Крамола. Книга 2

— Дальше ползком лезь.

— Хорошо, хорошо! — Михаил встал на колени и сунулся в узкий лаз.

— Стой! — однако же прикрикнул порученец. — Чего так обрадовался? Сбежать хочешь?

— Нет! Я не сбегу! — заверил Михаил. — Я же дал слово!

— А чего радуешься?

— Не знаю…

— Гляди! — предупредил порученец. — Твоего тятьку лично выкопаю и кости собакам выброшу!

Михаил бы ответил ему, но посмотрел в лицо мальчику и прикусил губу. То, что он принимал за детскую игру, за юношескую одержимость подростка, вдруг высветилось ясно и отчетливо: мальчик был болен! Сквозь блеск его глаз, из расширенных черных зрачков сквозило безумие…

Оказавшись по другую сторону засеки, Михаил лег на траву и долго лежал без движения. Дышалось легко, казалось, и восходящее солнце светит ярче, греет сильнее; и даже лес по эту сторону «границы» чем-то разительно отличается от того, огороженного завалом: то ли молодая листва крупнее, то ли травы гуще и зеленее… Он сел и неожиданно понял, в чем разница. Здесь пели птицы! И в этом многоголосии окончательно исчез и забылся воинственный марш, только что мучивший слух. Кругом не было ни души, только птицы да светлый весенний лес. Михаил отошел подальше от засеки, напился из звенящего ручья, вытекающего из-под деревянного мостика, умылся и почувствовал, что улыбается. Тихая, торжественная радость охватила его, овеяла, словно прохладный ветер в знойный день. Он засмеялся, подставляя лицо восходящему солнцу. Грудь распирало от восхищения и, счастливый, освобожденный, он поднял руки и ликующе крикнул:

— Эге-ге-ей!

Лес отозвался ему многократным эхом, а птицы запели громче и где-то недалеко звонко откликнулась кукушка. Задрав голову вверх, он побежал по лесу, но вскрикнул, устрашился и прирос к земле.

Между двух берез висел наполовину разорванный человек.

Он попятился, хватаясь за деревья. И услышал далекий, звучный хор. Воинственный марш приближался, бил по ушам и давил к земле.

… Так пусть же Красная

Вздымает властно

Свой штык мозолистой рукой!..

Михаил зажал уши и, упав на колени, ткнулся головой к подножию старой сосны. Ему почудилось, что начинаются галлюцинации. А иначе как объяснить, что пение доносится не с территории Партизанской Республики, а с дороги, ведущей от Есаульска.

Он оторвался от земли, отнял ладони от ушей. Сотня слитых воедино голосов глушила все на свете — пение птиц, шорох молодой листвы и звон ручья.

И все должны мы

Неукротимо

Идти в последний смертный бой!

Выбежав на дорогу, он увидел, как из-за поворота, мерно чеканя шаг, выворачивается плотная колонна солдат. Клубилась пыль, выбитая ботинками, качались примкнутые штыки. Ровные шеренги солдат казались связанными, монолитными и напоминали один живой организм. Что-то механическое, железное было в этом движении.

Михаил побежал назад, к засеке, но едва достиг ее подножия, как оттуда, с той стороны лесного завала, грянул вездесущий марш:

Мы раздуваем пожар мировой!

Церкви и тюрьмы сровняем с землей!

И только теперь он вспомнил, зачем послан сюда и что от него требуется. Он достал часы — до истечения срока ультиматума оставалось более получаса. Следовало бы выждать время, спрятавшись где-нибудь в лесу, однако марши с обеих сторон смолкли и нависла напряженная, выжидательная тишина. Затихли птицы, унялась кукушка, и замер над головой осиновый лист. Михаил достал из кармана белый платок, привязал его к палке и, подняв над головой, вышел на дорогу. Колонна солдат, остановившись неподалеку от засеки, растягивалась цепью влево и вправо; командиры на конях гарцевали перед ней и знаками подавали команды. Кажется, готовилась атака.

— Я парламентер! — крикнул Михаил и замахал платком. — Послан вести переговоры!

Его заметили. Движение солдат прекратилось, а командиры спешились, и один, ладный, в офицерской гимнастерке, пошел навстречу Михаилу. Остальные, секунду поколебавшись, двинулись следом. Волнуясь, Михаил воткнул палку с белым платком в обочину дороги и, отступив чуть назад, замер со стиснутыми за спиной руками. Командиры остановились по другую сторону, глядели на Михаила с интересом, улыбались.

