Крест мертвых богов

Чай Виктор Викторович подал сам, на отполированной, потемневшей от старости разделочной доске, которую использовал вместо подноса. Граненые стаканы позвякивали в блестящих подстаканниках, из пол-литровой банки с сахаром торчали ложки, а прямо на доске в окружении мелких крошек лежали чуть примятые ножом ломти черного хлеба. И тут же рядом круглая солонка с мелкой сыпкой солью.

– Военная привычка, лучше нету, как хлеб с солью, – пояснил Виктор Викторович, щедро посыпая кусок, – другие-то больше сахар, а я вот соль. Тебе, может, варенья принесть? Малиновое есть, внучка варила…

– Нет, спасибо.

– Вежливый, – хмыкнул Засельцев. – Ну, давай тогда, излагай, с чем явился.

Рассказ вышел путаный, во-первых, нынешние события Руслан старался излагать, соблюдая пресловутую тайну следствия, которую в этом деле как-то не выходило сохранять, во-вторых, события прошлые были известны ему с чужих слов, оттого и в памяти отложились разрозненно и несколько нелогично.

– Вот оно как, выходит… крест и пистолет Никиткины… а что сам он от туберкулеза умер, знаю. Судьба… про отца и сына – ерунда это все, не было у Никиты родственников. И отца своего он и вправду не знал, потому как ублюдком родился. И помер тоже ублюдком, а жил сволочью конченой, – Засельцев больше не улыбался. – Чего, гражданин следователь, или кем ты там будешь, удивил я тебя?

– Удивили, – признался Руслан.

– А то… и ты меня удивил. Надо же, оказывается, порой и вправду дела прошлые спустя десятилетия аукаются… а что до Озерцова, то заинтересовал он меня не так чтобы и давно… дай-ка припомню, чтобы толком рассказать, ты посиди, чаю попей.

Руслан сидел, чай, правда, не пил, потому как заваренный Виктором Викторовичем напиток отличался такой крепостью, что от одного глотка свело скулы. Сам Засельцев, сидя напротив, молчал, хмурил брови, время от времени почесывал переносицу или принимался шевелить губами, но при этом не издавал ни звука. И когда Руслан принялся мысленно подбирать предлог, подходящий для того, чтобы вежливо откланяться, Виктор Викторович вдруг ожил, хлопнул ладонью по столу, отчего стаканы жалобно зазвенели, и заявил:

– Вот. Теперь можно. В общем, лет двенадцать назад это было. Парень ко мне заявился, принес револьвер, не на продажу, а чтобы оценить, я тогда и этим делом подрабатывал. Брал недорого… жить-то надо было, да и, по правде, интересно: бывало, такие редкости приносили – сердце от восторга останавливалось. Вот французские дуэльные, Лепаж… или наши, родные, российские, а до того хорошо сделаны, что никакая Франция в подметки не сгодится… и изукрашены, это теперь пистолет – просто пистолет, а раньше ведь душевные вещи делали, глядишь и радуешься… так о чем это я? Прости, отвлекся. Значит, приволок этот парень вещь на оценку. Револьвер обыкновенный, системы братьев Наган, производство, правда, не наше, не тульское, а родное, бельгийское. Вполне рабочий, кстати. Из особых примет – щечки на рукояти заменены, заместо заводских – накладки из слоновой кости, резьба – сложный орнамент. И с одной стороны пластина чуть темнее… правая? Нет, левая, точно, левая. Там еще скол имеется, а снизу гравировочка с именем. Однако по всему было видно, что оружие хранили бережно и не забывали чистить – ни пятнышка ржи не заметил. В общем-то, пожалуй, и все. Револьвер в общем-то обыкновенный… – Засельцев отхлебнул чаю, скривился и недовольно пробурчал: – Стылый… ненавижу холодный чай. Ну, ладно, опосля попьем, сначала дело.

Руслан кивнул. Да, сначала дело. Неужели наконец-то повезло? Неужели бывает так, чтобы первая попытка, первый выстрел, можно сказать, и сразу удача? Правда, сомнительная, очень сомнительная: ну, приходил кто-то десять лет назад, так разве ж вспомнит Виктор Викторович имя-фамилию клиента?

– Значит, денег я ему предложил, ну по совести чтобы, а он в ответ – не продажная вещица. Поначалу я решил было – торгуется, зачем приносить, если не на продажу? Я ему так и сказал – любой другой подберу, благо имелись тогда возможности, а этот мне отдай. Ну ведь не редкость же «наган», не наградной, самый обыкновенный, из тех, которые после революции, почитай, у каждого пятого имелись. Ну я и дал полный расклад, про цену-то… – Виктор Викторович шумно вздохнул. – Если уж до конца честно, чтоб руку на сердце, то приглянулась игрушка. Вот бывает, глянешь и видишь – твое, как есть твое… прям просится, чтоб взяли, погладили. Они ж живые.

– Кто?

