Краткое пособие по изготовлению кукол

Гудков не знал, что сказать. Он зачем-то пытался представить насколько изощренно можно пытать человека.

– А брат?

– Брат…

Интеллигент надолго замолчал, а потом снизу донеслись всхлипы. Гудков лежал в растерянности, не понимая, как этот холодный и действительно жесткий человек может плакать.

– Слушай, – отдышавшись, сказал Интеллигент, – давай спать.

– Что же он такое сделал? – полуриторически спросил Гудков и улегся.

– Мир должен был стать совершеннее. Справедливее. Угроза лишиться звания Человека, стать вещью, должна была свести убийство на нет. А по факту – мы стали работорговцами. Рай для предпринимателей, которым нужна дешевая рабочая сила, врачей-экспериментаторов, садистов, извращенцев, убийц. Мой брат… У брата были демократические взгляды и на его оргиях – не нужно было ублажать одного его – все трахались со всеми. Я даже несколько раз сам заходил… Алкоголь, легкие наркотики, музыка и отвязный секс. Но аппетиты всегда растут. И вот он уже из разонравившихся кукол отбирает дичь. Потом перенимает родительский опыт пыток… Была одна девушка. Молодая. Едва вышла замуж. Зацепила его чем-то, уж не знаю. Он заказал ее, и через неделю она была в его гареме.

– Как это?

– Что как?

– Ну… то есть вы, простите, ваши родственники тыкали в любого понравившегося им человека, и…

– Ничего сложного. Иногда даже труп не нужен был. Пара липовых фото – актер, грим, пара свидетелей, якобы убийцу накачивали чем-то… и все. Иногда брали трупы из моргов или свежие, ту же подстреленную дичь с охоты. Слышал, что и убивали кого-то.

Гудков истерично расхохотался.

– Так не бывает. Это все… Звучит, как бред. Кто-то бы заметил. Были бы скандалы.

– Как скажешь. Тебе же лучше знать, – сплюнул Интеллигент.

– Я… Это просто слишком огромно.

Интеллигент молчал. Гудкова снедало любопытство, и наконец, он не выдержал.

– Так что девушка?

Интеллигент долго не отвечал, и Гудков решил, что тот отключился.

– Она была беременна. Если бы ребенок родился, он бы не был собственностью, его бы отдали отцу. Но брат к тому моменту уже совсем слетел с катушек. Ему захотелось посмотреть, насколько сильный у женщины материнский инстинкт… Я не могу. Не знаю, зачем начал. Нахер. Есть вещи, которые лучше не знать. Знание, которое ты не можешь отменить и отторгнуть. И в конце концов оно приживается и уродует тебя.

Гудков почувствовал прилив жадного любопытства, подхлестнувшего его самоуверенность.

– Думаю, справлюсь.

– Не справишься. Никто не справится, если он не конченный псих.

– И все же…

– Нет. Голова раскалывается. Завтра будет веселый день. Нужно выспаться.

– Погоди. А если меня заказали…?

– Что?

– Что дальше?

– Или тебя выкупят сразу, или покатают на карусели какое-то время.

Гудкова охватило странное чувство своей отрезанности от мира. Как будто он трехлетний младенец в теле взрослого, и не знает еще ни правил, ни законов этого мира, даже языка толком не знает. И в то же время что-то внутри мучительно доказывает ему обратное, и он обессилено носится внутри самого себя. Выискивая растерянное и забытое.

– Что такое карусель?

– Курс молодого бойца. Отправят тебя на пару недель на какую-нибудь стройку, или в публичный дом, или еще куда-нибудь. А могут просто подержать на рынке какое-то время, среди тех, кого не первый раз перепродают. Чтоб послушал их истории. Сбить спесь. Чтоб посмотрел, как живут обычные Славики, и когда тебя наконец выкупят хозяева, был верной перепуганной шавкой даже без ошейника. Еще вопросы будут?

– Нет. Спокойной ночи. И спасибо.

– Обращайтесь.

