Краткое пособие по изготовлению кукол
Шрифт:
Наконец медсестра закончила с ним. Она сгребла бесформенное пятно намокшего шмотья и, виляя толстым бугристым задом, пошла к своему столу.
– Ты не стой. Хорошенько намыливай свои прелести и заканчивай уже полоскаться.
Когда Гудков выключил воду, медсестра уже сидела за столом в сухой одежде, и разве что завившиеся от сырости волосы нарушали ее строгую эсэсовскую опрятность.
– Построились, – гаркнула она. – И растолкайте это чучело. А то на руках его понесете.
– Может, у вас есть нашатырь? И надо остановить кровь, – впервые после своей шутки открыл рот Толстяк. Гудков единственный, кто "построился" в центре душевой, покосился на распластанное тело. Под
Они снова шли затылок в затылок по коридорам Рынка. Гудков шел последним. Перед ним, шатаясь, шлепал Интеллигент. Его перевязанная голова напоминала японский флаг – белая с красным пятном. Периодически он останавливался и подносил к лицу вату с нашатырем. Их сопровождали те же четверо. Правда теперь Славики шли без наручников – их сковывала собственная нагота – вещи им не вернули – и необходимость стыдливо прикрываться от пристальных взглядов.
Гудкову вдруг захотелось знать, который час. И чем больше он думал об этом, тем спасительнее казалась эта бессмысленная информация. Спасательный круг посреди ледяного океана. Он даже на секунду не отложит смерть, но каждый увидит в нем надежду на жизнь. В пространстве без окон сориентироваться было невозможно. Гудков вспомнил, что у медсестры на руке были часы. Он даже несколько раз мельком касался взглядом циферблата. Что же там было? Без четверти семь? Или половина десятого? Оба варианта казались равноценными. День был слишком выматывающим, чтобы ориентироваться на степень усталости.
Они остановились у новой двери. Она ничем не отличалась от десятков дверей, оставшихся позади, и наверняка была как две капли воды похожа на те, что можно увидеть дальше. И коридор в этом месте был такой же однообразный и скучный. Но Пастух уверенно распахнул именно эту, и Гудков восхитился, как будто стал свидетелем некоего мистического таинства.
Нутро комнаты было разделено на три камеры с решетками из толстых прутьев вместо дверей.
– По два на комнату, – скомандовал Пастух.
Трое подручных распахнули двери и хлесткими взглядами быстро расселили шестерку.
Лязгнули решетки. За ними – входная дверь. Тут же белый свет выключился, но вместо черной темноты мини-тюрьму наполнил синий свет дежурного освещения.
Гудкова «поселили» с Интеллигентом. Тот рухнул на нары, едва переступил порог камеры. Гудков разозлился – он сам хотел занять нижнюю койку, но быстро унял себя – не дергать же больного. Хотя на деле он побаивался холодной обособленности соседа.
Нары были жесткими, с продавленными ватными матрацами, свалявшейся ватной подушкой и потрепанным шерстяным одеялом. Но эта убогая постель была застелена чистым бельем и после сумасшедшего, невероятно длинного дня казалась колыбелью.
Пять минут назад Гудкову казалось, что от усталости он заснет прямо на ходу, но вот он улегся, и сон отступил. В голове копошились полумысли, вопросы, на которые страшно было иметь ответ; все это перемежалось событиями дня, мыслями о девушке в доме напротив и попытками вспомнить что-то о ночи, когда он стал убийцей. Синий свет проникал в это роение, наполняя каждую мысль мистическим фатализмом.
– Да улягся же ты, наконец. И так голова раскалывается, еще ты, – донеслось снизу.
– Извините.
Интеллигент устало вздохнул.
– Я вас вымыл, – зачем-то признался Гудков.
– Ну и дурак, – усмехнулся Интеллигент. Гудков про себя согласился. В соседней камере раздался храп.
– Как ты сюда попал?
