Крик жаворонка. Жизнь и судьба Ивана Трубилина
Шрифт:
– А ты взгляни на загородную пойму, – отвечала Рая. – Какие луга, какие пастбища! Там еще ногайцы, говорят, стада пасли. Молоко, видать, рекой лилось…
В этих благостных местах, с незапамятных времен стоящих на пересечении интересов многих завоевателей, сохранилось некое таинство, подкрепленное легендами о бурном прошлом. Свистели стрелы и звенели мечи то скифов, то хазар, то печенегов, то половцев, пока дело до пушечных ядер, а потом и снарядов не дошло. А сколько всяких сказаний сложено вокруг основной исторической достопримечательности – Каменной могилы, нагромождения песчаных глыб на берегу той же Молочной.
В современность Мелитополь вошел как малая родина многих примечательных людей. Достаточно назвать трех: Павел Судоплатов,
Первый – известный советский разведчик, угодивший в перечень тайн мировых спецслужб двумя акциями: организацией уничтожения Троцкого и добычей для СССР важнейших секретов изготовления атомной бомбы. Второй – автор одного из лучших фильмов о войне «Летят журавли», единственной советской картины, отмеченной «Пальмовой ветвью» в Каннах. И, наконец, третий – архитектор, построивший ряд красивейших зданий в самом центре Санкт-Петербурга, в том числе и на Невском проспекте.
Как раз во времена учебы Вани Трубилина в Мелитополе жила девочка, часто бывавшая в том же театре и тоже влюбленная в «Свадьбу в Малиновке», подтолкнувшую ее стать актрисой. Это Светлана Светличная, с успехом снявшаяся потом в роли кубанской казачки в фильме «Стряпуха» и впоследствии вошедшая в историю кинематографа одной фразой, сказанной в фильме «Бриллиантовая рука» – «Не виноватая я!..»
Но студенческая жизнь героя нашего повествования, запомнившаяся многим с типичным для того времени обязательным началом учебного года сельхозработами. В Приазовье, что в украинском, что в кубанском – это всегда уборка винограда. Еще в школе вступив в комсомол, Иван Трубилин сформировался как убежденный коллективист. Из всех общественно-значимых мероприятий ему особенно нравились праздничные демонстрации 1 мая и 7 ноября. Но в институте скорее слыл не молодежным лидером, а одним из многих, кому по душе была энергичная, полная смысла жизнь, обещавшая вечное товарищество со всеми, с кем ее начинал.
К тому же, несмотря на заметную стать и немалую физическую силу, Ваня Трубилин был начисто лишен всякого честолюбивого высокомерия и, что удивительно, пронес это качество через всю жизнь. И если бы кто-то предположил, что именно он быстрее всех начнет подыматься по карьерной лестнице, первым кто в это бы не поверил, был сам Иван Трубилин.
Миром его основных интересов по-прежнему оставалась техника: машины, механизмы, трактора, в том числе будущие – электрические. Он не просто любил свое дело, он уже хорошо разбирался в тонкостях машинизации сельскохозяйственного производства и видел себя всесторонним специалистом, но непременно дома, в Шкуринской.
Студенчество Ивана Тимофеевича совпало, по крайней мере, с двумя знаковыми событиями. Первое связано с проявлениями особенностей молодого поколения периода сталинской эпохи, вошедшего в прославленный победный апогей, когда все происходящее в стране связывалось с именем вождя.
В семидесятые годы я несколько раз встречался с очень интересным человеком, профессором Краснодарского политехнического института Мерженианом, известным специалистом в области шампанизации вин. В 1961 году Артемий Арутюнович за участие в разработке и внедрение в промышленность метода непрерывной шампанизации был удостоен высшего научного признания – Ленинской премии. Награду ему вручал тогдашний председатель Краснодарского крайисполкома Иван Тимофеевич Трубилин, и я помню, как Мержениан дивился молодости руководителя столь высокого ранга – тому было чуть больше 30 лет.
Свежий лауреат, и сам будучи еще вполне крепким, моложавым человеком, подчеркивал, что такие, как Трубилин, – это люди из трифоновского поколения. Заметьте, не сталинского, а трифоновского! Для меня это было странно, поскольку я и не знал, что это такое.