— Я говорю от имени вождя Партизанской Республики, — сказал Михаил. — Поручено передать, чтобы вы не смели являться сюда и чтобы оставили республику в покое.

— Любопытно! — заключил ладный, осанистый командир, видимо, старший. — А если нет, то что же последует?

— Они немедленно начнут боевые действия!

— Вот как, — хмыкнул старший, а остальные почему-то засмеялись. — Он нам еще и угрожает?.. Что он там еще говорит?

— Руки прочь от Партизанской республики, — передал Михаил, чувствуя всю бессмысленность таких переговоров. — Смерть предателям рабочего класса и трудового крестьянства…

— Да здравствует мировая революция и ее героические вожди, — в тон ему продолжил старший командир. — Знакомая песня… Так вот, парламентер! Иди назад и скажи этому полудурку, — он глянул на часы. — Через двадцать минут я начну боевые действия! Все партизанские отряды, отказавшиеся сдать оружие, объявлены вне закона и считаются бандами! Все! Иди!

— Послушайте, — Михаил на мгновение растерялся, но тут же взял себя в руки. — Неужели вы начнете стрелять? В них?

— А что? Голыми руками брать прикажешь? — вдруг закричал старший и вмиг подурнел лицом. — Или пряником их выманивать оттуда?

— Но вы же разумные люди! — загорячился Михаил. — Вы же понимаете? Они же как дети!.. Дети и есть!

— Беги назад! — оборвал старший командир. — И его вразумляй, а не меня! Двадцать минут осталось! Пусть немедленно сложит оружие!

Михаил бросился к засеке, но потаенный лаз сразу не отыскал, запутался в нагромождении стволов и сучьев. Ушло несколько стремительных минут, прежде чем он нащупал ход и пробрался на территорию Партизанской Республики. Возле устья лаза дежурил рыжий порученец.

— Где?.. Где командующий? — выпалил Михаил.

Порученец указал на огромный кедр, где располагался наблюдательный пункт. Михаил кинулся к его подножию, задрал голову, крикнул:

— Эй! Вы слышите меня?

— Ну? Говори! — откликнулся командующий откуда-то сверху.

— Немедленно сложите оружие!

В ответ последовало пыхтение и треск раздираемой одежды. Командующий спустился на землю, багровый, взбешенный.

— Что?! Перекупили тебя?! — заорал он. — Продался, вражий ублюдок?

— Нет, я не продавался! — заверил Михаил. — Но они станут стрелять! Польется кровь, понимаете? Лучше сложить оружие! Вы объявлены вне закона! Очнитесь же вы! Опомнитесь! Во имя чего? За что вы воюете?! Господи! Вразуми этого человека!

Командующий столкнул Михаила с пути, выхватил револьвер.

— По врагам и предателям революции! — крикнул он и сделал короткую паузу, прежде чем выбросить из безумного, черного рта последнее, смертельное слово команды. И в это мгновение Михаил услышал пронзительный женский крик, падающий откуда-то с неба. Он вскинул голову, но раскатистый винтовочный залп заглушил голос, зазвенело в ушах. Михаил метнулся к засеке и, найдя лаз, пошел на четвереньках, буравя головой сучья. Кто-то невидимый хватал его за ноги, пытался тянуть назад, но Михаил вырывался и полз дальше. Над головой громыхало, где-то совсем близко застучал пулемет и пустые гильзы защелкали по древесным стволам завала. Он выбрался наружу и побежал по дороге.

— Уходите! — закричал он. — Уходите же! Они безумны!

И оторопел, увидев, как из-за поворота выкатывается навстречу ему пушка. Прячась за лафет, солдаты толкали ее вперед, но вот остановились, раскинули станины и припали к земле. Михаилу показалось, что короткий и толстый ствол глядит ему прямо в грудь…

— Стойте!! — подняв руки, закричал он, но сквозь треск стрельбы едва услышал свой голос. — Не стреляйте!..

Ствол дернулся, пушка, окутавшись пылью, дохнула огнем, и в то же мгновение за спиной вздыбилась земля. Михаила швырнуло на деревья. Ударившись грудью, он упал, но тут же вскочил.