Кот и мышь

Женщина в белом переднике не походила на служанку. Она называла Тинку «мисс», но это слово неохотно слетало с ее губ. Миссис Лав явно не привыкла носить фартук — бретельки соскальзывали с плеч, и она то и дело водворяла их на место пухлыми руками. Женщина усадила Тинку на стул в шоколадном холле, не сводя глаз с лица Карлайона. Шали на вешалке больше не было.

— Значит, сэр, молодой леди придется остаться здесь на ночь? — обратилась к хозяину миссис Лав.

— Да, — ответил Карлайон, даже не взглянув на Катинку.

Женщина задумалась.

— Ей лучше отвести комнату сзади.

— Спереди, — возразил Дей Джоунс. — Над столовой.

— Да, — согласился Карлайон. — Эта комната подойдет лучше всего.

— А обед?..

— Мне не нужен никакой обед, — сказала Тинка. — Я не хочу причинять беспокойства. Я бы ушла, если бы могла, но я не в состоянии даже ступить на больную ноту. — Она сидела на жестком деревянном стуле, поглаживая лодыжку и негодующе глядя на непроницаемые лица присутствующих. Карлайон полностью ее игнорировал.

— Лучше сразу уложить ее в постель и принести обед на подносе.

«Я чувствую себя, как мышь среди трех котов», — думала Тинка. Карлайон был сиамским котом — гладким, ухоженным и породистым, со светло-голубыми глазами и серебристой шерстью, убивающим мышь с презрительным видом, как будто для нее являлось честью быть задушенной и съеденной столь аристократическим созданием. Миссис Лав была толстой персидской кошкой, уютно мурлыкающей, даже когда ее когтистая лапа наносила удар, а Дей Джоунс... Дей был обычным беспородным котярой, хищным и безжалостным... Мышка со сломанной лапкой оказалась во власти трех голодных кошек...

— Мне очень жаль, — продолжала Тинка, стараясь их умиротворить. — Я причиняю столько хлопот. Но утром моей ноге станет лучше, и я сразу же уйду.

Карлайон повернул к ней мрачное лицо.

— Никаких хлопот. Дей и миссис Лав помогут вам подняться наверх, а завтра мы подумаем, как доставить вас домой. — Он быстро шагнул в гостиную, словно желая поскорее забыть об этой истории. Нигде не было никаких признаком мистера Чаки.

«Передняя комната» была большой, квадратной и удручающе неуютной. Пол покрывал узорчатый линолеум, от которого веяло холодом — маленький ковер в центре образовывал небольшой оазис. Деревянная, кажущаяся жесткой кровать была инкрустирована безобразными эмалевыми цветочками; рядом стоял столик с кривыми ножками. Помимо этого в комнате находились платяной шкаф, туалетный стол с маленькими ящичками в обеих тумбочках, умывальник с мраморной крышкой, испещренной пятнами, как будто кто-то пролил на нее коричневую краску, и фарфоровый кувшин с нарисованными на нем фиалками, стоящий в таком же фарфором тазу. Женщина усадила Тинку на скрипучий тростниковый стул и начала суетиться, смахивая пыль с мебели, наполняя водой фарфоровый кувшин и разбирая постель. «Она напоминает мне кого-то, — думала Тинка. — Как будто я уже где-то видела ее раньше».

Журналисту, охотящемуся за свежими скандалами, приходится встречаться со многими людьми — пользующимися доброй и дурной славой, ставшими знаменитыми лишь на миг, с людьми в гостиных, театральных уборных, судах и тюремных камерах, пострадавшими во время несчастных случаев, покалечившими и даже убившими других людей, причем не всегда случайно... Да, она где-то видела эту женщину и при обстоятельствах, каким-то образом связанных со смертью...

«Пусть бы моя лодыжка распухла сильнее, ~ подумала Тинка, — и выглядела заслуживающей подобной суеты». Мисс Лав, казалось, не знала, что ей делать. Мистер Карлайон предложил холодные компрессы — пойдут ли они на пользу?

— Бог его знает, ~ ответила Тинка. — Лишь бы это причиняло поменьше неудобств.

— Мы ведь хотим, чтобы вы снова встали на ноги, верно, мисс? — сказала женщина.

— Еще бы! — с убийственной иронией отозвалась Тинка. — Мы все этого жаждем.

Очутившись наконец в кровати в одной из ночных рубашек миссис Лав — широком и длинном одеянии из дешевого черного шифона и бежевых кружев, — Катинка немного расслабилась, откинувшись на жесткую подушку.