– Пистолеты, револьверы… думаете, с чего люди к оружию тяготеют? А с того, что и оружие к людям тянется. «Наган» тот, вот он будто нарочно для меня созданный был. Любовь с первого взгляда, верите?

– Верю.

– Врешь ведь, – Засельцев погрозил пальцем. – Думаешь, старик умом двинулся… а может, и двинулся, кто ж разберет. Ну так дальше. Торговаться я начал, цену набавлять, ну и разговорились с ним, хороший паренек, любопытный и говорливый, он меня выслушал, я его… в общем, «наган» этот он случайно у знакомых своих увидел, загорелся купить, а те ни в какую. Память, дескать, дедова… единственное, так сказать, что осталось – револьвер, крест да имя с фамилией.

– Озерцов Никита Александрович? – уточнил Руслан. Виктор Викторович кивнул.

– Он самый, Никитка Озерцов… Никитка-Бес… ох и личность, я тебе скажу, была. Ну так по порядку, а то запутаюсь. Тогда с парнем этим мы долго проговорили, он очень коммунистами интересовался, особенно комиссарами. Болел, можно сказать, я-то сам такой, вот и вижу, когда люди горят… рыбак рыбака… снова отвлекся, ты-то не стесняйся, поправляй, коли опять в сторону пойду, я-то поговорить люблю, особенно когда слушают.

– Поправлю, – пообещал Руслан. В горле пересохло, да и жарко было в квартире. Воды, что ли, попросить, да неудобно как-то. Пришлось чай пить. Холодный, кофейно-черный и непрозрачный, он имел явный металлический привкус, который вязкой горечью осел во рту.

– Может, свежего давай заварю? – предложил Засельцев. – Хотя ладно, потом, давай про револьвер пока. Ну, про Озерцова я впервые от парня услышал, тот интересовался, насколько цена подымется, если оружие с историей известной. Тут-то он прав, одно дело, если вещь приметная, исторически и достоверно привязанная к человеку, то платят уже не за вещь, а за причастность к истории… только Озерцов поначалу мне не историей показался, а так, мелкой сошкой, таких комиссаров по России знаешь сколько ходило? Не меньше, чем «наганов». Значит, и на цене сказаться не должно было бы. А парень мне в ответ историю, да в лицах, да почти теми же словами, что и ты сейчас, про Озерцова, про помощника его, про зверства учиняемые и так далее. Ну еще про проклятье какое-то плел, дескать, тот, у кого крест заговоренный, его ни пуля, ни болезнь не возьмет, а единственно чего опасаться стоит, так это людей, потому как на роду гибель от руки спасенного прописана.

– И вы поверили?

– Кончай выкать, надоел, – Виктор Викторович взял с доски ломоть хлеба, чуть примял мякиш пальцами, щедро посыпал солью и, откусив, продолжил рассказ. Говорить с набитым ртом Засельцев не стеснялся. – Я тебе, чай, не начальник. А что до веры, ну так разное случается… бывает, веришь – а оно не сбывается, ну или наоборот, когда ты не веришь, а оно за спиной, крадется, идет по следу, выжидает…

Засельцев замолчал, дожевывая хлеб, прямо так, всухомятку – к остывшему чаю он не прикоснулся. Руслану вдруг снова стало не по себе. Нет, в проклятья он не верил и верить не собирался, но…

– Ты извини старика, сварливый стал… а парень этот с «наганом» и историей своей крепко меня зацепил. Я и до того подумывал книгу написать, про людей и про оружие, про то, кто ж кого все-таки выбирает, ну и очень уж наглядным рассказец показался, простая вещь, а история непростая. Я и сам копать начал, связи старые поднял, дневники кой-какие прочел… не Кармовцева, тот так, мелкою сошкой, шофером при Озерцове был, да и то в последние годы. Сергея Аполлоновича Корлычева откровения, при обыске изъятые, в Москву направленные да хранившиеся вместе с делом в качестве вещественных доказательств. Так вот, револьвер этот и крест поначалу Сергею Аполлоновичу принадлежали, а уже потом у Озерцова оказались… ну да не о том ведь речь идет, верно?

– Не о том, – согласился Руслан. Истории из далекого прошлого уже стояли поперек горла. Да какая теперь разница, кто с кем и в каком родстве состоял, кто был справедливо осужден, а кто расстрелян без суда и следствия. За цинизм было немного стыдно, но здравый смысл твердил, что истории с комиссарами и револьверами – прошлое, а настоящее – психопат-маньяк с оружием и клеймом. И нечего тут высокие идеологии подводить.

– А книгу я так и не написал, – с явным огорчением в голосе заметил Виктор Викторович. – Все времени как-то не хватает, вот вроде и от дел отошел-то, а его как не было, так и нету… вот на другие, так хватает, а тут… Может, как-нибудь потом. Но если возьмусь, то про «наган» озерцовский всенепременно расскажу, и про русскую рулетку… никогда не пробовал играть?