Кот и мышь

На лице мисс Эванс отразилось сомнение.

— Ну, я, конечно, могла бы, но... — Она посмотрела на Катинку. — Предупреждаю, лодка очень старая.

— Нельзя ли добраться туда, не беспокоя мисс Эванс? — обратилась Катинка к мистеру Чаки.

Но другого способа, очевидно, не было. Обычно здесь имелось нечто вроде брода, но сейчас река вздулась из-за летних дождей. Мисс Эванс удалилась за своими бидонами.

— Она не возражает, — сказал мистер Чаки. — Просто не может не суетиться.

Комната была герметически закупорена — оконные занавески из грубого кружева закрывали красивый вид. С каминной полки свешивался медный экран, отполированный до блеска; над ним висел старомодный дагерротип^{14} женщины с нотами в руках.

— Мать мисс Эванс прибыла сюда из Шропшира, — объяснил мистер Чаки, по-видимому, хорошо знакомый с деревенскими делами. — Ее девичья фамилия была Ларк — здесь ее прозвали Английским Жаворонком^{15}. Говорят, она превосходно пела. — Его валлийский акцент иногда был едва различим, а иногда становился четким.

Мисс Эванс вернулась с двумя бидонами. Мистер Чаки взял один из них, и они втроем, перейдя главную улицу, зашагали по крутой дороге вниз к реке. Дей Джоунс Ач-и-фай и его компаньоны дружески помахали Тинке. «По крайней мере, — подумала она, — я обзавелась хоть какими-то друзьями в Уэльсе». Скользя и спотыкаясь на покрытой галькой дороге, Катинка шла между двумя спутниками — высоким, прямым как шомпол мистером Чаки, чьи аккуратные ботинки ловко лавировали между лужами, и мисс Эванс с бидоном, тихо позвякивающим в ее маленькой загорелой ручке. Дождь брызгал им в лицо. «Должно быть, я спятила, — думала Тинка, — если тащусь под дождем вверх и вниз по валлийским горам, рискуя свалиться в пропасть, чтобы посетить придурковатую девчонку, которую не знаю и знать не хочу!» Перед ее мысленным взором возникла Амиста, какой она и мисс Давайте-Будем-Красивыми представляли ее себе, сравнивая полученные письма... Хорошенькое, хотя и глуповатое личико с голубыми глазами и губками бантиком, обрамленное вьющимися золотистыми волосами... «Может, Амиста и глуповата, ~ продолжала размышлять Тинка, — но у нее есть кое-что, чего нет у тебя, девочка моя! У нее есть Карлайон, в любую минуту может появиться колыбель, а свекровь ей и вовсе не нужна. В то время как ты, моя бедная Катинка, должна делать карьеру и выглядеть так, будто тебе это нравится...» Если бы у нее был... хоть кто-то! Впрочем, давным-давно «кто-то» у нее был, и она годами внушала себе, что если бы не он, ее сердце уже было бы кому-то отдано. Но теперь Тинка признала тот факт, что ее сердце принадлежит только ей, потому что никому другому оно не требуется. «Я слишком независима, — думала она. — Я зарабатываю больше, чем половина парней, с которыми когда-либо встречалась, и всегда смеюсь в неподходящий момент». В те дни, когда ее шансы еще не растаяли окончательно, Катинка собиралась иметь шесть детей и читала замужним подругам лекции о том, как следует их воспитывать. Подруги с интересом слушали, но продолжали воспитывать детей традиционными методами.

Мисс Эванс явно снедало любопытство, но ей не хотелось задавать прямые вопросы. Катинка живо описала ей жизнь в Лондоне и свою работу в «А ну-ка, девушки».

— Кажется, я привозила этот журнал в «Пендерин», — сказала мисс Эванс. Тинка подметила удивленное выражение на романтических чертах мистера Чаки.

Они подошли к реке. Лодка мисс Эванс покачивалась на вздувшихся водах, дергаясь на канате, как коза на слишком короткой привязи. Мисс Эванс подтянула лодку к берегу и поставила в нее бидоны.

— Лодка старая, мисс Джоунс, — снова предупредила она, — так что следите за вашим макинтошем. Мне бы не хотелось, чтобы вы его испортили.

Мистер Чаки подал руку Тинке, помогая ей сесть в лодку, и она с опаской опустилась на гнилую деревяшку, служившую сиденьем. Мисс Эванс отказалась от помощи мистера Чаки и начала энергично грести.

— Путь неблизкий, — заметила Тинка, глядя на приближающийся противоположный берег. — Будь я проклята, если бы стала проделывать его, чтобы доставить одну или две пинты молока! Да еще тащиться вверх по тропинке к дому... Вы каждый день туда ездите?

