Космонавт. Том 2

Максимыч ловко взобрался в переднюю кабину, устроился, пристегнулся. Я отметил, что движения его были быстрыми и точными, ни на мгновение не сбился. Он надел шлемофон, подключил разъёмы. Его голос, слегка приглушенный стеклом фонаря и шлемофоном, прозвучал в моих наушниках:

— Штурман, связь, управление?

— Штурман к полёту готов! Связь работает, управление свободно! — отрапортовал я по форме, проверив свободу хода ручки и педалей.

— Отлично. Запуск! — скомандовал он, уже не мне, а техникам снаружи.

По привычному ритуалу техник подал знак — круговое вращение руки над головой. Максимыч включил стартер. Сначала послышался нарастающий вой турбины, затем глухой хлопок — вспышка пламени в двигателе, и вот он — оглушительный, грохочущий рёв двигателя. Самолёт задрожал, как живой. Пламя и густые клубы чёрного дыма вырвались из сопла, поползли по бетонке, гонимые ветром. Вибрация пронизывала все тело, через кресло, через педали. Не привычный, почти нежный гул Як-18А. Это был грохот настоящей боевой реактивной машины. Мощь.

— Поехали! — крикнул Максимыч в шлемофон, уже не сдерживая азарта. Его голос перекрывал рев.

— Так точно, товарищ капитан! — отозвался я, крепче взявшись за ручку.

Мы начали руление. Вибрация сменилась тряской на стыках бетонных плит. Я смотрел вперед, поверх головы Максимыча, на бесконечную ленту полосы. И тут, краем глаза, заметил знакомую фигуру с той стороны аэродрома, где стояла белая палатка медпункта и машина «скорой». Белокурые волосы, собранные под пилоткой медработника, прямой стан.

Наташа.

Она стояла, отставив одну ногу чуть вперёд для устойчивости против ветра, и пристально смотрела в нашу сторону. Вся её поза выдавла напряжение. Не знаю, что она там читала по нашим фигурам в кабинах и какие мысли витали в её прелестной головке, но смотреть на нее сейчас мне было… Некогда.

Я отвёл взгляд от девушки и сосредоточился на полёте. Всё лишнее — прочь. Остался только рёв двигателя, вибрация, показания приборов перед глазами и твердая рука капитана на ручке управления передней кабины.

Мы вырулили на исполнительный старт, развернулись строго против ветра. Полоса перед нами казалась бесконечной.

— Земля, тридцать третий, взлёт по готовности! — доложил Максимыч, его голос в наушниках звучал без тени былого азарта. Он тоже отбросил сейчас всё лишнее.

— Тридцать третий, Земля. Взлёт разрешаю. Курс двести сорок, ветер двести сорок, пять метров. Полоса свободна до конца.

Капитан плавно, но уверенно двинул РУД вперед. Рёв превратился в оглушительный, вселенский грохот. Меня прижало к креслу. Голова сама собой откинулась на подголовник. Самолёт рванул вперёд с огромной силой.

Пейзаж за фонарем поплыл, сливаясь в серо-зелёную полосу. Стрелка указателя скорости стремительно поползла вправо Через триста с небольшим метров Максимыч плавно взял ручку на себя. Нос «спарки» приподнялся. Ещё мгновение, толчок и тряска прекратилась. Мы были в воздухе! Шасси со стуком убрались в ниши. Земля резко поплыла вниз и назад с невероятной скоростью.

Максимыч вел машину уверенно, жёстко. Перегрузка прижимала к креслу. Я смотрел на землю, стремительно уменьшающуюся и внутренне ликовал — вот оно, то самое чувство целостности! Я стал скользить взглядом по местности.

Вот казармы училища — крошечные коробочки. Вот рулёжные дорожки, по которым мы только что ехали. Вот Волга. Широкая, могучая, серебристо-серая лента реки, поблёскивающая под мартовским солнцем, разрезающая бескрайние степи. По ней ползли, оставляя мелкие усы кильватерных струй, буксиры с баржами.

А вот и сам Волгоград. Раскинувшийся на правом берегу. А вот и Мамаев курган. С этой высоты открывался прекрасный вид на Родину-мать — символ страданий и Победы. Вид был грандиозным, дух захватывало. Сердце сжалось от гордости и чего-то ещё, глубокого, щемящего. Моя страна. Моё небо.

— Начинаем упражнения! — голос Максимыча в шлемофоне вернул меня к реальности. — Первое — «змейка» с креном сорок пять! Приготовился!

— Приготовился! — откликнулся я, переводя взгляд на приборы и вперёд, на линию горизонта.

Максимыч давал задания чётко, без лишних слов. Виражи с заданным креном. Развороты на строго определенные курсы. Горки с выходом на конкретную высоту. «Восьмёрки». Он пилотировал требовательно, не церемонясь, выжимая из машины и из меня всё возможное.

Реактивный МиГ вёл себя иначе, чем поршневой Як. Он был быстрее, инерционнее, требовал упреждающих действий. Перегрузки на виражах были ощутимее, вдавливая в кресло. Воздушные потоки швыряли машину, заставляя постоянно работать рулями.

Но я ловил кайф!

Каждое движение было выверенным, каждое исправление крена или тангажа — точным. Да, в этой жизни Сергей Громов только осваивал полёты, но сознание матёрого Алексея Горского пело от восторга и удовольствия. Я снова танцевал со стихией.

— Земля, тридцать третий, задание выполнено. Просим заход на посадку! — доложил Максимыч. Время пролетело незаметно для меня.

— Тридцать третий, Земля. Заход разрешаю. Курс двести сорок, ветер двести сорок, пять метров. Полоса свободна.

Капитан развернул машину на посадочный курс. Выпустил закрылки, шасси. Гул изменил тональность, самолет как бы притормозил в воздухе, стал послушнее.

— Громов, — голос капитана в наушниках слегка изменился. Теперь в нём снова появились весёлые нотки. — Сиди ровно. Смотри и учись. Принял?

— Так точно, товарищ капитан! Принял! — Я убрал руки с ручки, ноги с педалей, но был готов действовать в случае чего.

Максимыч вёл заход безупречно. Так же, как Павел Иванович, но с какой-то своей, фирменной жестковатой точностью. Стабилизация на глиссаде была идеальной. «Спарка» словно шла по невидимой нити, не отклоняясь ни на сантиметр от осевой линии полосы. Высота падала. Вот уже чётко вырисовывались очертания «блина», а на его фоне едва виднелось крохотное пятнышко фуражки.

Метров за двадцать до бетонки Максимыч начал выравнивание. Плавно-плавно взял ручку на себя. Нос приподнялся, вертикальная скорость упала до нуля. Касание! Лёгкое, едва ощутимое толчками через шасси. Основные колёса коснулись бетона… прямо в центре бело-красного круга!

И не просто коснулись. Самолёт, теряя скорость, катился прямо, но Максимыч едва заметным движением руля направления подрулил левую стойку шасси прямиком к фуражке. Колесо прошло буквально в сантиметре от тёмного околыша, как позже рассказывали те, кто наблюдал нашу посадку. Феноменальная точность!