Крик в ночи

* * *

Сомов без видимого любопытства наблюдал за тем, как Вездесущинский с улыбкой просматривает черновики будущей книги Дмитрия Филдина. Начальство требовало новых конкретных материалов о сбитом летчике, потому как рука ЦРУ в этом деле была более чем очевидна. Да что с того, размышлял Сомов. Сейчас вся бывшая советская резидентура за границей открыто перешла на Западную похлебку, если только слово «похлебка» применимо к тому образу жизни. Все продано! Все раскрыто и не представляет никакого интереса! Старая заезженная пластинка под названием «Будьте бдительны!» теперь никому не нужна, а дальновидные комитетчики уже давно перебрались в мягкие кресла директоров совместных предприятий и фирм. Однако, кому-то ведь необходимо держать оборону на «переднем крае». Вот если бы еще и зарплату вовремя платили…

— Наверное, что-то очень занимательное? — спросил он Вездесущинского. — И, полагаю, представляющее определенную ценность не только для медицины?

— Это как посмотреть, — ответил доцент.

Почему я не психотерапевт, думал Сомов, задетый столь расплывчатым ответом. Этот тип, работая на нас, очень грамотно научился запудривать мозги, напускать туман и выкидывать всякие заумные фортели. Чего особенного он отыскал в так называемом творчестве Филдса? Ведь если подумать, много лет прошло с тех пор, как Филдса подбили, затем лечили, бесконечно допрашивали, потом судили и он, фактически безногий, никому не нужный (даже своим) отбывал срок в специзоляторе. Я, думал Сомов, уже дослужился до полковника, совсем забыл про этого Филдса, начал заниматься перестроечными делами и вот тут-то начальству вдруг понадобился американец. С какой стати, да и много ли с него сейчас проку? Конечно, он всесторонне подготовлен ЦРУ, безусловно одарен, человек острого взгляда, но… нужен ли он нам? Может ли быть к чему-то пригоден американец после двух операций на позвоночнике? В Советском союзе он не увидел ничего хорошего, а теперь, в российской неразберихе, не увидит тем более. Люди с критическим складом ума полезны разведке только в одном единственном случае — когда они на тебя работают. Все остальные варианты или просто неприемлемы, или вредны, или, что совсем не исключено, могут быть опасны. Для кого? Для общества, каким бы демократичным оно ни было. Иными словами, отношения с Филдсом, если он не поймет, что от него в конечном счете хотят, придется… скорректировать. А все его письменные обязательства автоматически утратят для нас значение. Как, впрочем, и для него… Что же касается «новых конкретных материалов», затребованных вдруг начальством, то здесь проглядывают известные любому контрразведчику «ослиные уши»: если компромат отсутствует — его надо создать. Видимость работы должна оставаться в любых ситуациях, при любом строе. Нужны материалы? Будут вам материалы!

Вездесущинский, читая Филдсовы черновики, сначала улыбался, потом посмеивался и в конце концов громко захохотал.

— Право слово, ему имеет смысл работать над книгой! — воскликнул он.

Сомов без особого энтузиазма заметил:

— Разве что под вашей редакцией…

— Надеюсь, и вы в стороне не останетесь.

— Вот тут, уважаемый, вы ошибаетесь…

— А мне представлялось, — обиделся Вездесущинский, — что вы сумели убедить руководство в целесообразности этой затеи. Какая разница, кому первому пришло в голову подвигнуть Филдина к творчеству — мне или вам?

— Большая, Валериан Тимирзяевич, очень большая! То что я убедил его работать над книгой, да еще согласился платить за писанину — идея исключительно ваша. И руководству об этом хорошо известно. Так что сливки придется снимать вам, уважаемый. Ну, а если со сливками возникнут проблемы, будете пить кислое молоко.

— Где… я буду пить молоко?

— Скорее всего, у себя дома, — успокоил Сомов. — На дворе демократия, не так ли?