— Не каждый — они сообщают мне, когда им нужно молоко. Не то чтобы я возражала. — Голубые глаза мисс Эванс устремились через реку на возвышающуюся над ними темную гору. — Мне нравятся прогулки. На реке так спокойно! А когда поднимаешься по тропинке и смотришь назад на долину и деревню, то понимаешь, какие они маленькие по сравнению с Богом. — Внезапно она улыбнулась.

«Будь мисс Эванс старой девой из пригорода, умеющей более связно выражать свои мысли, — думала Катинка, на мгновение превратившись в мисс Добрый-Совет, — она писала бы мне письма, полные банальностей, спрашивая, права ли она, храня верность памяти жениха, убитого пятнадцать лет назад (хотя в течение этого времени, как я знаю по горькому опыту, ей, вероятно, не представлялось случая поступить иначе), должна ли оставаться рядом с больной матерью или почему у нее растут волоски на верхней губе...» Бессмысленное возбуждение, бессильный гнев, разочарование, свойственное среднему возрасту, утраченные надежды, нереализованные таланты, ускользающая красота — все это она так хорошо знала... «Едва ли я в лучшем положении, — размышляла Тинка. — Мне уже под тридцать, а в жизни нет ничего, кроме офиса, женского пресс-клуба и пабов... Наверное, лучше родиться в деревне, радоваться реке и горам и, глядя сверху на долину, оставлять позади мелочные заботы, чем торчать в Лондоне круглый год...»

Маленький причал почти полностью затопило. Они с трудом выбрались на берег и начали подниматься к дому по узкой крутой тропинке, вытоптанной человеческими ногами, пробираясь через папоротники, огибая валуны, перешагивая стекающий в реку ручеек. Мисс Эванс шла впереди на своих коротких ногах, крепких, как у горного барана. Мистер Чаки вежливо держался позади нее, помогая Катинке, которая с пыхтением и стонами плелась следом.

— Проклятие! — воскликнула Тинка. — Посмотрите на мои туфли! Не знаю, стоит ли того Амиста.

— Амиста? — переспросил мистер Чаки.

— Миссис Карлайон. Я знаю ее только как «Амисту». У нее есть другое имя?

— Мы не называем друг друга по имени, — сказал Чаки.

— Амиста хотя бы симпатичная? Надеюсь, что да — ведь я проделала такой долгий путь, чтобы повидать ее. Она хорошенькая, не так ли? — Тинка представила себе, как покраснеет от радости юное личико Амисты при виде ее дорогой мисс Добрый-Совет. Ей не приходило в голову в этом сомневаться.

— Мистер Карлайон, несомненно, так думает, — усмехнулся Чаки. Его прямая спина в аккуратном макинтоше поверх щегольского коричневого костюма маячила впереди. — Она будет рада вас видеть. Должно быть, ей здесь одиноко.

(«...и, дорогая мисс Добрый-Совет, здесь ужасно одиноко — не с кем словом перемолвиться, кроме двух слуг и женщины, которая приносит молоко. Когда тот человек приходил ремонтировать канализацию, это было настоящее событие. Но, конечно, здесь Карлайон...»)

По другую сторону поблескивающей свинцом реки сквозь серую пелену дождя виднелись маленькие домики, теснящиеся на деревенской улице.

Внезапно тропинка свернула и появился дом.

С противоположного берега он выглядел таким романтичным — «Пендерин», «птичья голова», прислонившаяся к горному склону. Было почти потрясением обнаружить, что это безобразный современный дом с крепкими стенами, словно покрытыми яичной скорлупой и хлебными крошками, на которых торчали окна с эркерами, остроконечной крышей и уродливыми деревянными украшениями — как будто исполинский ребенок забавлялся с лобзиком, — чердаком с грязными окнами и маленьким крыльцом. Сада не было — только гравиевая дорожка среди влажной травы, окаймленная осколками цветного стекла.

Когда они шагнули на дорожку, мистер Чаки поравнялся с мисс Эванс и что-то ей сказал. Мисс Эванс скрылась за домом, а Чаки остановился, поджидая Тинку.

— Она говорит, что вернется за нами, когда мы помашем белым платком. — Протянув худую руку, он дернул шнур звонка, свисающий на крыльцо.

Они молча ждали. Сверху послышался звук дерева, трущегося о дерево, когда кто-то осторожно приоткрыл окно. Тинка посмотрела вверх, успев увидеть мужскую голову с седеющими волосами и веселое, бело-розовое женское лицо со щедро наложенной красно-коричневатой губной помадой.

— Но тсс, — сказала она мистеру Чаки. — За нами наблюдают!

— Но тише, — поправил мистер Чаки.

— Я просто замечаю, а не цитирую^{16}, — холодно произнесла Тинка. Он посмотрел на нее с явным недоверием и внезапно подмигнул блестящим карим глазом. Довольно нахальный тип, подумала Тинка, удивляясь, что он казался ей чопорным.

Парадная дверь медленно открылась внутрь. На пороге стоял маленький кривоногий валлиец с серыми глазами, глубоко сидящими на смуглой квадратной физиономии.