Космическая шкатулка Ирис

Все напряжённо ожидали продолжения. Ландыш ширила глаза, не умея поверить рассказчику.

– Но Фиолет был человеком другой звёздной расы, чем мы, земляне, – продолжил Кук. – Информация-то о нём, так сказать информационная его матрица, после разрушения самого носителя осталась в памяти Ирис. Он единственный, кого она не может наделить другим обликом. Он всегда и во всех прочих её перепевах будет оставаться тут Фиолетом. Он снова и снова будет воспроизводиться как небесный странник Фиолет, упавший сюда вместе со своим живым «Пересветом», но неизбежно умирающим в ходе развития сюжета.

Он был послан отцом для перехвата нас, землян, чтобы передать волю отца Разумова Рудольфа Горациевича. Нам не надо лететь на Паралею. Нам надо переждать у Пелагеи. Паралея навсегда отдана тому, кто и был её Создателем изначально. Разумов не выдержал схватки с тем, кого он хотел вначале переиграть, потом предложить ему мировую. Ни то, ни другое не подействовало. Инопланетная разумная сущность, захватившая себе Паралею, была мало похожа на нашу игрунью Сирень. Это был, скорее, он. Он был больше мужским существом, и нисколько не женским, если в смысле мягкости, чувствительности и устремления к любви. Ничем таким он не был наделён. Беспощадный, предельно серьёзный, не открывающий своих целей или полагающий, что не будет понят теми, кто недоразвит, то есть нами, не идущий ни на какие гибкие компромиссы. Контакт с его стороны был осуществлён только ради нейтрализации мешающих ему людей, для дальнейшего их выпроваживания с территории, которую он считал своею по неизвестным для нас причинам. Чтобы не отдавать ему земные технологии, а он стремился ими завладеть, Разумов взорвал подземный город, предварительно услав всех своих людей на Землю или в родные нам колонии. Фиолет был предпоследним, кто покинул Паралею. О судьбе самого Разумова ничего не известно.

– Как же? – у Ландыш тряслись губы, – он погиб? Насовсем?

– Да.

– С кем же я гуляла, дружила? Он даже мне нравился. А я ему…

– Он фантом. Хотя понять до конца его природу я так и не смог. Я же тоже воспринимал его как живого и настоящего человека. Я не исключаю того, что Ирис сама играла его роль. Сама и была Фиолетом, воспользовавшись только его внешней экипировкой. Она была потрясена его гибелью. До Фиолета ни одно живое существо не погибало в Сиреневом Раю. Но воскресить его Ирис так и не смогла. Поэтому-то история его любви столь безнадёжно печальна. Ничем не разрешается. Хотя Ирис и попытается внести его информацию в женщину, которую мы знали под именем Ивы. Создать новую гибридную расу…

– Хочешь сказать, что иллюзию таковой, – поправила его Вика.

– Для самой Ирис Ива и Фиолет – две самые неразрешимые для неё головоломки. Так можно сказать, с учётом, что головы у неё в нашем понимании нет, хотя и имеется множество лиц. Ни условная Ива, ни Фиолет так и не являются теми, кто вошёл в сущность самой Ирис. Они для неё единственные, с кем у неё возможен контакт как с теми, кто по отношению к ней есть существа внешние. Всех прочих она же присвоила себе. Они стали ею, а она ими.

– А ты разве стал её частью? Или мы? Радослав, Ландыш, я – спросила Вика.

– Я – да. Ты тоже – да, хотя она присвоила нас лишь частично. А вот Ландыш и Радослав – нет. Они были тут посторонние. Как и наши дети. Поэтому и ты, и я, наравне с условной Ивой и с Фиолетом, будем тут вести жизнь самостоятельных от неё существ, для неё всегда внешних. Как только она условно проснётся, то есть войдёт в фазу активности, то запустит новую версию игры. А пока будет нарастать хаос, бессодержательность многих процессов, их путаница и самоликвидация.

