Крест и корона

— Пожалуйста, — взмолилась я. — Пожалуйста, сделайте то, что говорит Джеффри.

— Сестра Джоанна, не бросайте меня, — сказала она. — Вы должны помочь мне бежать.

— Вы знаете, я не могу этого сделать, — прошептала я.

— Но вы меня понимаете. Вы единственная. Я знаю: то, что случилось со мной, случилось и с вами. Я поняла это, проведя рядом с вами столько времени. Ваш отец тоже совершил над вами насилие.

Меня пробрала дрожь отвращения.

— Ничего подобного! — горячо заверила ее я.

— Не лгите мне сейчас! — завизжала она.

— Я не лгу. Я очень люблю своего отца. Он прекрасный человек и заботливый отец. Он бы никогда не сотворил со мной такого.

Ее лицо исказила та жуткая злоба, которая уже убила двух человек. Сестра Кристина бросила нож и кинулась на меня, выставив вперед руки, словно дикая кошка когти.

Я прижалась к стене. В мгновение ока она оказалась рядом, схватила меня за шею и со всей силы ударила головой о кирпичную стену. Я почувствовала страшную, просто нечеловеческую боль в затылке.

Туннель под Дартфордским монастырем перевернулся, и все погрузилось в темноту.

46

Гринвич-Палас, июнь 1527 года.

Вот первые слова, которые Джордж Болейн сказал мне: «Госпожа Стаффорд, уверен, вам больше пошли бы французские фасоны».

Он вошел в покои королевы вместе с королем, приходившимся мне дальним родственником. Меня уже официально представили королеве Екатерине в качестве новой фрейлины. Мне только-только исполнилось шестнадцать. В жизни моей матери наконец-то наступил один из самых счастливых дней. Теперь благодаря моей службе забудутся все ее прежние разочарования и неоправдавшиеся надежды. Мое возвышение при дворе снова вернет ее в круг приближенных королевы.

Екатерина Арагонская была любезна, величава и сердечна. Я уже чувствовала себя как дома в покоях, где обитала эта удивительная женщина — ровесница моей матери, говорившая по-английски с точно таким же испанским акцентом. Со мной поздоровались и другие дамы, а одна девица, приблизительно моих лет, предложила познакомить меня с ритуалами, которые она исполняет для королевы после ужина.

— Мы позаботимся о твоей дочери, Изабелла. Я знаю, она — твой бриллиант, твое сокровище, — сказала королева моей матери.

— Нет-нет, ваше величество, — тут же возразила мама. — Напротив, это Джоанна теперь должна заботиться о вас.

Они обменялись улыбками. Шесть последних лет ссылки ничуть не повлияли на прочность дружбы, выкованной при испанском дворе. Они по-прежнему понимали друг друга с полуслова.

Королева Екатерина повернулась ко мне:

— Мне известно, что ты искусная вышивальщица. Мы будем заниматься этим вместе — у меня есть множество рубашек для его величества, которым необходимы последние стежки.

Я сделала реверанс:

— Для меня это будет большая честь, мадам.

Королева снова улыбнулась, потом подала знак своему испанскому исповеднику следовать за ней в часовню. На протяжении всех тех долгих лет, что она провела в Англии, а пережила Екатерина Арагонская за это время немало: браки с двумя братьями — наследниками престола, рождение дочери и множество неудачных беременностей, — этот человек неизменно был рядом с ней.

Моя мать, проявляя тактичность, не стала задерживаться при мне. Да к тому же ей нужно было повидаться со старыми друзьями.

— Я вернусь через час — попрощаться с тобой и королевой, — сказала она. — Познакомься с другими фрейлинами, пока королева в часовне.

Через десять минут после ее ухода я увидела короля.

В холле началось бешеное движение, появился паж, а за ним в помещение вошел сам король Генрих в сопровождении полудюжины придворных. В последний раз я видела короля, еще будучи совсем маленькой девочкой.

Мы все сделали глубокие реверансы. Я, медленно распрямляясь, не отрывала глаз от пола.

— Где королева? — Голос Генриха оказался неожиданно высоким.

— Ваше величество, она исповедуется, — сказала леди Мод Парр, одна из придворных дам, высокая, величественная женщина.

Король нетерпеливо фыркнул, что обеспокоило меня. Я так все еще и стояла, не отрывая глаз от пола.

И тут кто-то из придворных — но это точно был не Болейн — заметил:

— Никак у королевы новая фрейлина?

Этим вопросом он привлек ко мне всеобщее внимание, выделив меня из двух дюжин других женщин, молодых и постарше. И этим изменил мою судьбу.

Я почувствовала, как все глаза обратились ко мне. Сердце мое бешено застучало. Я подняла взгляд.

Таких высоких людей, как Генрих VIII, я еще не видела. Гораздо выше моего отца и его братьев, а те тоже были немаленькие. Рыжие волосы, в которых уже начали появляться залысины; маленькие голубые глаза; безукоризненно ухоженная борода — скорее золотистая, чем рыжая. Тридцатишестилетний король выглядел моложе своих лет. В тот день на нем были пурпурные одежды и целый водопад драгоценных камней: огромные перстни, два медальона, наложенные один на другой. Я знала, что пурпур могли носить только королевские особы, но никак не предполагала, что Генрих VIII появится в нем при дворе в обычный день. Позднее выяснилось, что день этот был не вполне обычным, и он не беспричинно решил облачиться в истинно королевский цвет: этого требовало то, что он собирался сделать. Но пока что никто об этом еще даже не подозревал.

— Ваше величество, — проговорила я и сделала еще один реверанс.

— Это госпожа Джоанна Стаффорд, — сказала леди Парр, в ее голосе послышалась нотка напряженности.

Он оглядел меня с головы до ног.

В этот момент я всей душой ненавидела свой кертл. Он был дорогой, из бордовой парчи, тщательно подобранной, чтобы лучше оттенять мои волосы. Его низкий квадратный — на испанский манер — вырез обнажал верхнюю часть моей груди. Дома я упорно избегала носить такую одежду, а потому совершенно к ней не привыкла. И вот теперь я стояла словно голая перед тремя мужчинами гораздо старше меня.

Никакого вожделения во взгляде короля я, слава богу, не увидела. Меня предупреждали о его похотливой натуре — причем не только моя мать, но и все взрослые в Стаффордском замке. Рассказывали, что одна придворная дама прижила от короля ребенка, а кроме того, Генрих VIII соблазнил великое множество других женщин, включая и одну из моих родных тетушек — Катрин Фитцуолтер.

Я думаю, что существуют два типа женщин: те, которые негодуют, когда любвеобильный мужчина не домогается их; и те, кто, будучи обделен его вниманием, напротив, испытывают облегчение. Я определенно принадлежала ко второй категории.