«Красный стул»

— Жаль, что от твоей благородной фамилии ничего не останется, — лукаво улыбнувшись, констатировал Селвин. — Очень жаль.

— А вы настолько не дорожите своей семьей? — с наигранным сожалением протянул Нотт в ответ.

Столкновение их взглядов могло показаться невыносимым со стороны: искрящееся бешенство и холодное безразличие схлестнулись в непродолжительной ожесточенной схватке, но победитель был известен с самого начала. Поллукс отвёл взгляд в сторону.

— Мне нужны гарантии, — брезгливо выплюнул он, потирая запястье.

— Попытайтесь положиться на моё честное слово, — иронично фыркнул Теодор. — У вас есть время до вечера, чтобы собрать вещи. И как только у вас появится личная камера, у вашей дочери сменится нянька.

Он в пригласительном жесте провёл рукой по направлению к палатам, отчего Селвина передёрнуло. Нотта мало волновало, кем он выглядит в глазах своего собеседника. Ему нужно было хоть как-то сдвинуть свою позицию с мёртвой точки. Неважно, в каком направлении, лишь бы не мучиться от постоянных подозрений и ожидания неизвестности. Быть ведомым законопослушным гражданином не вышло, а значит, стоит быть движущей силой этого хаоса.

Крепкий, невысокий волшебник открыл дверь в палату Талии, неодобрительно покосившись на Теодора. В приглушённом свете Нотт вошёл в просторное помещение, обратив внимание на зевающего Теренса под чужим лицом. Тот моментально поднялся со стула, опустив палочку, и еле заметно кивнул. Если быть до конца честным, то глава «Банши» не до конца понимал, чем заслужил настолько фанатичную преданность. Непреложный обет определял невозможность Хиггса вредить, но не наделял его трепетным и восторженным отношением к самому Нотту. Следовательно, подобное поведение было следствием собственного выбора.

— Ты останешься здесь до полуночи, — спокойно проговорил Теодор, когда дверь за Поллуксом закрылась. — При любом малейшем движении или попытке проникнуть в палату убей её.

На этих словах Селвин излишне громко выдохнул.

— Если ты не получишь никаких вестей до полуночи, то убей её, — так же хладнокровно продолжил Нотт, разворачиваясь к своему врагу лицом. — Я разберу ваш клан на кирпичи и найду вторую… — он проглотил слово, ощутив, как по трахее прокатились короткие спазмы. — Я готов положить на это всю оставшуюся жизнь, если потребуется. Мне больше нечего терять.

В глубине глаз напротив Теодор прочитал жгучую ненависть, но заботиться о чужих чувствах не входило в его компетенции. Он убийца и преступник. Его можно презирать, бояться или недолюбливать, но не игнорировать. Вероятнее всего, он не сможет выиграть эту войну, но заберет с собой всё, что было дорого Поллуксу, переломав костыли хрупкого мира и обнажив теневую сторону.

— Жди новостей, — сквозь зубы выдавил Селвин.

Кривая ухмылка коснулась губ Нотта, когда он вдохнул крупицы отчаяния вместе с враждебностью. Чужая боль тонкой прозрачной пеленой покрывала собственную, ненадолго унимая вязкую пустоту, поглощающую разум. Спасать себя от удушья в чьих-то страданиях — не самая большая прихоть Теодора. Кто-то назовет это эгоизмом, а кто-то — извращением, а Нотт отчётливо видел в этом выход, чтобы испытывать хоть что-то. Любая другая жизнь больше не равнялась собственной. Гуманизм полностью исчез из системы ценностей, сменяясь голодом. Эмоциональным неутолимым голодом.

Как только Нотт вышел из палаты, то без лишних прощаний трансгрессировал в ресторан. Помимо заботливого папочки Поллукса, его ожидала другая сторона семейства Селвин — проделки незаконнорожденной дочери. Кабинет Гермионы, как и прежде, казался пустым. Даже стены здесь давили на сознание, напоминая о её присутствии. В воздухе невидимыми лентами протянулся аромат чёрной смородины. От этого не отмахнуться и не спрятаться. Она была где-то внутри клеток: вкус и запах, которые отмечались в ДНКа.