Вездесущинский пожал плечами и, взяв себя в руки, заметил:

— Хорошо, что мы так правильно друг друга понимаем. Только прошу учесть, что именно вы когда-то начинали работать с американцем, следовательно, вам и заканчивать. Начальству нужна не ваша перестраховка, но конкретные материалы. Сегодня вы полковник, а завтра — майор.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Сомов.

— Генерал-майор, — уточнил доцент.

— Ведь если разобраться, — перевел разговор Сомов, — кто такой Джон Филдс? Летчик, прошедший всестороннюю стажировку в ЦРУ.

— Почему вы так решили?

— По-моему, вполне понятно. На тот случай, если его сбивают во время разведывательного полете над СССР, он катапультируется и, после благополучного приземления, вживается, так сказать, в окружающую действительность. То есть становится незаметным полноправным членом тогдашнего общества.

— И что из того?

— Ну, как же? А явки, конспиративные квартиры и прочее?

— Прям таки Ильич какой-то. Кажется, о явках и всякой ерундистике он сполна наболтал на девяноста восьми кассетах?

— Наболтать-то наболтал, а самое главное — пропустил! Сознательно… пропустил.

— Что вы понимаете под главным?

Сомов хитро усмехнулся и пояснил:

— Это и есть моя работа, уважаемый. Найти главное, отбросив второстепенное!

— И… как вы собираетесь найти?

— Мне незачем искать то, что уже найдено.

— Поздравляю! — воскликнул Вездесущинский. — Какой вы, однако, опытный!

Казалось, Сомов искренне смущен похвалой собеседника:

— Не зря же хлеб едим, Валериан Тимирзяевич…

— А мне… вы не приоткроете завесу?

— Может быть, лет через двадцать пять и приоткрою.

Вездесущинский искренне приуныл:

— Хотя бы краешек… завесы. За двадцать пять лет я просто сдвинусь умом в ожидании тайны.

— Извольте. Могу и сейчас. Вот объясните мне, пожалуйста, Валериан Тимирзяевич, почему вы так упорствуете в том, чтобы продолжать изучать Филдсову патологию с ее нескончаемыми бреднями? Задумались? Кажется, давно отработанный материал — кому он сейчас нужен?

— Вашему начальству.

— Бог с ним, с начальством. В чем ваш интерес? Ваше упорство, достойное лучшего применения?

— Вы меня, мягко выражаясь, подозреваете?

— А как бы вы поступили на моем месте?

— Я бы подозревал всех. Для начала. Затем отсеял ненужных и уже после этого стал подозревать кого-то конкретно.

— Представьте себе — именно так я и поступил.

— И что же?

— Результат известен.

— Простите, не понимаю…

Сомов улыбнулся еще раз:

— Этим вы, психотерапевты, и отличаетесь от остальных: когда вам нужно — вы понимаете все, когда не нужно — отказываетесь понимать.

— Так сделайте одолжение, объясните.

В этот момент раздался стук в дверь, она отворилась и, скрипя колесами, прямо в кабинет вкатилась инвалидная коляска с Дмитрием Филдиным собственной персоной:

— Простите, я не помешал?

После небольшого замешательства Сомов воскликнул:

— Напротив! Очень даже кстати.

Вездесущинский мило заулыбался:

— Удивительно, как вы кстати.

— Хотел с вами посоветоваться, господа, — сказал Филдс. — В общем, я нуждаюсь в хорошем грамотном редакторе. Мой русский язык не самого высокого качества, а что касается сновидений (к слову сказать, последнее время они качественно улучшились, стали интересней и насыщенней), то здесь мне без вашей помощи просто не обойтись.

— Что вы имеете в виду? — спросил Сомов.

— Толкование снов.

— Если дело будет касаться шифров, явок, паролей, — ответил Сомов, — я в вашем распоряжении. Все остальное по части Валериана Тимирзяевича.