Космическая шкатулка Ирис

– Отец! Я умоляю тебя, давай отсюда делать ноги! Пока твоя Сирень лишилась большей части своей власти над тобою. Я всегда чуял, что тут фигня какая-то, а не подлинная жизнь! – подал голос Костя.

– Скоро, сынок. Совсем скоро мы отсюда улетим. Теперь я и сам не вижу причин для задержки. Как ни обессилила Сирень, а она ещё способна устроить нам всем какую-нибудь внезапную бредятину, где мы увязнем. Не насовсем, но нервы свои потратим тут изрядно. Домой! На Землю!

Ты всего лишь игра чужого разума

Радослав нашёл Фиолета там, где и вычислил его найти. Так что особо радостного всплеска чувств от удачи не возникло. А со стороны Фиолета удивление, но уже нерадостное, проявилось.

Фиолет сидел у края пустой, идеально круглой поляны на упавшем дереве, свесив голову в позе вековечного мыслителя, так и не решившего свою каменную загадку.

Радослав сел рядом. – Ты знаешь, где твоя Ива в данный момент?

– Знаю, – ответил Фиолет. – Если я её жду, она всегда приходит. Она где-то идёт по лесной дороге и скоро будет здесь.

– И ты спокоен в то время, когда девушка одна бредёт по ночному лесу? Да ты кто после этого?

– Ничего с нею не случится. Она дойдёт сюда и с завязанными глазами. А я не имею права заявляться к ним в дом. Зачем травмировать её простодушных родителей? Ты-то чего хочешь от меня?

– Поговорить.

– Так говори.

– Видишь ли, Фиолет… – речь не складывалась. – Ты должен дать освобождение этой девушке от того условного, но вовсе не игрушечного «колеса Сансары», где вы бултыхаетесь с нею, вот уже не раз и не два проигрывая один и тот же сценарий своей несчастливой и бессмысленной любви.

– Любовь не бывает бессмысленной.

– Может, у живых людей и не бывает. Но не у вас. Поскольку у вашей любви нет, и не может быть, никакого завершения.

– Что значит твоя фраза про живых людей? – Фиолет отодвинулся от Радослава, словно боялся заразиться от него безумием, поскольку посчитал его именно таковым. – Ты сам-то здоров? Я давно замечаю, что с тобою не всё ладно.

– Так ты ещё способен что-то замечать в других и живых по-настоящему людях? Это любопытное признание из уст голографического персонажа из кукольного театра Ирис. Она же привлекательная старушка Сирень.

– Ты знаком с Сиренью? Мерзейшее существо. Не нахожу в ней ничего привлекательного, – сказал Фиолет. – Если бы не её липкие щупальца, протянутые в её жадном стремлении похитить инопланетные технологии, мы с Ивой так и жили бы, как любит говорить Алёшка, «сапог -сапогу – не разлей вода». Он всех так обзывает. Свою мать и Кука, тебя и Ландыш, а я сам себя так обзываю по его примеру.

Радославу стало жалко Фиолета. Настолько стало очевидно, что он искренне уверен в том, что его иллюзорная роль есть настоящая жизнь. – Фиолет, сынок, поверь мне, поскольку я знал тебя ещё мальчиком на Паралее, поскольку я был твоим учителем там. Может быть, я и не всегда был на должной высоте перед вами, своими космодесантниками, может не всегда был примером вам, хотя к тому и стремился, но я всех вас любил. И люблю по сию пору.

– Меня ты никогда не любил.

– Это не так. Я был несколько строг к тебе, но ты был слишком разбалован своим добрым мягкосердечным отцом, ты был очень юн тогда. А теперь, Фиолет, прими ту правду, которая страшна по-настоящему.

– Какую правду? О чем ты, Рудольф?

– Радослав.

– Ну да. Я оговорился. Я вспомнил слишком хорошо своё прошлое в Паралее. Тот день, когда ты не захотел отдать мне ту маску. А я всё равно её себе присвоил, когда ты улетел и бросил на своём рабочем месте многое из своего барахла.

