Ковен озера Шамплейн

– Han venido a ayudar!

Не успела я спокойно пройти и метра, как из стайки рисующих детей выскочил тот самый беззубый мальчик, которого Диего катал на спине. Скрутив в кулаке край моей юбки, он решительно потащил меня к остальным. Детей здесь было не меньше дюжины: все толкались, дрались за какие-то кисточки и ведерки, но смеялись и, кажется, радовались тому, что тоже участвуют в подготовке. Перед ними, на подстилке из связанных листьев, лежало женское платье – белоснежное, с рюшами, многослойное. Я бы приняла его за свадебное, если бы не цветы, которые дети старательно рисовали на ткани. Интересно, для кого оно? Неужели для Эмиральды?

Я склонилась над платьем, чтобы понаблюдать за их работой, но тут мальчик снова дернул меня за юбку.

– Venga aqui! – улыбнулся он и впихнул мне в руки баночку со светло-желтой краской.

Похожая на жидкий солнечный свет, она была явно магической – уж больно красивая! Каждая капля играла оттенками шафрана и перламутром. А еще от краски веяло чем-то приторным, как от восточных сладостей. Из бормотания мальчика, принявшегося водить пальцами по белой ткани и показывать, что рисовать, я поняла только «agua de coco». Кокосовая вода. Когда-то мама рассказывала, что она священна для мексиканского ковена. Так вот чем пахнет от краски!

«Прояви к Смерти уважение, и она проявит его к тебе».

– Ты хочешь, чтобы я помогла? – догадалась я, и мальчик часто-часто закивал головой, утягивая меня в круг и распихивая других, чтобы они подвинулись.

Я уже и не помнила, когда занималась настолько обыденными вещами – рисовала, смеялась, пыталась выучить несколько слов на испанском (судя по хитрой улыбке детей, неприличных). Я старалась повторять то, что мне показывали: окунала в краску палец за неимением свободной кисточки и осторожно выводила узоры по прошитому контуру – это были огромные подсолнухи на поясе платья. По линии декольте же шли голубые лилии, а по кайме подола – фиолетовые астры. Хоть мне и казалось, что рисую я паршиво и постоянно ляпаю не туда, краска, зачарованная, мгновенно высыхала и превращала платье в настоящее произведение искусства.

Убедившись, что на нем не осталось ни дюйма чистой ткани, дети довольно загоготали и, подхватив наряд, дружной стайкой помчались куда-то вверх по склону. Я же, отряхнувшись от песка, двинулась к колодцу, чтобы умыться и напиться, но едва успела вытереть испачканные руки, как меня уже снова потянули за юбку.

– La Nina Blanca! – воскликнула старушка с длинными седыми космами, морщинистая, как изюм, и с узкими щелками вместо глаз. Она наблюдала за мной и детьми все это время, покачиваясь взад-вперед на скамье в тени кипарисов, и, видимо, приняла меня за помощницу, ниспосланную свыше. – Это для нее! Для Муэрте. Для La Nina Blanca!

Старушка подвела меня к своей скамье. Ту уже заняло несколько смуглых юных девиц – все с бусами из минералов на шее, в нарядных ярко-красных туниках с тесьмой и с живыми гвоздиками в волосах. Они удивленно уставились на меня, но старушку это ничуть не смутило. Толчком усадив меня на скамью, она всучила мне деревянную ступку и повторила:

– La Nina Blanca! Масло!

Я усмехнулась и, пожав плечами, взяла в руки пестик. И когда я стала такой сговорчивой?

«Развитие – это жажда, – твердили Рашель и мама в один голос, когда обе еще были живы. – Хватайся за любое знание, как путник за флягу с водой после долгого странствия. Пробуй, смотри, изучай. Никогда не отворачивайся от нового, иначе отвернешься от возможности стать чем-то большим».

Подсматривая за кропотливой работой мексиканских девушек, отодвинувшихся от меня на другой конец скамьи, я последовала их примеру и принялась разминать травы. Гибискус, миндаль, розмарин, апельсиновый сок и мятное масло. Подобное ведьмы готовили для ритуалов очищения и защиты: чтобы благословить новорожденных или новобрачных. Этим же маслом помечали дверные косяки, детские кроватки и алтари. Судя по тому, какое количество готового масла уже плескалось в двухлитровой бутылке из темного стекла, оно было рассчитано на весь ковен.

