Красноглазый вампир

Через три дня два эмигранта выдержали настоящий экзамен перед несколькими лысыми и толстыми докторами наук, а потом по обоюдному согласию отправились на Балтику…

Интересно, — сказал молодой человек, — что нам скажет его превосходительство.

Скоро узнаем, час встречи близок…

Далльмейер наклонился над выемкой в бетоне, где сверкала гладь спокойной воды, в которой, как в зеркале, отразилось его лицо.

Кто бы мог узнать в этом иссеченном морщинами лице лицо знаменитого сыщика?

Ибо облик Далльмейера был обликом потрепанного пороком и нищетой человека.

Лицо его молодого спутника было обезображено большим шрамом от ожога кислотой.

Он безмолвно улыбнулся своему отражению, шедевру гримера, и увлек за собой своего компаньона.

— Вы, Фредди, знаете свою роль, роль человека с затрудненной речью, а поэтому я буду, если понадобится, говорить за двоих.

Вдали послышался удар гонга, и почти тут же слуга в строгой ливрее вышел из-за угла аллеи и подал им знак.

— Я отведу вас к его превосходительству.

Они пересекли сад почти бегом и вскоре оказались перед широким крыльцом, которое охранял часовой.

— Оберст! — бросил слуга.

Он провел их в холл, где ярко горели лампы, и передал другому слуге, ждавшему их.

Напольные часы пробили три часа, когда они остановились перед громадной дверью, обитой зеленым атласом. Дверь бесшумно отворилась.

Посреди кабинета, просторного, как бальный зал, и пустого, как больничная палата, стоял громадный рабочий стол, за которым сидел человек и смотрел на них.

На нем была скромная военная форма. Он курил длинную сигару светлого табака. Он рассматривал их удивительно светлыми глазами. Неизвестно почему этот взгляд взволновал Фредди Маллемса.

— Доктор Далльмейер и доктор Стрелински, подойдите.

В комнате не было других сидений, кроме кресла, которое занимал Оберст, и обоим посетителям пришлось стоять.

— Вам известно, что вы заочно осуждены в США? — спросил офицер.

— Нет… мы бежали. Нас преследовали, словно диких зверей. И у нас в руках не было газет с момента… отъезда из Питтсбурга.

— Хорошо, это совпадает со сведениями, полученными по специальному каналу связи.

Он выпустил струю ароматного дыма и состроил веселую гримасу.

— Далльмейер пожизненно, а Стрелински — двадцать пять лет каторжных работ.

— Мне дали по полной, — сказал Далльмейер. — Правда, я стрелял в полицейского. Он слишком много от меня требовал.

Это не всё, — с радостью продолжил его превосходительство, — вы знаете, что наши английские друзья дорого заплатили бы, чтобы заполучить вас в свои руки?

Меня не интересует Джон Булль, — проворчал Далльмейер.

А он, напротив, весьма интересуется вами, мой друг, ибо вы, оказывается, чемпион по бегам. Значит, побывали в Англии, господин Далльмейер?

Э-э-э… было дело давно.

Не лгите, мы знаем всё! Несколько лет назад ваше правительство послало вас с миссией на заводы Бинкслопа, где, похоже, о вас осталось плохое впечатление…

Увы, ваше превосходительство, случилась глупая история. У меня образовались должки по покеру, и я занял немного денег из сейфа, по небрежности оставив его открытым. У меня было твердое намерение вернуть эту небольшую сумму, но мне не оставили на это времени, истинная правда.

Оберст ткнул в говорившего худым, сухим пальцем:

Что вы делали у Бинкслопа?

Э-э-э… я выполнял задание.

Еще?

Э-э-э… как бы сказать? Надо было довести до ума формулу, о которой в то время США и Англия пытались договориться. У формулы было смешное название. Уже не помню какое.

Может освежить вашу память… Хлор?

— Хлор? Подождите… Действительно, ваше превосходительство, что-то в этом роде. Но формула была неполной, это я хорошо знаю. А, вспомнил. Хлорбот! Но название ничего мне не говорит.

— Хорошо, хорошо, вы откровенны, господин Далльмейер. Я ценю это качество. Как, впрочем, и другие. Вы сегодня утром работали в кубах вместе с вашим компаньоном Стрелински. Как следует из рапорта, вы справились. Продолжайте. Если покажете себя хорошими служителями, мы будем хорошими хозяевами, иначе… сами понимаете?

Далльмейер поклонился.

— Хотите ли обратиться с какой-нибудь просьбой?

— Нет, ваше превосходительство, хотя, да… Нельзя хоть иногда давать к десерту чуть-чуть бренди или коньяка?

Оберст расхохотался:

— Хорошо, Далльмейер. Теперь я в вас не сомневаюсь, мой мальчик! Хотите коньяку? Получите, мой друг, и самый лучший при условии, что это не повредит вашей работе.

Далльмейер радостно засмеялся.

— Мы здесь прямо в раю! — воскликнул он. — Наконец я могу причинить неприятности англичанам.

— Еще как! Не сдерживайте себя в этом направлении! — вскричал его превосходительство. — Всё, парни, хватит разговоров. За работу. Если я буду доволен вами, я буду относиться к вам, как к друзьям, а с воскресенья начну приглашать вас на обед. Там подадут коньяк, Далльмейер. Самый лучший «Наполеон»!

— Я больше не думаю о президентстве в США, — заявил предатель.

Оберст, будучи в отличном настроении, отпустил их.

Они вернулись в кубы.

Однажды в печальный туманный день завод В, как всегда, рычал, вздыхал, подрагивал от работы тысяч его невидимых механизмов.

Каждые десять минут из-за стен доносилась перекличка сменяющихся часовых.

— Господин Диксон, — сказал Фредди, ставя в подставку пробирку с вязкой жидкостью, — глаза Оберста вам никого не напоминают?

— Нет. Только глаза осьминога.

Фредди тряхнул головой.

— Нет, не это, — вздохнул он.

Гарри Диксон набил трубку американским табаком.

— Отдаю должное работе службы разведки Интеллидженс Сервис, — сказал он, — сейчас мы в безопасности.

В десять часов их освободили, и они вернулись к себе к накрытому столу.

Рядом со столовым прибором Далльмейера стоял графин с коньяком.

Таинственный вальс

На третий вечер, когда Далльмейер-Диксон наслаждался отличным коньяком и не менее отличной сигарой, которая неизвестно как оказалась под его салфеткой, Фредди внезапно отложил вилку, уже почти поднесенную к рту, и дал знак прислушаться.