы будем мириться? – спросила она.

– Разве мы не помирились? – спросил он.

– Не так. По-настоящему… – Ландыш обняла его за шею, приникла к его губам. Но её поцелуй остался без ответа.

– Как-нибудь в другой раз, – ответил он. – Я устал от своего нелепого путешествия. – Он встал, она осталась на диване. – Я хочу отдохнуть в одиночестве. Даже не могу сказать тебе спокойной ночи, поскольку уже утро, – сказал он и ушёл. Такой вот решительный отказ от неё произошёл впервые.

Ландыш расположилась на диване, даже не сняв платья. Ей не хотелось спать, и она решила, что Радослав не ради мести оттолкнул её, а ради того, чтобы дать ей возможность проанализировать своё поведение и сделать выводы на будущее.

Но если он что-то почувствовал в ней? Что-то, названия чему она и сама не знала. Чего не было в действительности, и быть не могло даже в мыслях. А возможно, он и всегда это знал. То, что она живёт в зоне самообмана, оставаясь всё тем же подростком в преддверии взрослой жизни. Поэтому она постоянно ищет что-то, бродит в бессознательных поисках кого-то, кого нет в её жизни. А муж и рождённая дочь не вшиты в её душу, обретаясь лишь по внешнему её контуру? Она сжалась в позе эмбриона, страдая не от обиды, а от сумбура, как от некой мешанины внутри себя, объевшись впечатлениями длинного дня как непривычной едой. У неё болело всё и везде, только не физически, понятно, а там, в том пространстве души, где она всё ещё продолжала сидеть в лодке напротив молодого мага с профилем Кука, обдуваемая речным ветром, пахнущим иноземными лотосами, укрытая его васильковым пиджаком. Она до сих пор ощущала в своих ноздрях запах, наверное, фасонистого пиджака, плохо разбираясь в нюансах местной мужской моды. Это был не просто запах молодого чистоплотного мужчины, а запах каких-то забытых прошлых мечтаний о безмерной любви, в которой ей было отказано. И одновременно это было обещание, принесённое ветром из прекрасного будущего, которое её ожидало где-то, где она никогда не была. Испытывая почти блаженство от предвкушения какой-то иной и прекрасной жизни, которой у неё не было, и никто её не предлагал, не обещал, и ничего подобного на местном горизонте не просматривалось, она всё равно страдала. Как будто измена уже произошла. Но когда и где? И главное, с кем? Жалость не к себе, а к Радославу была такой сильной, что Ландыш заплакала. Надо было встать и взять плед. Было холодно, а она не вставала.

Может быть, он услышал, что она фыркает носом, может, увидел, проходя мимо в столовую попить водички, что она плачет, но он бережно укрыл её пледом и поправил подушку как маленькой. Погладил её по волосам и опять ушёл.

Золотая лодочка

Ландыш уже не жалела, что он отказался от того, чего она хотела в силу привычки к нему, а вовсе не по страстному влечению, как было совсем недавно. Она отчётливо уже поняла, что он ощутил тот самый сумбур, который ей мешал. Он дал ей возможность не загонять его, куда поглубже, а размотать, выкинуть лишнее и оставить важное. Он дал ей понять, что ни его вины перед нею, ни её вины перед ним нет. Так уж сложилось, что они оказались в тесном замкнутом пространстве звездолёта, ища спасения от личного одиночества, а одиночество у каждого из них было очень уж неравнозначным. И не она, а он принял её бросок на себя, хотя и знал, что это никакая не любовь, а только безумная её жажда со стороны души девушки-подростка, проведшей всю свою короткую предыдущую жизнь в райском резервуаре, тотально-одинокой, изнемогающей в нежизнеспособных мечтах. В его ответном чувстве всегда был привкус некоего извращения, вроде того, что он любит одну из своих многочисленных дочерей, лики и голоса которых были начисто стёрты им из памяти вполне сознательно. Поскольку мука была хуже беспамятства.

Ландыш опять ощущала себя в лодке, её мягко покачивало и уже уходило прочь жгучее раскаяние перед мужем за то, чему она так и не нашла словесного определения.

… Кипарис жмурился от отсвета солнечных лучей на воде. Река не гасила, а усиливала их блеск, бросая их жгучими пучками в глаза. Ландыш тоже прикрыла свои ресницы, опять сожалея, что не подумала перед прогулкой о светозащитных линзах для глаз. Ветер был достаточно холодный, а свет нестерпимо яркий, и от такого контраста прогулка не казалась настолько уж комфортной, как ей пригрезилось вначале. К тому же река была такой широкой, а вода даже по виду плотной и угрожающей, глубокой, враждебной к той, кто с такой самонадеянностью уселась в утлую лодчонку. Человек же, машущий вёслами и сидящий напротив, был настолько уверен в себе, будто стоит им перевернуться, так они окажутся в воде лишь по колено. Но разгоняемая волна бухала о стенки лодки так шумно и тяжело, что веры ему у Ландыш не было. Ей понадобилось время, чтобы, если и не избавиться от страха, так поприжать его.

– Вот что значит нет привычки к таким прогулкам, – сказал он. – Ты плавать-то хоть умеешь?

– А ты? – спросила она.

– Я? Ну, насмешила! Я с трёх лет на воде, как на стекле лежал. Я же тут на берегу и на самой реке всю жизнь провёл.

