Крест мертвых богов

– Почему полы? – когда Гейни была в такой близости, думать не получалось совершенно.

– Потому что на хорошую работу без диплома никак.

Она была права, его маленькая Гейни, снова и в который раз права. Без денег не поступишь, правда, Даниле про поступление еще рано думать, а у нее – одиннадцатый класс, и платить за учебу, тем более в Москве, родители Гейни не смогут.

Вот если тетка… если попросить… конечно, дорого, но ведь у тетки есть деньги, одна машина сколько стоит, и квартира тоже… тетка могла бы помочь.

Но Гейни, выслушав предложение, лишь плечами пожала.

– Спасибо, конечно, только вряд ли… она меня не любит. Нет, Данька, не спорь, я же вижу, держит, как прислугу, подай, принеси, убери… она думает, мне что-то надо… а я и сама поступлю. Найду способ.

Просить было унизительно, слова терялись, путались, и заготовленная ранее речь, вместе с доводами и Даниловой убежденностью в правоте, вдруг испарилась из памяти.

– Значит, ты хочешь, чтобы я заплатила за обучение твоей подружки? – ледяной тон, ледяной взгляд и собственная непонятная злость. – А с какой стати я должна это делать?

– Ну… вы же можете?

– Уже на «вы»? Надо же, какая вежливость. А что касается вопроса, то да, могу. Но почему я должна тратить заработанные мною деньги на совершенно чужого мне человека?

Принц тихонько тявкнул, будто присоединяясь к вопросу. Предатель. И тетка – стерва, наглая, самовлюбленная стерва. Притворяется хорошей, на самом же деле…

– На самом деле, – теткин голос вдруг стал мягче, – вопрос не в том, что я должна или чего не должна. Тебе девушка нравится, ты ей… скажем так, она тебя использует. И меня тоже, только мне, Данила, проще, потому как никаких эмоций, кроме удивления и еще, пожалуй, неприязни, твоя подружка у меня не вызывает. Я не люблю тех, кто пытается повесить собственные проблемы на других. Но это все – лирика, теперь к прозе. Хорошо, за обучение я заплачу. Не потому, что ей надо, а потому, что ты просишь. Но передай, будь добр, что подобные фокусы со мной дважды не проходят.

Стерва, тупая, наглая богатая стерва. Мораль она читать будет! Да насрать Даниле на эти морали. Права Гейни, во всем права, те, кто на бабле сидит, считают себя круче всех остальных, у которых денег нету. А Данила кто тогда? Тетка деньги дает, каждый день оставляет на столе, вроде бы как на карманные расходы, суммы выходят немалые, а с другой стороны, он же не просил. И теперь, значит, на содержании?

– Данила, ты меня слушаешь?

Данила кивнул. Раз она деньги дает, значит, имеет право говорить, а ему только и остается, что слушать. И слова наперекор не вякнешь. Купила, значит, как последнюю суку купила.

– Я оформила опекунство. Проблема с тем неприятным происшествием… с парнем, которого вы избили, тоже решена. Умер он, уже выйдя из больницы, и не от ваших побоев, а от отравления метиловым спиртом. Понятно?

Понятно. Куда уж понятнее, значит, спился и сдох, и суда не будет. Нет, не то чтобы Данила так уж боялся суда, но на душе стало как-то полегче. Вот хоть тварь и недочеловек, и к Гейни приставал, но все равно неприятно было ощущать себя убийцей.

– Дальше. В школу я тебя устрою, это тоже не проблема, но хотелось бы узнать профиль, – теткина деловитость раздражала, сидит себе, ногу за ногу закинула, и Данилову жизнь по полочкам раскладывает, а ему только и остается, что слушать да соглашаться.

– Какой профиль?

– Гуманитарный. Математический. Естественные науки. Какие предметы вообще тебя увлекают?

– Не знаю.

– Это как? – теперь удивилась она. – Ты же учился, значит, должно же тебе что-то нравиться, и наоборот. Нет смысла долбить стену лбом и заниматься тем, к чему нет способностей. Ты подумай, а потом вместе решим. Хорошо?