Слышно было, что
Интеллигенту в общем-то не хотелось разговаривать, и этот вопрос что-то вроде благодарности за то, что Гудкову пришлось поучаствовать в расплате за дерзость. Гудкову было все равно. Тишина и тет-а-тет с сознанием приводили его в панику, разговор успокаивал.– Честно говоря, я не понимаю. Сказали, что я убил кого-то в пьяной драке, – Гудков снова порылся в воспоминаниях, но даже суд помнился плохо. – Но я ничего такого не помню – ни пьянки, ни драки.
Интеллигент то ли кашлянул, то ли усмехнулся.
– Будьте здоровы.
– Спасибо. Значит, тоже "заказник"?!
– Если бы… – вздохнул Гудков.
– Если бы?
– Ну да. Лучше быть несправедливо осужденным, чем убийцей.
Интеллигент рассмеялся и, судя по звукам, поднялся и сел на койке.
– Чем же? Был бы убийцей – хотя бы знал, за что терпишь все это дерьмо, которое тебя ждет. И поверь, чистая совесть не спасет тебя от того, что с тобой будут вытворять.
Гудков пожал плечами.
– Да и нет никаких "заказников".
– Неужели?
– Да. Давно известно, что все зеки – невиновные. Просто байка, попытка обелить себя перед сокамерниками, добиться жалости от хозяев…
– Как скажешь, – высокомерно отрезал Интеллигент и снова растянулся на кровати.
– А вы здесь за что? – Интеллигент был ровесником Гудкова, но тыкать ему Гудков побаивался. – То есть понятно, за что…
– Кого я убил?
– Да, – поежился Гудков. Теперь он жалел, что спросил. Понимать, что твой сосед убийца, совсем не то же самое, что узнать о преступлении наверняка и в деталях.
– Тройное убийство.
Гудков сжался от страха.
– Испугался? Не бойся. Я не опасный. Для тебя уж точно.
– А… Как? Зачем?
– Очень гуманно. Из пистолета в голову.
Интеллигент замолчал.
– Родители и брат.
– Это Вы? Черт! Родители и брат…
СМИ хорошо разрекламировали его соседа. И как он сразу его не узнал? Одно из самых богатых семейств. Мать, отец, старший сын в списках Forbes. И ни с того ни с сего старший сын убивает и родителей, и младшего брата.
– Да не ори ты. Да. Хотя, к тому моменту считать себя хоть чем-то связанным с этими людьми было более омерзительно, чем пропустить их через мясорубку.
– Они что-то сделали? – осторожно спросил Гудков.
Много чего. Все наши куклы были заказными. У каждого был свой гарем. Самый роскошный у отца, конечно. Деньги-то его. Мужчины, женщины, дети – все как с картинки. У матери были в основном мужики. Женщин она держала для другого. Когда оргии отца доставали, или она вдруг просыпалась в дерьмовом настроении и начинала психовать из-за морщин, она шла к своим куклам и отрывалась на всю катушку. Пришлось поселить дома бригаду хирургов и реаниматологов. Пыточной матери позавидовали бы самые изощренные садисты. Иногда они с папашей отрывались на двоих. Их вечеринок очень ждали трансплантологи. К утру один-два мясных набора по сходной цене им было гарантировано.
Интеллигент спрыгнул с койки и закашлялся над сортиром. Камеру наполнил кислый запах, и Гудкова тоже затошнило.
– Ты не представляешь, что они вытворяли с людьми. И что сами куклы творили друг с другом и самими собой, боясь боли и смерти. А у нас были самые современные поводки. В каждого Славика вживляли метров шесть проводов с датчиками и электродами, и они могли причинять такую боль, от которой куклы сходили с ума. Штука в том, что, попробовав раз, почувствовав эту бесконечную власть над живым сознательным! существом остановиться было невозможно. Они видели себя богами. Собственно, они и были ими для кукол.