– В 1946 году в журнале «Новый мир» вышел роман никому не известного писателя Юрия Трифонова, – рассказывал Мержениан. – Назывался «Студенты». Молодежь тогда была читающая, и роман сразу стал, как сейчас говорят, бестселлером, что с английского
переводится «ходкая книга». Правда, я уже был аспирантом, но роман прочитал с упоением, поскольку в нем прослеживалась мысль, что на смену отживавшему идет новое поколение, духовно преданное социализму, но несравнимо образованнее и воспринимающее реалии с учетом новой энергии и более высоких качеств профессионализма. Роман рвали из рук, потому как многие тогдашние студенты видели себя на месте трифоновских героев. Думаю, среди них вполне мог быть и Трубилин…Более того и что самое удивительное (поскольку некие ниспровергающие мотива там присутствовали), «Студенты» двадцатичетырехлетнего автора (случай небывалый) удостоены Сталинской премии. И это несмотря на то, что отец Трифонова, известный большевик и крупный партийный деятель, расстрелян, когда мальчику исполнилось всего 12 лет…
– Так вот, – продолжил Мержениан, – именно в Трубилине я увидел того трифоновского персонажа, который, как и предполагал писатель, очень скоро из обычного студента вырастает в весьма привлекательную общественно-значимую личность. Вы меня извините, – усмехнулся он, – в двадцать девять лет студенту послевоенной формации возглавить такую махину, как Краснодарский край, – это многого стоит!
Тем более, когда после войны прошло всего 15 лет. Три пятилетки, из которых две – только восстановление. Я с Трубилиным беседовал накоротке, но понял, что это руководитель совсем иной формации. Даже наш предмет, виноделие, знал на удивление совсем не на традиционном уровне, как атрибут новогодних торжеств. Мы поговорили где-то полчаса, и я был буквально сражен компетентностью и обаянием этого человека, совсем не похожего на ответственного чиновника, повелевающего во всех случаях. Он живо интересовался возможностями развития Абрау-Дюрсо, и когда я ему сказал, что еще в 1942 году (война идет во всю) Сталинской премии первой степени был удостоен прародитель производства шампанских вин Антон Михайлович Фролов-Багреев, Трубилин воскликнул:
– Вот видите, когда начали готовиться отметить Победу!..
Но вместе с тем я, как автор, был бы не прав, если стал утверждать, что в молодые годы (тем более в студенческие) Иван Трубилин полностью разобрался в хитросплетениях сталинской сельскохозяйственной политики, а тем более проблемах продовольственного обеспечения страны. В актовом зале Мелитопольского института рядом с изображениями вождей всегда висело еще два портрета: Мичурина и Лысенко, тогдашних корифеев, на научные разработки которых опиралась вся сельскохозяйственная наука.
Стоит ли говорить, что установочные лекции для первокурсников образца 1949 года были пронизаны восхвалением обласканного академика, лауреата и Героя Соцтруда Трофима Денисовича Лысенко, возглавлявшего в ту пору Всесоюзную сельскохозяйственную академию.
В молодые головы усиленно вбивалась мысль, что классовый водораздел всегда проходит по линии основных принципов повышения урожайности сельхозкультур, главным образом колосовых зерновых. Именно там формируется марксистско-ленинская позиция по отношению к главному злу, так называемой классической генетике, якобы подброшенной «на поле» успешно развивающейся социалистической сельскохозяйственной науки с целью воспротивиться воистину революционным преобразованиям, происходящим в недрах советской действительности.
Вчерашним школьникам разобраться в сути этой демагогии было не просто трудно, а невозможно, тем более, если у истоков «лженауки» стоял некий монах Августинского монастыря из города Брно по имени Иоган Мендель, вроде как даже немец по национальности. В СССР ко всем видам проявления религиозности, особенно в пору, когда на всех углах утверждалось, что «религия – опиум для народа», отношение было однозначно неприемлемое, а уж тем более в таком важном деле, как повышение урожайности. У советских студентов, всех как один комсомольцев, формировалась исключительно непримиримая позиция к религии, а уж тем более немцам. В сущности, так и было.