– А я рядом с океаном жила, – вдруг

проболталась она.

– Как же это? – поразился он, – разве там кто живёт? У края потустороннего мира? Океан – это же дорога на тот свет. В пространство смерти, где чёрное солнце.

– Что за ерунда! – Ландыш готова была рассмеяться над его дикими убеждениями. Но тёмным дикарём он точно не был. И его представление о том, о чём никто не мог дать достоверной информации, было ничуть не более диким, чем у всякого человека, пока тот жив.

– О смерти мог бы рассказать только тот, кто уже умер, – Ландыш ощутила холодок при одном лишь произнесении страшного слова, -Но мёртвые не разговаривают с живыми…

– Как же нет? Я же в Храме Ночной Звезды служу. А у нас в дни встречи с предками всякий живой с мёртвыми не только разговаривает, но и в гости к ним ходит. Ты бы у Ивы спросила об этом. Она расскажет. Не обманет. Если мне не веришь. Она мне рассказывала, как её дед дал ей пророчество по поводу того, что если она с Фиолетом не расстанется, то у неё будущего не будет вообще. Он ей на Светлого Потока указал, а она пренебрегла советом предка. Теперь вот мается. Застряла между двух, и похоже, ни с одним уже не останется. Один недоступен, как ни тянись к нему, другой – свой, а не любит она его. Привычный он ей, только и всего. Светлый Поток – парень отличный, но и тут я чую, что не про него девушка Ива.

– Всё-то ты знаешь.

– А как же. На то я и маг.

– Хочешь сказать, что ты был бы про неё, не будь ты магом?

– Нет. Я такое не скажу никогда. Ива – странная во всех смыслах. Вот ехал я как-то с нею в лодке, как с тобою. Смотрю на неё, и вдруг она показалась мне прозрачной как речная вода, истончилась вся будто и стала совсем уж неубедительной для зрения. Я настолько удивился, что даже испугаться не успел. Потом смотрю, опять она нормальная, живая девушка. Я до неё дотронулся, вот так, – Кипарис положил одно весло рядом с собою и тронул Ландыш за коленку. Прикосновение было ласкающим, но деликатным. – Тёплая ты какая. А Ива была прохладная. – Он опять стал энергично грести вёслами. – Она очень меня привлекала, это правда. Но по некотором размышлении я понял, что она… – он замолчал.

– Продолжай, – поторопила его Ландыш. – Какая она, Ива? А я потом скажу тебе своё мнение о ней.

– Вот ты небесная странница, как и Фиолет. Но ты очевидно живая. Натуральная вся. А он живым мне не кажется. Он вроде сна. Как увидел его, вроде как заснул на ходу. Или как видение, которое приходит после «напитка Ночной Звезды». Это то, что мы с помощниками в Храме готовим для ритуала встречи с предками. Вот и Ива такая же. Она как прекрасный сон, как чудесное видение, которое никогда не бывает совместимо с жизнью. Вот такое у меня странное убеждение. Но чем больше я думаю про них, про Иву и Фиолета, тем больше в том убеждаюсь. Кто они? Ива тут родилась, а кажется, что она вместе с этим небесным бродягой из одного материала скроена. Не уловимого какого-то. Вот как небо над нами. Оно же есть. А потрогать его невозможно ни рукой, ни языком. – Шустрый маг опять отложил одно весло и протянул руку к Ландыш. Она натянула платье ниже коленок. Он потрогал её через ткань. – Ты тёплая, нежная как шёлк, и платье твоё тёплое, – сказал он.

– Ты ещё языком меня попробуй, – засмеялась она.

– Если позволишь, то и попробую, – ответил он, – только на берегу.

– Правильно. Попробовал бы тут, я бы тебя в воду спихнула.

– И как бы одна добиралась до берега? Унесло бы тебя течением, – засмеялся он. Игра, несколько непристойная на словах, была на самом деле совсем безобидной. Ландыш стало настолько весело, как не было с того самого дня, как они впервые сошлись с Радославом. Когда пело всё её существо, а не только голосовые связки вибрировали от радости.

– Мы на лодочке катались/Золотой, золотой/Не гребли, а целовались/ И качали головой/ – заголосила она звонким голосом, ловко переведя песню на местный язык. Вышло не складно, а забавно.

– Да ты небесная птица! – Кипарис смотрел в её рот так, как будто увидел там настоящую птицу. – И лицо, и голос, и вся ты соткана из небесного шёлка!

Восхищение, как ни смешно оно бывает выражено, всегда приятно женщине. А молодой маг ничуть не казался ей смешным, – И глаза у тебя такие, как будто сама река тебя родила. Синие и бездонные, прозрачные… А платьице сшила тебе из лепестков лотоса.

– Это платье мне сшила одна златолицая девушка в столице, – пояснила Ландыш. Маг отвернул лицо в сторону приближающегося берега.

– Они умелые, это правда. Они умеют дарить счастье всякому. И сами приезжают сюда за счастьем, но никогда его тут не находят. – Он нахмурился, и как-то так совпало, что и солнышко зашло за облака. Стало несколько пасмурно.

– Ты был хотя бы однажды знаком с такой златолицей девушкой? – полюбопытствовала она.

– Был, – признался он.

– Они какие?

Поделиться с друзьями: