Крик жаворонка. Жизнь и судьба Ивана Трубилина

При всем уважении к этому городу, по мнению Ивана, там не было учебного заведения, которое бы в полной мере отвечало его желаниям. Однажды в станичном клубе, еще мальчишкой, он увидел фильм «Трактористы», один из довоенных шедевров знаменитого киносказочника Ивана Пырьева, и еще раз убедился, что стоит на верном пути. Нравилось ему это дело, прежде всего, силой дружного коллективизма, собранного в ударную тракторную бригаду.

Иван окончил среднюю школу в 1949 году, когда жизнь немного, но все-таки стала улучшаться. Отец с матерью еще в расцвете сил, а уж тем более житейского опыта. К тому же всякий новый день внушал ощущение уверенности, что страна, победившая фашизм, с чем-чем, а с бедностью справится тем более. Особенно эта уверенность усилилась в год окончания Иваном школы, когда страна стала готовиться встречать невиданный юбилей – 70-летие Иосифа Виссарионовича Сталина. И это не просто было проявление всенародного восторга, но и встречная забота со стороны партии и правительства, как тогда говорили.

Весной того же года состоялось первое послевоенное массовое снижение цен на многие продукты питания и некоторые товары повседневного спроса. Утром 1 марта 1949 года Шкуринская от мала до велика собралась возле станичного совета, где через вынесенный на столб громкоговоритель Юрий Левитан по радио торжественно читал:

– На мясо и мясопродукты – на десять процентов…

Переполненный майдан ответил восторженным ревом и тут же обвально затих, боясь пропустить следующее сообщение…

– На хлеб, муку, крупу и макаронные изделия – на десять процентов…

Опять рев, и снова враз отрубившая всепоглощающая тишина. «Что ж там дальше? – читалось на счастливых лицах. – Вот он, настоящий вождь! Вот оно, подлинное счастье народовластия!»

– На соль, патефоны, часы и сено – на тридцать процентов…

Казалось конца не будет тому волшебству, особенно когда Левитан вдруг со значением произнес:

– На водку… – далее последовала многозначительная пауза… – на двадцать процентов!..

– У-у-у! – завыла площадь в сплошном восторге.

Много позже, когда Иван Тимофеевич Трубилин защищал диссертацию на соискание научной степени кандидата экономических наук, то подчеркнул, что в новейшей российской истории это, пожалуй, единственный случай, когда цена на водку была снижена, причем на весьма весомую сумму. И тут же задал вопрос:

– А кто помнит, сколько стоила бутылка водки? – и сам ответил: – Один рубль двадцать семь копеек.

Это весьма оживило аудиторию, и все стали наперебой вспоминать, сколько и за что тогда платили:

– Две копейки – разговор по телефону-автомату! – крикнул кто-то.

– Три – билет в трамвае, – вторит другой.

– Четыре – пирожок с ливером и киловатт-час электроэнергии…

– Семь – французская булка…

– Одиннадцать, – несется из противоположного угла, – беляш с мясом…

– Двенадцать – пустая бутылка из-под водки…

Это уж под всеобщий хохот, поскольку бутылки тогда сдавали все – и бедные, и состоятельные. Иван Тимофеевич остудил неожиданную веселость Ученого Совета ремаркой из сталинского доклада на XIV съезде партии, состоявшемся аж в декабре 1925 года и вошедшем в историю страны как «съезд индустриализации».

– Я хочу напомнить вам, уважаемые коллеги, поскольку уже тогда, в самом начале создания нового общества, в фундамент экономики закладывалось то, что впоследствии во многом и стало основой, на которой, к сожалению, выстраивалась конструкция социалистической индустриализации. Вот, например, сталинский вывод по этому поводу: «Позвольте два слова об одном из источников резерва – о водке. Есть люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках. Это – грубейшая ошибка, товарищи. Ежели у нас нет займов, ежели мы бедны капиталами, если, кроме того, мы не хотим идти в кабалу к капиталистам и не можем принять тех кабальных условий, которые они нам предлагают и которые мы отвергли – то остается одно: искать источники в других областях. Это все-таки лучше, чем закабаление. Тут надо выбирать между кабалой и водкой, и люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках, жестоко ошибаются…»

