Крамола. Книга 2
Шрифт:
— Что вы делаете?! — задыхаясь от удушья и боли, прокричал он и пошел на орудие. — Они же безумны! Они больны!
Солдаты зарядили пушку, и не успел Михаил добежать до поворота, как огненный смерч вновь взвихрил пыль на дороге и будто воском запечатал уши. Взрывом разметало часть засеки, белые щепки брызнули в небо и с шорохом осыпались на землю.
Он все-таки добежал до орудия, но тут же увидел, что на дороге стоят еще два, высоко задрав стволы. И возле каждого суетятся люди.
— Что же это такое? — чуть не плача, спросил он. — Что вы делаете?!
Оглушенный, он уже не услышал грохота. Пушки враз подпрыгнули, выбрасывая косые клинья
— Не стреляйте! Прошу вас! Там больные люди! Они все больны!
Его толкали, отшвыривали с дороги, а он снова лез и орал, словно вместе со слухом лишился ума, но ничего не мог поделать с людьми, разгоряченными стрельбой. Пушки дергались, посылая снаряды куда‑то в небо, за лес, а та, что била прямой наводкой, упрямо ковыряла завал на дороге. Скорее всего, артиллеристы не замечали Михаила, не понимали, что он хочет, и отмахивались от него как от случайной помехи. Они тоже оглохли от грохота, ослепли от огня и пыли, но все-таки делали свою работу.
— Я врач! — все еще взывал Михаил. — Я свидетельствую: они все душевнобольные! Остановитесь же!!
И вдруг, будто сморгнув пелену с глаз, Михаил увидел лица солдат у орудий. Увидел и попятился к лесу, заслоняясь рукой.
— Безумие, — забормотал он, холодея от ужаса. — Они все, все больны…
И сам, обезумев в этом огне, скрестил руки на груди и побрел, словно исповедник к причастию…
12. В год 1922…
Леса…
Есть ли они на свете? Есть ли такое место на земле, где царствуют только Мир, Труд и Любовь?
Должны быть. Есть! Искать нужно, искать! Ищите и обрящете…
Первую зиму после Ухода из мира зимовали на старой, казачьих времен, заимке, не так давно заселенной новым хозяином — красным партизаном. Земля тут была хорошая, удобренная многими поколениями бывших хозяев и отдохнувшая от своих вечных трудов. Партизан снял большой урожай, обмолотил его и ждал, когда встанет санный путь, чтобы отвезти на ярмарку подальше и продать подороже.
И выгадал. По чернотропу, после первого зазимка, приехал продотряд, выгреб зерно и оставил мужика горевать.
Андрей с женой Любушкой пришел к нему на заимку уже по первопутку, а бывший партизан все еще не находил себе места. Человек он был спокойный, не горячий, поэтому переживал долго, глубоко и пытался осмыслить, что же с ним сделали. Гостям он обрадовался — было теперь с кем поделиться. Видимо, одурев от горя, он забывался и часто спрашивал жену и ребятишек, были ли у продотрядовцев звездочки на фуражках. Жена и дети хором и вразнобой уверяли, мол, были звезды, были…
Андрей не назвался своим именем. Его могли узнать, могли слышать о нем — наверняка слава его далеко разошлась по Сибири, поэтому он отпустил бороду и немного прикрыл свой приметный шрам. Они выдали себя за бегунов-странников — был такой толк у староверов, и теперь Андрей привыкал к своему новому состоянию. Привыкал к другому имени Юлии, но прошлое, словно сброшенная змеиная шкура, еще долго волочилось следом.
После Рождества бывший партизан кое-как перемолол горе, обвыкся, однако не было ему веселья, как хромому коню в табуне. Андрей осторожно рассказывал ему о Лесах и так же осторожно выспрашивал. Бывший партизан озадаченно вертел головой. Места для него эти были новыми, переселился сюда год как и ни о каких Лесах не слыхал. И знал точно, что ничего подобного поблизости нет. А заинтересовавшись
рассказами Андрея о Лесах, мужик оживился и потерял покой.— Неужто яблоки там растут?! — восклицал он. — Это в наших местах, в Сибири?!
— Растут, — отвечал Андрей. — Даже груши растут. А зимы совсем нет. А сколько там зверя! И все ручные, там Гармония.
Мужик и верил и не верил. Однако, когда весной Андрей с Любушкой собрались уходить, он вцепился, словно утопающий, тряс руку и бормотал:
— Найдешь, найдешь Леса — дай знать! Дай, прошу тебя! Я же вот пригрел вас, приютил, не отказал. И ты, будь товарищем, приди за мной! Приди или дай знать. Дай знать!
Андрей заверил его, что обязательно сообщит и дорогу укажет в Леса, если отыщет их. С тем они и покинули зимнее пристанище.
Любушка была беременна уже пятый месяц. Это восхищало Андрея, и неведомая, торжествующая радость взрывала его изнутри, наполняя грядущую жизнь высоким смыслом. Вот во имя чего и ради чего стоит жить на белом свете! Но вместе с тем, скитаясь по лесам, ночуя на диких речках или в заброшенных охотничьих зимовьях, он ощущал какую-то особую незащищенность своей зарождающейся семьи. Бездомность и неприкаянное шатание по земле начинали пугать его, вселяли суету и поспешность. И порой начиналось тихое отчаяние. Да есть ли они, Леса? Не бред ли это горячей больной головы, не мираж ли? А если их нет, то куда же им подаваться? Как жить?
Беременность действовала на Любушку отрезвляюще. Бросившись за ним как в омут, она была терпелива и довольна скитальческой жизнью, пока не забился под сердцем первенец. Он словно давал знак: готовьтесь, хватит плыть по неведомым местам, пора прибиваться к берегу.
— Бывают ли они, Леса? — осторожно спрашивала она, когда утром они выбирались из шалаша, наскоро построенного на одну ночь. — Не сказка ли это?
— Я был там, — говорил Андрей. — Я все помню. Есть. Есть! Надо только искать!
И они снова шли по безлюдным, нехоженым лесам и в устье каждого распадка, за каждым увалом им грезились Леса. Андрею чудилось, будто он даже место знает.
— Вот! Вот! — кричал он. — Мы пришли! Это Подлески! Подлески начинаются. А там, за ними, Леса. Мы увидим речку, на ней банька стоит. Натаскаем воды, затопим каменку, вымоемся, и тогда за нами придет Наставник. Он принесет одежду и введет нас в Леса…
Они ходили кругами, пересекали похожее место вдоль и поперек, приглядывались к земле, к деревьям, но не находили ни одного человеческого следа. И ночью, слушая, как бьется в материнской утробе первенец, Андрей трезвел. Уйти от людей было просто. Но, уйдя, он все равно оставался накрепко повязанным с ними. Можно было выбрать место и поселиться в тайге: благодатных уголков находилось много, и таких, что не хотелось покидать. Но он шел сам и вел жену с ребенком в чреве к людям! К людям, что живут по законам Гармонии. К тем людям, которые хранят Мир, Труд и Любовь.
Он трезвел, но никак не мог поверить, что на земле нет и быть не может сейчас места, где бы жизнь держалась на этих трех китах. А ночью, после тяжких раздумий, ему снились Леса. Они виделись всегда одинаково: светлый, березовый лес, заключенный в сияющий купол, речка с прозрачной водой, белая банька, чистая холщовая рубаха, пахнущая яблоками.
Как же мало надо человеку!
Ведь он же не искал молочной реки с кисельными берегами, сокровищ египетского фараона или просто дармового хлеба. Хотелось Мира, Труда и Любви. Дети? Но первенец уже был, уже бился под отцовской рукой.