Гудков долго не мог уснуть, с ужасом представляя прелести "карусели" и то, что его хозяева могут оказаться такими же садистами, как семья Интеллигента. Или, что его никто не заказывал. Это пугало еще больше, ведь он может навсегда застрять в публичном доме – то, что это будет именно публичный дом, Гудков не сомневался. Что-что, а женщинам он всегда нравился. Прячась от мыслей и невыносимого храпа за стеной, Гудков накрыл голову подушкой.

Глава 4

Утром в камеру вошли санитары. Не церемонясь, они взяли кровь, мочу и мазок на венерические сначала у Интеллигента. Гудков панически боялся уколов в живот и озвучил готовность сделать все более естественным образом.

– Не дергайся, больнее будет, – рявкнул один из них и за горло прижал Гудкова к койке.

В предбаннике мини-тюрьмы стояли четверо знакомцев-таджиков. Их уже взвесили и обмерили, и они дожидались, пока то же самое сделают с Интеллигентом и Гудковым. Санитары толкнули одного к весам, второго к ростомеру. После – каждому выдали по герметичному сегментированному подносу с пайком и стаканчику с водой – вместо крышки он тоже был запаян полиэтиленовой пленкой.

– На еду три минуты.

Галеты, корытца с джемом и паштетом, булочка, яблоко. Все живо отодрали полиэтлен и, голодные, стали пихать в рот все разом. Гудков несколько раз едва не подавился, но от страха, что выкашляет всю еду, торопливо пробил крышку стакана пальцем и запил. Завтрак продлился не больше минуты.

Каждому выдали персональный чипированный браслет, напоминающий половину наручников.

За дверью "тюрьмы" их ждал спецтранспорт. Грузовой электромобиль с кузовом-клеткой.

– Ну, хоть не пешком, – хмыкнул Интеллигент и почесал свежую повязку.

Когда рассаживались, Гудков заметил, что он, да и все свыклись со своей наготой и вполне расковано сидят на лавках. Теперь прикрыться хотелось разве что из-за прохлады коридора. Кар тронулся, и от ветра стало еще прохладнее. Кожа ощетинилась мурашками и антеннками прозрачных волос. Гудков сжал ноги и обнял себя за плечи. Волнения почти не было. Удивительное свойство – движения, разговор, даже бессмысленная суета, как мелкий кожный зуд, унимают большую перманентную боль.

Но ехали недолго. Коридор расходился Т-образно. Направо – продолжение однообразного чередования серо-зеленого уныния стен с дверными нишами. Они свернули налево и уперлись в высокие ворота.

"Внимание! Ворота автоматические! Дождитесь полного открытия створок!"

Ворота распахнулись просторное, приятно освещенное пространство. Коридор тоже был светлым, но здесь помимо электрического был еще дневной свет. В первое мгновение Гудков почувствовал в нем легкость, надежду на счастливый исход. Гудели сотни беззаботных голосов, приятная музыка задавала тон настроению. Здесь было хорошо. Лучше, чем в тесной камере. Здесь была жизнь. Даже воздух был здесь другой – духи, человеческое тепло, еда. Но когда они проехали через ворота, все разом ушло.

Огромное пустое пространство, рассекавшее все пять этажей рынка на отдельные сегменты, открывало взгляду бесконечную витрину, забитую людьми. Живые манекены демонстрировали один единственный товар – самих себя, свои тела. Простор, безмятежность интерьера никак не состыковывались с людьми в ошейниках, запертыми в ящиках.

Их повезли по центральному проспекту. Здесь все было как в обычном торговом центре – слоняющиеся толпы. Водитель сбросил скорость. Большинство посетителей ходило от витрины к витрине, внимательно оглядывая товар. Всем хотелось оптимального сочетания здоровья, внешности и цены. Были и те, кто просто приходил сюда регулярно поглазеть на обнаженных беспомощных людей – в основном прыщавые подростки и плешивые эротоманы в застиранных брюках и очечках.