– Заметьте, – продолжил диссертант, – это было сказано в 1925 году, когда в стране еще не было ни единого тракторного завода, а через пять лет их построено три – в Сталинграде, Челябинске и Харькове, с суммарной мощностью в 150 тысяч машин в год… Вот таков итог, и тем не менее в 1949 году правительство идет на снижение «водочных денег»… С моей точки зрения – это была попытка расположить народ к власти, особенно накануне юбилея вождя…

В результате юношеских размышлений Иван Трубилин решил поступать в институт, более всего отвечавший его мечтаниям, где даже в названии определялись возможности их реализации: институт механизации сельского хозяйства. Поступал в Таганроге, а оказался в Мелитополе – институт вскоре туда перевели. Кто думал, что это будет когда-то два разных государства…

Тот период стал не только временем его человеческого взросления, но и гражданского возмужания. С одной стороны, выбор определила эпоха, с другой – личный характер: ищущий, неугомонный, но при этом дружелюбный и общительный. Иван гармонично вошел в студенческую семью. Именно в семью, а не в среду, поскольку человеком был открытым, компанейским, жизнь которого в многокоечном общежитии больше радовала, чем тяготила. Это когда продуктовая посылка из дома под молодецкий восторг сразу кидалась на общий стол, а коллективная погрузка в железнодорожные вагоны местных арбузов, предназначенных для пролетариата Харькова, считалась «котловым» заработком. Да и «семья» состояла из таких же, как он, простых сельских парубков и девчат.

Больше, конечно, украинцев, что ни в коей мере никого не напрягало, а уж тем более не обостряло отношений при любых вариантах национальной принадлежности. Об этом вообще никто и не задумывался, хотя что такое братское единство Иван узнал во время одной памятной поездки, когда только открывал для себя среду нового обитания.

Мелитополь – небольшой городок, расположенный почти по центру Запорожской области, известной исторической Сечей, а из современности не менее легендарным Днепрогэсом. Поехали туда студенческим курсом на учебную экскурсию, и Иван оказался сражен силой инженерной изобретательности, с которой укрощены дикие днепровские пороги. Знаменитая плотина только-только восстановлена и упругой преградой вновь направляла всесильный днепровский поток на турбины, что вырабатывали ток для Донецко-Криворожского промышленного комплекса.

Для юного воображения, тем более в поиске сильных впечатлений – это всегда на уровне потрясений. Особенно когда экскурсовод, пожилой инженер из команды подрывников, стал рассказывать, как 18 августа 1941 года, по приказу Генштаба Красной Армии, плотину взорвали, а вместе с ней и машинный зал со всеми девятью турбинами. Поскольку посетители были не просто экскурсанты, а студенты, осваивающие энергетику и механику, то сопровождающий специалист особое внимание уделил истории создания электростанции, главным образом ее техническим особенностям.

– Это пятая ступень энергетического каскада на Днепре. Она не только решила многие проблемы электроснабжения юга Украины, но за счет своей уникальной плотины повысила уровень воды в реке на 50 метров, что позволило впервые открыть сквозное судоходство по Днепру.

Ивану, который до этого не видел ничего подобного, нереально огромное сооружение виделось как откровение. Он смотрел во все глаза и не удержался от вопроса:

– Как же рука могла подняться на такое?

Поправив очки, инженер внимательно посмотрел снизу вверх на высокого юношу и потом ответил:

– Безусловно, это было одно из самых нелегких решений, которое вынуждено приняло советское командование. Но оставить Днепрогэс врагу – это значит дать ему возможность на наших же заводах выплавлять металл, собирать военную технику, добывать руду, уголь. Как не больно признать даже сейчас, но приказ Ставки оставлять противнику только выжженную землю являлся единственно верным. Со слезами на глазах, но мы его выполнили… Взрыв вырвал часть плотины, чем вызвал огромную волну, разлившуюся по днепровскому низовью. Это на время остановило немецкие танки…