Может ли сознание вопить настолько громко, чтобы заглушать звуки вокруг? Это снедающее ощущение внутри было почти физическим. Теодор мотнул головой, чтобы хоть как-то ощутить реальность. Гадкий ядовитый туман истощающего одиночества начал разъедать кости, но каменное выражение лица осталось прежним. Он направился в общий зал, чтобы оценить обстановку. Работа кипела, как и всегда. Кем бы ни являлась Анжелика, но свои обязанности она выполняла прекрасно. Хозяин ресторана подозвал официанта, уточнив, что до конца дня тот назначается ответственным за зал, а затем вернулся в свой кабинет.

Открыв дверь, Нотт выпустил наружу сдавленные женские стоны. Он устало вздохнул, когда барьер полностью восстановился, изолируя звуки внутри. Хозяин «Красного стула» не мог представлять, что его кабинет будут использовать в качестве пыточной, но Терри с лёгкостью опроверг этот тезис. Многострадальный журнальный столик, который уже повидал женский разврат и мужскую апатию, снова подвергся надругательству. Стоя перед ним на коленях, боком к Теодору, Джонсон обливалась слезами, пока Бут снимал кожу с её шеи, аккуратно выкладывая полоски на стеклянную поверхность напротив. Каждый раз, когда она дергалась от спазмов и боли, Терри несдержанно матерился из-за того, что тонкий голубой лучик из кончика палочки делал края ран рваными.

— Детка, — оттянув её голову назад за волосы, он недовольно прошипел ей на ухо: — Если ты будешь дёргаться, то я расстроюсь. А ты ведь не хочешь меня расстраивать?

Она остервенело замотала головой и порывисто вздохнула, когда солёная влага стекла по свежим порезам. Стоило отдать ей должное: держалась девушка не так плохо, как предполагал Нотт, но уже была сломлена, соглашаясь со своим мучителем. Теодор неторопливо обошёл эту инсталляцию сбоку, никак не реагируя на всхлипы и писки. Он занял место в своём кресле за столом и, достав сигареты, вытащил из ящика стола послания Клауда.

«Во Франции путь к сердцу мужчины лежит через его ум».

Ошибки быть не могло. Итан словно знал заранее, чем это кончится, хотя сам владелец ресторана осознал это совсем недавно. Теперь он понимал, почему наставник промолчал. Нотт бы просто в это не поверил. Ему казалось, что любовь настолько невзрачная и непонятная материя, которую невозможно понять, находясь внутри, не то чтобы разглядеть её извне. Даже когда Грейнджер сама призналась в сговоре с Драко, ему не хотелось верить в это до последнего. Он придумывал оправдания своему другу и верил несносной ведьме о непричастности к убийствам. Теодор настолько сильно идеализировал её в своём сознании, что готов был простить предательство, ложь и все кошмары, которые она принесла в его жизнь.

Даже сейчас. Даже зная. Полностью поглощён.

— Она что-то сказала? — нехотя поинтересовался Нотт, в десятый раз пробегая глазами по ровным аккуратным буквам.

— Да, написала контрзаклятие для Малфоя, — небрежно отпустив волосы Джонсон, хмыкнул Терри, вытирая руки от брызг крови. — Видимо, надеялась договориться мирно.

Теодор поднял на него тяжёлый взгляд, на что Бут достал из кармана сложенный листок и левитировал его на стол главы клана. Нотт недовольно покачал головой, заметив, что край пергамента заляпан бурой жидкостью. Судя по полностью незнакомым строчкам, это стоило отдать на экспертизу более сведующим волшебникам в сфере проклятий. Вероятнее всего, это было проклятие из личного семейного архива Шебри, но удостовериться всё же стоило. Пометка внизу о том, что проклятие призвано только запечатать сознание волшебника, отгородив от внешнего мира, должна была успокоить, но Теодор только подозрительно фыркнул.