— Простите, что здесь не слишком удобно, мисс. Мистер Карлайон снял дом с мебелью и купил всего несколько вещей для комнат, которыми он пользуется. Дом для нас слишком велик.

— Все в порядке, спасибо, — сказала Тинка.

Кое-как забинтовав лодыжку, она с благодарностью приняла чашку чаю и была предоставлена самой себе. «Как только они спустятся вниз, — думала Тинка, — я встану с кровати и осмотрюсь как следует. А если кто-нибудь поднимется, притворюсь, будто ищу уборную». Все казалось странным, таинственным и внушающим смутный страх. Объяснения Карлайона никуда не годились — он не был болен и не приехал в «Пендерин» поправляться; отношение к нему слуг ничуть не напоминало отношение тигра и тигрицы к детенышу — скорее оно напоминало защиту двумя членами тайного общества своего собрата, подвергавшегося опасности, которая угрожала и им. Амиста была здесь, она писала свои послания в этом доме, упоминая вещи, которые видела Тинка — сиамского кота, слуг, даже маленькую женщину, привозящую молоко... Из окна была видна вершина горы, сереющая в вечернем свете под непрерывным дождем. Тинка слышала голос Карлайона — он спрашивал, не видел ли кто-нибудь кота, который куда-то подевался. Слуги отвечали ему — значит, все находились внизу.

Катинка выбралась из кровати. Дом имел очень простую планировку с одним узким коридором. Наверняка не составляло труда выяснить, сколько комнат занято и есть ли в доме кто-нибудь, кроме хозяина и двух слуг. Не дав себе времени подумать, она проковыляла босыми ногами через комнату.

Дверь была заперта.

Тинка вернулась в кровать, дрожа от ужаса при мысли о собственной опрометчивости. Это была не тривиальная загадка, которую стараешься разгадать для удовлетворения собственного любопытства. Все казалось фантастичным — такое не случается с людьми в добром старом двадцатом веке... Но она боялась, и вся беда была в том, что Карлайон, миссис Лав и Дей Джоунс боялись тоже — они боялись ее и того, что она может узнать. Сиамский кот, пухлая кошка и беспородный котяра были готовы уничтожить мышь не потому, что хотели ее съесть, а, как ни странно, потому, что опасались ее. «Какое мне дело до Амисты? — думала Тинка. — Чем меньше я знаю, тем лучше. В любом случае, завтра я уйду из этого дома». Но боль в лодыжке не утихала.

Миссис Лав подошла к двери с подносом, излучая добродушие, которое, очевидно, скрывало страх.

— Вот и обед, моя дорогая. Кушайте, если не хотите отощать. — Она поставила поднос на столик у кровати.

— Мне очень жаль, миссис Лав, — сказала Тинка, — но моя лодыжка продолжает болеть. Может, повязка слишком тугая?

— Нет, — возразила миссис Лав. — Повязка в самый раз.

— Ну, если вы так думаете... Между прочим, вам не кажется, что меня можно спустить с поводка на то время, за которое можно добраться до уборной?

Миссис Лав помогла ей встать с кровати и выйти в коридор. Все двери были закрыты — нигде не ощущалось никаких признаков жизни. Когда Катинка с трудом залезала назад в кровать, служанка внезапно заметила:

— Кажется, ваша лодыжка немного опухла, верно?

— Раз вы так говорите, — усмехнулась Тинка.

— Говорю, дорогая, — кивнула миссис Лав, нисколько не обидевшись. — Давайте-ка взглянем на нее.

Сустав заметно увеличился, неестественно вздувшись над повязкой.

— Думаю, нужен еще один холодный компресс, — сказала миссис Лав, ловко разматывая бинт. — И, может быть, вам станет легче, если ногу слегка приподнять.

Она оставила Тинку закусывать холодным цыпленком и салатом, вернувшись с тазами и полотенцами. Ее действия были неопытными, но не такими уж неловкими, и в результате боль значительно уменьшилась. Миссис Лав натянула ремень поперек кровати между спинками двух стульев и накрыла его простыней. В половине десятого она принесла чашку горячего молока и устроила пациентку на ночь. Тинка снова попрыгала по коридору и с благодарностью улеглась в постель, положив ногу на ремень. Миссис Лав еще раз положила сверху простыню, отпустила шутку насчет вигвама и раскрашенных дикарей, взяла со стола пустую чашку и вышла, бесшумно закрыв за собой дверь. Тинка навострила уши, ожидая, что ключ повернется в замке, но ничего не услышала. Очертания комнаты постепенно начали расплываться у нее перед глазами. Она чувствовала, что засыпает.