Яна улыбнулась, как-то тепло и даже ласково, как никогда прежде. И может, не совсем она стерва-то?

– Совсем, – Гейни сидела на лавочке, наблюдая, как носится по лужайке Принц. Тот то нарезал круги, то припадал к земле, вроде как отдыхая, и было видно, как вздымаются черные бока, то снова пускался неловким, неуклюжим галопом.

– Совсем сбрендила, дура старая, – Гейни подвинулась ближе, она теплая и пахнет хорошо. И голос у нее такой, что Данила и слов уже не слышит, ему и не нужны слова, достаточно голоса, хрипловатого, мягкого, ласкового.

– Думает, что купила тебя. У самой детей нету, климакс уже, помирать скоро, а деньги, значит, некому оставить, вот и вспомнила про тебя. Поздравляю, вытянул счастливый билет, теперь все твое будет. Правда, если с поводка не соскочишь.

– Да не надо мне ничего, – ну не любил Данила такие разговоры, было в них что-то неприятное, двусмысленное.

– Не надо? Вот так просто взять и отказаться? Дурак ты.

– Я?

– Ты, – повторила Гейни. – Тут иначе надо. Зачем отказываться? Если по справедливости, то все и вправду твоим быть должно. Ну, сам посуди, твоя мамка уехала из Москвы, верно? Значит, оставила свою долю наследства своей сестре, твоей тетке, а та уже, пользуясь оставленным, открыла дело и раскрутилась. И что, вспомнила она про твою мамку или про тебя? – Гейни говорила спокойно и убедительно. И правда ведь, но все равно разговор темный, отстойный.

– Ну, ты погляди, как вы жили, сравни вашу квартиру и теткину, и денег сколько… а ты мобильник полгода у мамки выпрашивал.

Принц, набегавшись, подошел к Даниле и, сев напротив, радостно осклабился. Принц понимает, наверное, лучше, чем кто бы то ни было, понимает Данилу. И что на деньги ему положить. Вот только и вправду обидно. Если Гейни права, то тетка их с мамкой обокрала, а теперь из себя благодетельницу строит.

Стерва.

– Я уйду от нее, – Данила поскреб Принца за ухом, и тот зажмурился. – Завтра же уйду. На работу устроюсь, хоть грузчиком…

– О господи, – Гейни фыркнула. – И все-таки ты – конченый идиот. Иначе действовать надо, так, чтобы она тебя любила, чтобы привязалась… и чтобы потом никто ничего не заподозрил. Поживешь года два-три на всем готовом, потом, когда восемнадцать исполнится, когда никто наследство забрать не сможет, тогда и с теткой проблему решишь…

– Ты что, убить ее предлагаешь? – мысль была настолько дикой, что Данила оторопел. – Яну убить?

– Убить? Кто сказал об убийстве? Успокойся. – Гейни обняла его, прижалась и промурлыкала: – Я про то, чтобы отсудить свою долю… да и кто знает, может, к тому времени сама сдохнет. Она ж больная, ты что, не заметил?

Руслан

– Не заметил, до чего тихо, а? – отчего-то шепотом поинтересовался Гаврик, будто боялся спугнуть эту самую тишину. А ведь и вправду тихо, спокойно, почти покойно, правда – тьфу-тьфу, чтоб не сглазить – покойников больше не появлялось, точнее, появлялись, конечно, но не меченные Мертвым Крестом, который по сути есть свастика, да не простая, а исторически ценная и дорогая. Если, конечно, верить Кармовцеву.

– Нет, ну не к добру это, чтобы днем так тихо. – Гаврик не унимался, настойчивый, надоедливый. Жужжит, жужжит, а ведь и без его жужжания голова раскалывается, то ли от мыслей, то ли от выпитого вчера… водка, видать, паленая была. Или вином шлифовать не следовало. Ох точно, не следовало.