Край без Короля или Могу копать, могу не копать

Из полугроша хоббитов, что вышли два с половиной года назад из Шира, оставалось ныне всего четыре дюжины, да сам Фонси, то есть Ветер.

— Ну так что скажешь, Ветер, — повторил Герн, не обращая внимания на подначки Дикки, — не пора ли нам в Шир возвращаться?

— Нет, — сказал Фонси, ещё раз оглядев старшин, — не пора ещё. Нельзя нам таким в Шир, Герн. Не примут нас там. Вы, скажут, столько в дальних странах бродили, что хоббитами быть перестали.

— Пусть попробуют! — рявкнул Дикиней Долгогрив, хватаясь за копьё. — Я им покажу, кто хоббитом быть перестал!

Герн, Ведук и Гундерих согласно закивали, прежде чем осознать, что именно сказал Дикиней и с чем они только что согласились. Хисарна и Илъдерих смотрели то на Фонси, то на товарищей. Илъдерих опустил голову. Хисарна пожал плечами.

Дикки застыл на месте с открытым ртом — видно, тоже понял, что ляпнул. Не говоря больше ни слова, ривор опустился на колени и беззвучно заплакал. Копья, впрочем, из рук не выпустил.

— Правильно сказал Герн, — покачал головой Фонси, — южане уехали обратно в свой Белый город, ангмарцев осталось мало, да и вроде вот помирились мы с ними. Останемся здесь, поживём в мире хоть до следующей весны. Убивать отвыкнем. Не отучимся, так хоть отвыкнем.

Воевода риворов подошёл к плачущему Дикинею, взял хоббита за плечи, рывком поставил на ноги и крепко обнял.

— Всё будет хорошо, Дикки. Вернёмся в Шир, не весной, так через год. Нору тебе вырыть поможем, девушку хорошую в жёны найдём, вот хоть младшую дочку Ригеулъфа, как раз подрастёт, пока мы вернёмся.

— Правда, Ветер? — поднял Дикки мокрое лицо.

— Правда, родной. Я вам тогда обещал и сейчас повторяю — мы вернёмся в Шир, когда-нибудь непременно вернёмся.

— Это тот самый смиал, родич? — спросил Фонси, когда перестал быть Ветером и ощутил, что Ветер где-то рядом. — Куда ты меня тогда привёл?

— Да, родич, тот самый смиал. Мы выкопали два. Распахали земли там на склоне, посадили картошку. Только нынче там пусто и одиноко.

— Что ж ты не пришёл ко мне, родич? — спросил Фонси. — Ты бы мне в пути мог славно пригодиться.

— А я пригодился, — отвечал Ветер, — кто, по-твоему, напомнил тебе припугнуть нечисть Оральдовым именем тогда, в пещере? Кто нашептал тебе ответ на загадку старика Однорукого? Кто, пока ты лежал в горячке, заставил тебя говорить, как говорил бы королевич Аранарт? Всё я, родич, всё я.

— Вот оно как! Ну спасибо тебе, родич. Я бы без тебя пропал.

— Непременно пропал бы, — согласился Ветер, — но и ты близок к тому, чтобы помочь мне, я это чувствую. Главное — не испугайся, когда придёт время, и не подведи меня.

— Я не подведу. Скажи, Ветер, а что случилось потом? Кто пришёл к вам за помощью, кого вы защищали от врагов?

— Тсссс! — Ветер приложил палец к губам. — Это потом, а тебе сейчас пора просыпаться. Здесь неподалёку ходит медведь после спячки, голодный и злой, не дело, если он найдёт тебя спящим.

Фонси открыл глаза и выполз из расселины между двумя скалами, где провёл ночь. Едва-едва светало и было очень холодно — Фонси поспешил накинуть тёплый плащ.

Медведя хоббит увидел не сразу — большой, грязно-жёлтого цвета зверь в полутьме и утреннем тумане почти сливался со скалами. Недовольно ворча, он рыл лапой землю и что-то подбирал пастью.

Хоббит прижался к скале, выискивая взглядом, куда бы в случае чего залезть, но медведь не обращал на него никакого внимания, а всё копался в земле.

«Любопытно», — подумал Фонси, — «чего это он там ищет. Картошку, что ли? Хорошо бы и мне картошечки, а то последний раз я обедал как следует в Гундабаде, ой-ой-ой, это, выходит, я уже два дня как не обедал...»

Собираясь бежать из Гундабада, Фонси прихватил с собой пару чёрствых лепёшек, испечённых орками не пойми из чего, да по пути удалось ему подбить камнем какого-то тощего, жёсткого и невкусного зверька, после зимней спячки медлительного. Снедь скудная даже по меркам Кардуна или Гундабада, а про Тукборо и говорить нечего.

Медведь между тем перестал копаться в земле, облизал запачканную морду и неспешно вразвалочку удалился куда-то в сторону от тропы. Фонси подождал, пока он уйдёт, и спустился посмотреть, что же зверь там раскапывал. Оказалось — какие-то корни, с виду напоминающие толстые бусины, нанизанные на нитку. Перезимовали, видать, под землёй, а новых всходов дать не успели. Медведь съел не все, оставил одну целую нитку да две половинки. Хоббит осторожно поднял корень, вытер о штаны, разломил и съел одно из утолщений, размером с небольшую картофелину. На вкус корень был чуть сладковатый, довольно приятный, вкуснее сырой картошки. Поплевав на ладони, хоббит взялся за лопату и вскоре накопал себе таких корней, которыми с удовольствием закусил остатки позавчерашнего невкусного мяса.

Фонси шёл осторожно и часто оглядывался по сторонам. Тропа шла между скал и нагромождений камней, и ничего, радующего глаз, видно не было — небо снова заволокло тучами, и от них отслаивался и спускался на горы белесый туман.

Здесь и там на склонах из щелей между скалами пучками торчала бледно-жёлтая прошлогодняя трава. Было тихо — здесь не пели птицы и не квакали лягушки, только иногда откуда-то доносился вой ветра.

Фонси внимательно смотрел на тропу перед собой. Следопыт из него был неважный, не чета, скажем, Шенти Северян-Туку, и даже братцу Сумбо, более всех прочих братьев любившему поохотиться, но ни следов обутых ног большецов или орков, ни огромных босых следов троллей заметно не было. И очень хорошо.

Вскоре начался дождь, мелкий и частый, и стало совсем плохо. Фонси упрямо брёл вперёд, кутаясь в тяжёлый меховой плащ и надвинув на самые глаза шапку, по мокрой и скользкой тропинке. Один раз со склона горы прямо перед хоббитом сполз на тропу целый небольшой холм из камней и грязи — хорошо, что не придавило. Пришлось прокладывать дорогу с помощью лопаты.

Фонси давно доел остатки неизвестного корнеплода, а поймать какую-нибудь добычу при такой погоде было смешно и надеяться — попрятались и звери, и птицы, а лягушек тут не водилось.