Краткая история белковых тел

Последнюю фразу я повторяю, как автомат несколько раз, словно от этого зависит моё спасение или прощение: можно выбирать, что больше подходит. "Никто другой! Никто другой! Никто другой!"

А потом я ловлю себя на мысли, что несколько бравирую своим положением белкового тела. Действительно, так жить проще. С белкового тела, какой спрос?

Пока стою в халате, перебинтованный и погруженный в туманные размышления, в палату входит врач -- мой лечащий доктор. Он, конечно, знает кто я и откуда, то есть ему известна некая правда обо мне, но не вся. Тем не менее, этот врач тем и полезен, что не задает лишних вопросов, таких как я, он уже видел достаточное количество. Он производит подробный осмотр моего продырявленного тела, который я терпеливо пережидаю.

Доктор довольно бурчит:

– - На поправку идете, молодой человек. Молодцом, молодцом!
– - тем самым поддерживая во мне возникшее желание, скорее отправиться на волю из больничных стен.

– - Стараюсь!
– - скромно отвечаю, чтобы как-то отреагировать на врачебный комплимент.

Не знаю, доктор ли сообщил о моем состоянии кому-то или кто другой, но после обеда в палате появляется подтянутый с гладко выбритой головой человек, напоминающий армейского офицера в гражданке. Впрочем, я не ошибаюсь, определяю это по содержанию разговора.

– - Данила Изотов?
– - спрашивает мужчина, присаживаясь на стул у кровати.

– - Он самый.

– - Как здоровье?
– - мужчина немногословен, его речь напоминает отрывистые команды армейского языка.

– - Нормально!
– - тоже стараюсь быть лаконичным.

– - Мне сказали, что идешь на поправку. Это хорошо!

– - Да, врач осматривал. Наверное, скоро выпишут.

– - Ну и как?
– - армеец испытующе смотрит в мое лицо.

– - Что как?

– - Готов продолжить на Юго-Востоке?

Я отрицательно машу головой. Нет, я не готов продолжать на Юго-Востоке. Эта война, как я уже уяснил -- не для меня. Я там чужой. На лице мужчины написано разочарование, но, надо отдать ему должное, он не занимается уговорами, не сулит заманчивые перспективы или деньги. Он встает, сухо кивает на прощанье, уходит.

19.

И вот я вернулся.

Город не ждет меня, живет своей жизнью, абсолютно далекой от жизни города-призрака на Донбассе. Море огней, шум машин и люди везде: на улицах, в офисах, в метро. Они кажутся такой большой и огромной массой, как будто некто высосал их из других городов и весей пылесосом и высыпал в беспорядке здесь, в моём городе. Так что с непривычки, пробираясь по тротуарам в густой и текучей толпе, мне приходится искусно лавировать.

Однокомнатная квартира, которую я снимал, оказалась закрытой, и я потратил некоторое время на поиски хозяйки, чтобы попасть внутрь. Заплатил ей за съем жилья за последние два месяца, а ещё мысленно поблагодарил, что она не выкинула мои вещи и не пустила новых квартирантов. Ведь я исчез внезапно, без объяснений.

Внутри ничего не поменялось, только добавилось пыли, укутавшей мелкой белесой плёнкой мебель и одежду. Почистив покрывало на диване, я принял горизонтальное положение и задумался о том, чем бы стоило заняться.

Для начала следует поместить резюме на сайтах работодателей, позвонить знакомым, тем, кто меня еще помнит, а потом ждать. Ожидание -- тоже работа, кропотливая, нудная, выматывающая. Так мы ждали в засаде в Донецке в один из последних дней, перед тем, как меня ранили. Сидели в кушерях возле полуразрушенной пятиэтажки и ждали, когда появится корректировщик огня -- дом занимал удобное положение и был самым высоким на улице.

"Значит, придется ждать, -- думаю я.
– - Всё равно деваться некуда".

Из старых знакомых на мой звонок откликается Василькевич.

Мы встречаемся с ней на улице. Ранняя осень. Деревья сбрасывают свой лиственный желто-зеленый наряд, но не торопятся с этим, а делают постепенно, как будто природа отмерила равные порции листьев, которые должны оказаться на земле. Благодаря этому, дворники не сильно утруждаются с уборкой.

– - Пойдем в кафе?
– - предлагает Алёна.

– - Пойдем!
– - соглашаюсь я, под вялое шуршание метлы.

В помещении бара-кафе тепло и уютно, мы пьем кофе.

– - Ну, рассказывай!
– - беру инициативу в свои руки, -- что у вас новенького?

Алёна к моему удивлению ведет себя по-другому -- не так, как раньше. Будто за стенами банка она сбросила образ вечной девушки-хохотушки. Сегодня она не хохочет, она серьезна, и я даже ловлю в глазах её грустное выражение.

Это меня озадачивает.

– - Новенького? Всё по-старому, -- роняет она, размешивая сахар ложечкой.
– - Ах, да, ты не знаешь, Ивана уволили по сокращению штатов.

– - Что, Кравчука? Не может быть!

– - Да, сократили. Недавно с ним разговаривала -- ищет работу. Но сам понимаешь, для топ-менеджеров найти подходящее место сложнее, чем нам с тобой.

– - Это верно!
– - соглашаюсь с ней. В глубине души такой расклад меня не удивляет -- Кравчук всегда был амбициозным сукиным сыном, по сути, ничего собой не представляющим. Большие понты при никудышным багаже в башке.

Колокольчики радости поют в моей душе -- приятно сознавать, что твой враг повержен, хотя бы и временно. Теперь бы расквитаться с Лизкой за её вранье.

– - А что с Лизой?
– - я интересуюсь, чтобы быть в курсе и разработать план мести.

– - С ней не очень хорошо, -- наклонив голову, замечает Василькевич.

– - Что так?

– - Короче, она такая ходила на УЗИ и с ребенком что-то не то. Требуется коррекция, иначе он будет инвалидом. Так что Лизка сейчас в трансе. Да, кстати, её нынешний хахаль Евгений Иванович, как услышал о проблемах, так сразу и свалил. Вот гад, прикинь?

– - Козёл!
– - в замешательстве соглашаюсь я, после чего сижу неподвижно, оглушенный новостью.

У Лизы проблемы? Кто бы мог ожидать? Выходит, не всё так шоколадно в их мире, и жизнь хищников, пожирающих белковые тела, тоже не безмятежна. Они вынуждены страдать и терпеть, совсем как мы.

Итак, план мести придется отложить. Пожалуй, Лиза и без меня будет наказана. Но я не жалею Соснину, ведь именно она поспособствовала, чтобы жалость моя улетучилась, как дым. Именно она приложила руку, создав проблемы в моей личной жизни, а Кравчук создал проблемы на работе. Они, если говорить высокопарно, лишили меня воли к жизни и тогда я упал с моста.