Космонавт. Том 2

По радио раздалась команда:

— Двадцать пятый, руление разрешаю. Взлёт по готовности.

— Двадцать пятый, понял. Рулю.

Самолёт плавно покатился по рулёжной дорожке к началу полосы. Мне хорошо был виден характерный силуэт машины с двойной кабиной, воздухозаборником на носу и стреловидным хвостом. На старте самолёт развернулся против ветра и замер. Через несколько секунд гул двигателя перешел в оглушительный рев, из сопла вырвалось пламя и густые клубы дыма. Самолёт сорвался с места, быстро набирая скорость. Пробежав около четырехсот метров, самолёт уверенно оторвался от бетонки и ушёл в небо с набором высоты.

Полёт проходил по стандартной схеме учебного вывозного. Я видел, как самолёт послушно выполняет задание курсанта: виражи, развороты на заданный курс. Все чётко, размеренно. Павел Иванович давал своему подопечному возможность отработать программу по полной, контролируя ситуацию. Потом по радио раздался его спокойный, ровный голос:

— Земля, двадцать пятый. Задание выполнено. Прошу заход на посадку.

— Двадцать пятый, Земля. Заход разрешаю. Курс посадки двести сорок, ветер двести сорок градусов, пять метров в секунду. Полоса свободна.

— Двадцать пятый, понял.

Вот он, ключевой момент. Самолёт лег на посадочный курс. Высота около трёхсот метров, удаление четыре километра. Видно, как он аккуратно выполняет стандартный заход: четвертый разворот, доворот на посадочный курс. Скорость сбавляется, выпущены закрылки и шасси. Это я понял по характерному изменению силуэта машины и звука двигателя. Самолёт стабилизировался на посадочной глиссаде, словно на нитке подвешенный. Идеально выдерживал направление и угол снижения.

— Двадцать пятый, глиссада хорошая, — прозвучал голос руководителя полётов. — Продолжайте снижение.

Все, кто знал о споре капитана и подполковника, замерли. Сам Максимыч стоял рядом, подбоченясь, его взгляд был прикован к приближающемуся самолёту, но уголок губ был приподнят, обозначая едва уловимую улыбку. Я тоже не отрывал глаз и внимательно следил за посадкой.

«Спарка» шла точно на «блин». Выравнивание началось метров за двадцать до бетонки. Самолёт плавно приподнял нос, погасив вертикальную скорость. Касание! Лёгкое, почти невесомое. Казалось, колеса коснулись бетона точно в центре бело-красного круга. Не было ни подскока, ни крена. Только негромкий визг покрышек и сразу же после — плавное прижатие к полосе основными стойками шасси. Переднее колесо мягко опустилось следом.

— Двадцать пятый, касание… в пределах маркировки, — донеслась оценка с КП и с небольшой паузой тот же голос добавил чуть тише: — Чистая работа, Павел Иванович. — В голосе руководителя полётов слышалось нескрываемое уважение.

— Двадцать пятый, понял. Благодарю, — ответил подполковник, его голос в динамиках звучал ровно, но я услышал в нём едва заметное удовлетворение.

Самолёт покатился по полосе, сбрасывая скорость, затем свернул на рулёжку. На земле у КП раздались сдержанные одобрительные возгласы. Даже суровые лица техников смягчились. Это была посадка высшего пилотажа, демонстрация абсолютного мастерства и чувства машины.

Максимыч хмыкнул, поворачиваясь ко мне. В его глазах не было раздражения, только азарт и вызов.

— Чисто, — признал он. — Старый лис ещё в силе. Ну что ж, Громов, теперь наша очередь показать класс. Не подведи. Идём к машине. Наш 33-й уже готов.

Он тронул меня за плечо, и мы направились к другой «спарке», где уже суетились техники. Сердце застучало чаще. Теория, тренажёры, полёты на Яке — это одно. А вот реактивная «спарка»… Это был уже совсем другой уровень. Я глубоко вдохнул прохладный воздух. Время думать прошло. Пора лететь.

Наш «33-й» уже стоял готовый к полёту, техники суетились рядом, осматривая его.

— Обходи, смотри как следует, Громов, — бросил капитан, на ходу снимая летную куртку и оставаясь в комбинезоне. — Хоть техники и проверили, но пилот сам должен осмотреть машину, на которой полетит.

Я согласно покивал и принялся осматривать самолёт. Стойки у шасси чистые, пневматика с нормальным давлением, никаких потёков масла или топлива. Обшивка целая, элероны ходят свободно, без заеданий. Рули высоты и направления на месте. Створки ниш шасси плотно прилегают. Стыки, заклепки… Всё как по учебнику, всё знакомое до мелочей. Даже рядом с таким мастером, как Максимыч, расслабляться нельзя. Машина не прощает небрежности.

Закончив осмотр, я подошел к задней кабине. Техник уже снял колпак с фонаря. Я поставил ногу на специальную ступеньку на борту фюзеляжа, ухватился за ручку на козырьке фонаря и ловко забрался внутрь. Я устроился в кресле, начал пристегивать привязные ремни: сначала поясной, потом плечевые. Поставил ноги на педали руля направления. Рука легла на ручку управления, пальцы привычно нашли тумблеры радиостанции и триммеров. Ощущение было… знакомо-новым. Как вернуться в старый, но отремонтированный дом. Металл, краска, специфический запах кабины реактивного самолета — смесь из топлива, гидравлической жидкости и озона от приборов. Запах скорости.

Выглянув наружу, я увидел, что Максимыч не спешит занимать переднюю кабину. Он стоял рядом, задумчиво разминая шею, его взгляд скользнул по полосе, к тому самому «блину». Потом он огляделся и свистнул, резко и пронзительно, как делают бывалые люди, чтобы перекрыть шум, царящий на аэродроме, и поманил кого-то рукой. Спустя несколько минут к нему подбежал молоденький техник, который нёс тяжёлый на вид небольшой прямоугольный предмет. Такие иногда валялись на мастерских и использовались для всяких хозяйственных нужд или просто как пресс.

— Дай-ка сюда, — буркнул Максимыч, выхватывая у него увесистую болванку. Техник растерянно заморгал, но вопросы задавать не стал, а просто отдал требуемое. Капитан развернулся и твёрдым шагом направился прямо к центру взлётно-посадочной полосы, к красно-белому кругу «блина».

Я наблюдал, сначала не понимая его замысла. Он дошел почти до центра метки, остановился. Затем, с театральным жестом, снял с головы свою фуражку и положил её на бетон чуть левее самого центра «блина». Сверху положил тот самый предмет. Тяжелая болванка надежно придавила фуражку, никакой ветер теперь был ей не страшен.

«Вот это номер!» — мелькнуло у меня в голове. До меня дошло. Это не просто спор о точности посадки. Это вызов самому себе, Павлу Ивановичу, и всем, кто смотрит. Капитан задумал не просто посадить многотонную машину так, чтобы колесо шасси не просто попало в круг, а подкатилось к фуражке. Это уровень запредельного трюка, помноженный на высочайшее лётное мастерство. Рискованный, дерзкий… и по-максимычевски азартный.

Оглядев дело рук своих — фуражку посреди бетонной пустыни полосы — капитан удовлетворенно отряхнул руки, словно стряхивая пыль. На его лице появилась уже знакомая хитрая ухмылка. Он развернулся и бодро зашагал обратно к самолету.