– Понимаешь, на данный момент ты, Фиолет, как ни безумно это звучит, сам и есть такая же маска. Ты давно погиб здесь, Фиолет. Ты запускаешься в разных версиях ментальной игры для одного единственного зрителя. Оно – планетарное и непонятное сверх существо под именем Ирис, данным ему Куком. Ты кукла, Фиолет. А мы, я и Ландыш, по чистой случайности оказались тут единственными зрителями, а не участниками. Хотя в некотором смысле я и Ландыш тут задействованы. Ива не Ива. Её земное имя Доминика Трофимова. Она давно умерла на Земле, а тут, когда однажды она во время своей настоящей жизни попала сюда вместе с Куком, бывшим тогда Артёмом Вороновым, она оставила здесь большую часть своей живой души. Но не всю душу целиком, не себя как живую структуру – носителя под именем Ника Трофимова. Воронов – Кук спас и её и себя. Это долгая история, мутная и страшная, но имеющая как бы и счастливое завершение. Ника и Артём поженились на Земле, родили дочь. Артём совершил в ГРОЗ взлёт на самый верх, Ника так и осталась душевнобольной. Никакой Ивы в действительности не существует. Нет и тебя как живой реальной структуры – носителя твоего сознания. Ты – фантом, твой конструктор – Ирис.

– И что? – Фиолет задрожал крупной дрожью, он взял Радослава за руку. Рука самого Фиолета была ледяной, – я же чувствую твоё человеческое тепло, Радослав.

– А я твоего не чувствую. И с Ивой у вас нет, и не может быть, никаких реальных отношений, свойственных живым людям. Ты и она, вы были взломаны инопланетным хакером – монстром, присвоены чужим интеллектом ради целей, постичь которые мы всё равно не можем. У нас другой уровень организации ума. Я даже не буду говорить о том, добрый или злой этот монстр –хакер, он просто другой. Ты должен поверить мне и согласиться вместе со мною и с Ивой отправиться на безлюдный континент планеты, где вся информация, захваченная хакером, будет у него изъята. Ты и Ника получите свободу. Это не будет смертью, а только освобождением. Я отправлюсь с вами. И сразу говорю тебе, никакое живое существо не может сохранить жизнь, если оно соприкоснётся с поверхностью того условного континента. Потому что сказать, то там за структура, я не могу. Даже Кук того не знает. Но это такое место, где её власть заканчивается. Ты, я, Ника, – мы уйдём отсюда. А вот куда, там уж узнаем.

– Ты согласен расстаться с жизнью? Почему? – тихо спросил Фиолет.

– Потому что я устал. Потому что я как и ты, хотя и по другому, тоже был схвачен в своё время инопланетным монстром, и он до сих пор не даёт мне от себя свободы. А я её хочу больше жизни, если это жизнь невольника. Никогда не читал старых книг про таких людей, которые неволе предпочитали смерть?

– Конечно, как и всякий человек, я такое читал. И если ты всё сочинил, то что я теряю, когда попробую слетать с тобою на тот загадочный континент? А я даже и не знал, что тут есть четвёртый континент.

– Только Ива ничего не должна знать. Зачем ей лишние страдания. Ты согласен? Она даже ничего не узнает до того самого мгновения, как ощутит своё освобождение от мучительных повторений неудачной судьбы. К тому же судьбы вымышленной и не имеющей к ней самой никакого отношения. Хватит вам развлекать скучающего и жестокого зрителя своими терзаниями.

Плач Сирени

Он обернулся и нисколько не удивился, что на заднем сидении аэролёта никого не было. Ни Ивы, ни Фиолета. Так и должно было произойти. Вокруг расстилались сиреневые пустоши, осиянные бледным светом перламутровых небес.

– «Хорошо наше черепаховое небо, хорош наш золотой месяц и серебряные звёзды», – начал он свою присказку из старинной сказки про волшебную табакерку. – «Да только есть у нас беда. Есть у нас злые дядьки-молоточки»… – Он открыл верхнюю створку аэролёта и увидел, что за пределами машины была пустота. Даже мраком её назвать было нельзя. Она была больше серым маревом, она была чистым ничто. И он занёс туда ногу, с любопытством наблюдая, как она поглощается тем, чему не было словесного определения на языке земных существ. Никаких ощущений при этом не возникло. Ни приятных, ни болезненных. Судорожно он втянул ногу обратно и внезапно увидел женщину, сидящую рядом с ним с левой стороны. Он никогда не видел её прежде. Определить возраст было непросто, с учётом того, что земные представления о возрасте не всегда совпадали с местными. На вид женщине было лет сорок, но могло быть и больше. Подкрашенная сиреневым оттенком исключительно-чистая седина её волос говорила, что молодой она не является. Она задумчиво улыбалась, что называется «улыбкой Моны Лизы», не размыкая своих некрупных губ. Атласный шарф с яркой вышивкой покрывал часть её волос и спадал на плечи. Чем-то неуловимым она напомнила ему мать, но была проще и мельче по своим габаритам, и глаза под яркими дугами бровей были тёмные, бархатно-фиолетовые. И запах он уловил, – несколько удушающий и приторный запах сирени, если она не на улице, а в закрытом помещении в виде букета. Когда умирая, она и отдаёт всю его, несколько токсичную, концентрированность.