– В отношении остальных, понятно, их уже не вырвать из такого вот «колеса Сансары». Какая-никакая, а жизнь. Но по отношению к Иве и Фиолету, игры твоей Сирени жестоки. По сути-то, она пленила их души и не даёт им выхода туда, куда им и предназначено отбыть. Я сразу почувствовал, что-то необычное и безысходно-печальное в облике той, кого она наделила ролью Ивы. Так вот почему она говорила мне о том, что помнит меня. Она Ника! Твоя жена, Кук. Мать твоей дочери. Тебе самому-то не жаль её? Это же не что иное, как подобие тех самых христианских мытарств, что проходят души на своём пути к Всевышнему Творцу Вселенной. Ты просто обязан её освободить!

– Как же это? – удивился Кук. Впервые лицо его стало растерянным.

– Вынуть её из того ящика, где твоя Сирень и хранит свои куклы для кукольного театра.

– А где, по-твоему, этот самый ящик? Что значит – вынуть?

– Ты же рассказывал о безлюдном континенте, окруженным безмолвной и мёртвой зоной, так называемого Гнилого океана. Я думаю, что именно там и находится та условная клавиша «Удалить информацию».

– Соображаешь, – промолвил помрачневший Кук, – не совсем ещё деградировал тут от безделья.

– А тебе бы того хотелось?

– Нет. Я к тебе привязан как к сыну. Я только вот что хочу тебе пояснить, Радослав. Любая живая структура, любой, кто опустится в той зоне, прикоснётся к её поверхности, перестанет существовать. Соприкосновение с нею и есть то нажатие клавиши, о чём ты и сказал. Удалить информацию!

Побледневшая Ландыш подала свой голос, она изо всех сил пыталась изобразить, что они все играют в какую-то дурацкую игру под названием, «Кто обманет убедительнее всех». – Каким же образом Сирень, если она ушла в свою условную опочивальню, продолжает тут жить своей жизнью главной магини КСОР?

– Так по инерции, – ответил Кук.

– Как в древней сказке про табакерку с мальчиками-колокольчиками и царевной –пружинкой, – вставил Радослав, – «но тише, всё тише, и кончился завод». Дзынь! Крышка захлопнулась. Игрушечное небо закрылось, городок в табакерке ушёл в темень-покой. Какие знакомые напевы, а Кук? Валик ты наш могучий.

– Какой ещё валик? – ничего не понял Костя.

– А такой. Добродушный, и кого все жители табакерки считали над собою главным. Тот самый механизм, что и приводил в движение всю заводную дребедень. Но главным был не он, большой и значимый по виду, а незаметная, гибкая царевна-пружинка.

– Ты сказочник, оказывается, – подала голос помрачневшая Вика, – а своей дочери Виталине ты не рассказал ни одной сказки.

– А как бы я смог? Ты же присвоила нашу дочь себе.

– Так кто мешал тебе к нам прилетать всегда, когда тебе хотелось?

– А мне как раз не хотелось видеть ни тебя, ни Кука, если без срочной необходимости, – губы Радослава скривила презрительная ухмылка.

– За что ты так меня не любишь? – Вика изобразила театральное отчаяние, а может, она его и не изображала.

– А должен? Любить тебя.

– Я всю жизнь относилась к тебе как к лучшему человеку, которого встречала в этой Вселенной, а ты никогда даже не понял того… – у неё тряслись губы.

– Вот тебе и разгадка златолицей Лоты! – встрял Кук. – Ирис сразу прочла все твои тайные желания, Викуся. Она и подарила тебе любовь того, кто никогда не обращал на тебя внимание. Уж и не знаю, считать ли тот спектакль, где ты в роли Лоты, за измену?

– Думаю, не стоит, – спокойно возразила Ландыш. – Вика же не давала своего осознанного согласия на сей иллюзорный адюльтер. Она и в игре была твоей возлюбленной. Любила тебя, то есть Капу. Он же твоя голографическая версия.