Кот и мышь

Карлайон посмотрел на нее и улыбнулся.

— Вид у вас довольно жалкий — все лицо в грязи! — Вынув из кармана белый носовой платок, он приподнял рукой ее подбородок и повернул лицом к себе. Катинка вспоминала, как Амиста писала ей: «Я хотела упасть наземь и целовать его ноги». Но, возможно, падения наземь было бы достаточно.

— Я чувствую себя шестилетней девочкой, — сказала она. — Такое же жуткое ощущение, как когда няня вытирает тебе лицо носовым платком.

Но Карлайон пустился в объяснения:

— Я последовал за вами, так как внезапно понял, что вы, очевидно, сочли нас компанией сумасшедших. Дело в том, что я был болен и приехал поправить здоровье в родные горы. Слуги много лет провели со мной и защищают меня, как тигр и тигрица больного тигренка. Но уверяю вас — они не тигры-людоеды! — Он снова улыбнулся.

— А как насчет Амисты? — спросила Тинка.

— Это какая-то путаница, которую я не могу понять. Честное слово, я никогда не слышал о такой женщине. В доме нет ни души, кроме нас троих, и, безусловно, никакой моей жены.

Карлайон спрятал в карман грязный платок и прислонился к валуну рядом с ней. Катинка, сама того не желая, ощущала удовольствие от его близости, вспоминая прикосновения тонких смуглых пальцев к ее подбородку. Мысленно она начала сочинять письмо самой себе: «Дорогая мисс Добрый-Совет! Как Вы думаете, существует такая вещь, как любовь с первого взгляда?..» «Дорогая мисс Джоунс! — непременно ответила бы она. — Очень советую Вам обзавестись книгой о железах внутренней секреции, сексуальных побуждениях, подавлении чувств и тому подобном, приобрести которую не составляет труда, и постараться не быть такой дурой...» Вслух же Катинка сказала, что очень устала, растерялась и повела себя непростительно.

— Я как раз думала, когда вы вышли из-за поворота, какой идиоткой вы меня считаете.

— Ну, едва ли идиоткой, — возразил Карлайон. — Разве только потому, что вы сидите тут под дождем. Ваши волосы промокли насквозь — неужели у вас нет зонтика?

Не носить зонтик было одним из излюбленных правил мисс Добрый-Совет — зонтик выглядит так, словно вы не можете позволить себе такси.

— Только в этой части Уэльса такси очень редки, — добавила она.

— Зато дождь идет очень часто.

— Неужели это подходящий климат для выздоровления?

Какое-то мгновение Карлайон выглядел слегка растерянным, потом он улыбнулся.

— Валлиец всегда предпочтет быть мокрым в Уэльсе, чем сухим где-нибудь еще. Поэтому, когда мне понадобилось немного покоя, мой слуга Дей Джоунс приехал в свои родные края и снял для меня этот дом.

— Это тот человек, которого в деревне называют «Дей Трабл»?

— В Уэльсе у каждого второго мужчины фамилия Джоунс, — сказал Карлайон.

— И у каждой второй женщины — включая меня.

— Тогда вы должны понять, как необходимы прозвища, чтобы отличать их друг от друга. Дей Джоунс Трабл, Эван Джоунс Мясник, Том Джоунс Мидлендский Берег...

— Катинка Джоунс Водяная, — представилась Тинка с насмешливым поклоном. — Урожденная Кейти Джоунс. — Она бы пустилась в повествование о двоюродном дедушке Джо и блуднице в пурпуре, но Карлайон внезапно спросил:

— Кстати, о воде: каким образом нам переправить вас назад через реку?

Тинке было бы наплевать, даже если бы она никогда не смогла переправиться.

— Засуну юбку в мои красные фланелевые шаровары и перейду реку вброд.

— Боюсь, вода поднялась слишком высоко, — с сомнением произнес Карлайон.

— Полагаю, вы не можете вызвать лодку по телефону?

— Дорогая моя, это дикий Уэльс, а не Флит-стрит. — Он вскочил на ноги и протянул руку, чтобы помочь ей встать. — Я спущусь с вами и постараюсь переправить вас в духе святого Христофора...

Катинка напрочь забыла о боли в лодыжке. Она поднялась и тут же упала бы снова, если бы Карлайон не протянул руку, чтобы удержать ее.

— Простите. Боюсь, я растянула лодыжку.

Последовала пауза.

— Вы повредили лодыжку? — переспросил наконец Карлайон.

— Да, должно быть, подвернула ее, когда упала.

Он наклонился, чтобы осмотреть пострадавшее место.

— Я чувствую себя лошадью, у которой обследуют щетку или как это называется, — сказала Тинка, цепляясь обеими руками за валун.

— Ваша «щетка», похоже, не слишком опухла.

— Нет, только слегка. Я уверена, что скоро с ней все будет в порядке, но пока просто не могу сделать ни шагу. — Она с тревогой посмотрела на него. Что-то пошло не так — глаза больше не лучились очарованием. Ей показалось, что между ними больше никогда не возникнет прежнего дружелюбия... Карлайон выпрямился и откинул волосы со лба.

— Вы имеете в виду, что не можете спуститься к реке?

— Я могу попытаться. — Почему он так сердит из-за того, что она повредила ногу? — Если вы не против помочь мне...

Но Катинка не могла даже поставить на землю больную ногу, а нелепо прыгать всю дорогу на одной ноге также не представлялось возможным... Остатки ее энергии истощились окончательно.

— Мне очень жаль, но я не в состоянии идти. И даже если бы мне удалось переправиться через реку, то все равно пришлось бы подниматься в деревню, чтобы уехать в Суонси.

Карлайон вновь замолчал, словно пребывая в нерешительности.

— Придется вам вернуться ко мне, — сказал он наконец. — Миссис Лав позаботиться о вас, а утром я что-нибудь придумаю. Сейчас уже поздно.

— Простите, что причиняю столько хлопот, — извинилась Тинка, прыгая рядом с ним и стараясь не налегать всей тяжестью на его руку. «Я же не виновата! — думала она. — Я не хотела подворачивать чертову лодыжку! Почему он так сердится?»

Карлайон молча шел рядом, поддерживая ее во время обезьяньих прыжков.

— Кстати, о святом Христофоре, — снова заговорила Катинка. — Должно быть, я с каждой минутой становлюсь тяжелее.

Но он не улыбнулся, и она оставила попытки. Каждое прикосновение ногой к земле причиняло невероятные мучения. Тинка чуть не плакала от боли и усталости. Она понятия не имела, сколько сейчас времени, но туман сгущался, свидетельствуя о наступлении сентябрьского вечера. Нелепая остроконечная крыша дома вырисовывалась на фоне тянущейся ввысь горы, и при виде двух слуг, стоящих на крыльце, как две собаки, ожидающие возвращения хозяина, сердце Тинки упало. «Мне придется снова войти в этот безобразный холл и провести ночь в доме, где нет никого, кроме двух ужасных слуг, столь же ужасного мистера Чаки и Карлайона, внезапно ставшего холодным и недобрым... Никто не знает, где я, здесь нет ни телефона и никакой связи с цивилизацией — только какая-то жуткая тайна, которую я не могу понять...» Прыгая и гримасничая, чтобы не кричать, она вошла в дом. Воображение тут же опять дало о себе знать — коричневое шоколадное болото затягивало ее в трясину...