«Все нормально, – сообщало новое СМС от Тюльпаны, которое мне пришлось открыть масляными руками. Она исправно писала мне каждый час – строго по обговоренному расписанию, чтобы я знала, что Шамплейн еще не сожгли дотла. – У них перерыв. Морган ест вафли, Аврора спит. Любопытный факт: жертвоприношения мужчин для продления молодости не избавляют от старческого храпа».

Почти полчаса я прозанималась со ступкой, а затем, наевшись манго, которое в качестве благодарности всучила мне старушка, двинулась дальше по деревне. Так за несколько часов я успела и покормить овец, и выгравировать несколько медных табличек с ликом Смерти, и даже помочь Исааку с резьбой по дереву. Тот под надзором Адель мастерски управлялся с гигантским дубовым бревном и собственным протезом, превращенным ею в смертоносную пилу.

– Попалась!

В тот момент я сидела на ступеньках чужого крыльца, держа на коленях огромную корзину свежесрезанных цветов и сплетая их воедино. Незадолго до этого метка на моем запястье вспыхнула огненно-оранжевым, а спустя десять минут Коул нашел меня: вскочил на ступеньки, наклонился и клюнул в щеку.

Запрокинув голову, я приветливо улыбнулась ему и ткнулась носом в изгиб его шеи. Коул явно только вышел из душа: над ключицей блестели капли воды, а кудри вились на висках. Несмотря на то что он пробыл на солнце совсем недолго, его щеки и нос уже безбожно разрумянились, почти клюквенные по цвету.

– Чем ты здесь занимаешься?

– Зарабатываю нам на безбедную старость, – ответила я и, отвлекшись от плетения венков, сунула руку в карман юбки, чтобы вынуть оттуда несколько песо.

Коул вскинул брови и смерил монеты, лежащие на моей раскрытой ладони, до неприличия скептическим взглядом.

– Одри! Ты что, украла их?

– Почему сразу украла?! Говорю же, заработала!

– Как?

– Работой, – закатила глаза я, пряча монеты обратно в карман и кивая на венок из георгина, висящий на ручке корзины: – Помогаю готовить свадебную церемонию.

– Ты?.. Помогаешь?..

– Коул!

Он цокнул языком и сел на горячие ступеньки рядом, озадачившись, когда я всучила цветочную корзину ему.

– Присоединяйся. Какая-то сеньора сказала, что нужно сплести тридцать таких венков… А ты, помнится, показал в Завтра настоящий мастер-класс!

Коул смущенно потер шею, пробубнив что-то о том, что венок Белтейна, который он плел в Завтра, предназначался мне, потому он и бился над ним так упорно. И все-таки Коул никогда не чурался работы: выбрав из корзины анемоны, цикламены и охапку тоненьких незабудок, он принялся за дело. Длинные пальцы изящно перебирали кремовые лепестки и острые листья; кажется, Коул даже язык высунул от старания. Я умилилась и, прижавшись к его плечу, тоже продолжила плести.

– Черт, маргаритки закончились! Пойду спрошу, есть ли еще, – сказала я, поднимаясь со ступенек и удовлетворенно осматривая свой желто-белый венок, которому не хватало всего несколько стеблей. Пока я билась над ним, Коул сделал уже три таких и сложил их стопочкой рядом.

– Зачем маргаритки? – спросил он, не поднимая головы. – Просто возьми пионы и…

– Пионы?! Где ты видел, чтобы маргаритки сочетали с пионами? Это же так пошло!

Коул повел плечом, но спорить с ведьминским вкусом не стал. Отыскав возле нагруженной телеги пожилую сеньору, я с вопросительным видом ткнула пальцем в маргаритковый венок. В ответ на это женщина махнула рукой в сторону каменного колодца. За ним действительно оказалось несколько связок: уже кем-то заботливо срезанные и перевязанные джутовой нитью, маргаритки лежали в траве и ждали своего часа.