Кривизна Земли

Осталось немного виски и мы выпили перед сном. В сложном культурно – просветительском контексте прошло несколько дней. Беда, люлийцы говорят на всеобщем языке и само понятие перевести с… на… кажется абсурдным.

В редком тумане утра послышался мерный шум и вздрогнули стены бунгало. Воздух насытился кислородом и грозовым электричеством. В двух метрах от поверхности повисла люлийская тарелка. Мы назвали ее «Тара».

Подняв пыльную бурю и ветер, облетевший Евразию, тарелка зависла у города Красноуфимска. Влекомая лишь силой человеческой мысли и воображения, она потеряла истинный курс на полигон Плесецк. Из-за недозволенного и невольного генерирования воспоминаний Виктора. Запретных для вахтенного штурмана.

…Ночной мороз еще не отпустил уральское снежное поле. Мальчик из пригорода бредет в школу, стараясь попадать в твердый тракторный след. В школе хорошо на перемене подкрасться к Зуевой и за косу дернуть. Ее привозили в школу, в предвечерье мы возвращались вдвоем. – Стану, пожалуй, моряком и поплыву в Африку, – фантазировал я. – Ты приедешь ко мне и увидишь море. У перекрестка пустых дорог мертвое дерево в рост человека. Толстые ветви словно поднятые вверх руки. Страшно издали. Вера целовала меня. Расстёгивала пальто и прижималась слабой грудкой. Дальше я шел один. Были у Веры дети? Их верно уже нет.

Боря категоричен и весел. – Повезло, привиделся тебе уральский городок. Родись ты, к примеру, на золотом прииске Бодайбо, висели бы над тайгой как тунгусский метеорит.

– Выходим, – сказал я. Разгеметизируемся. Тарелку повесим метрах в четырех над землей. Землей! Вдохнули летний прохладный можжевеловый воздух и повалились друг на друга. Спать.

Кто-то будил нас, бесцеремонно расталкивал.

– Понавесили тут. Ну ваша тарелка? – Ну наша.

Ну вы в смысле инопланетяне? – Местные мы. Я из Луги, Витя из Красноуфимска.

– Ну планета? Далеко? – Световые годы. – Ну вы бы тарелку прибрали. Народ набежит.

– Заперта она.

– Предъявите пластификаты приписки. – Это что?

– Веду вас как сомнительных к председателю малого сельского поселения. – Это куда?

– Деревня Чернушка.

Виктор приглядывался. – Вы не Зуев?

– Хватился. Зуевых давно здесь нет. Кто в городе, кто на кладбище. Я Голиков Николай.

– Вера Зуева, у нее дети.

– Сама умерла. Сын на могилу приезжал. Давно, лет пять. Ты молод ее знать.

– На море Вера была? В отпуске, например.

– Не вспомню что-то. Нет.

Открылась деревня в одну широкую улицу. Слева начиналось поле, видное до горизонта. Среди него вяло махал крыльями ветряк. Виктор узнал речку Уфимку. Изб почти не видно. Одноэтажные серо – коричневые дома. На три семьи. Три печных трубы, три палисадника. Ни огорода. На выгоне ржавеют Ё-мобиль и «лада-калина».

Дом председателя полуторный с верхней надстройкой. Здесь же контора, выгоревший флаг на шесте и вывеска «Поселение сельского типа Чернушка Красноуфимского уезда Екатеринбургской губернии».

Где мы.

Коля Голиков председательский сын. За стол сели Виктор, Борис и Голиковы Петр и Николай. Этот спрашивал, как там машину купить. С двухлитровым движком, например, почем.

– Нет там машин, но передвигаются, нагнетая мысль.

– Компрессором нагнетают?

– Не знаю. Вечная весна. Может, это рай.

– В Бога веруют? – спросил старший.

– Но об этом не говорят. Церквей нет.

Говорили о последних десятилетиях в России. Петр Алексеевич вдумчив, информирован однобоко, безальтернативен. Были президенты Любознательный, потом Державный. Гастарбайтеров погнал. Всем россиянам пластификаты приписки выдал. Где, к чему приписан и другие данные.

– Приписка – высшее проявление патриотизма. То есть любви к родине, – встрял Коля. – В школе проходили. До приписок жил наш народ в кабале.

– Так уж в кабале, – буркнул Петр Алексеевич. Заучился, балбес. – Затем президентша Лилия Благонравная. При ней в сельпо ли придешь, в уездную управу – везде бабы. Участились случаи группового изнасилования женщинами мужчин.

– Как женщины в этом смысле, нехотя спросил Боря. Мало ему безбрачных девушек сумрачных долин.

– В смысле – да. Потом рожают. Потом – в смысле. Старик облизнул губы. – Недавно всенародно Всеобъемлющего избрали – продолжал Петр Алексеевич. – Против него местный мусульманский Батыр – Пророк стоял. Бог спас, вышибли во втором туре.

Новый шалит. Указ дал: вернуться к национальным корням. Чтоб навек похерить нацвопрос в будущем. Русским называться русичи и еще по месту жительства полянами, древлянами, кривичами. Мы уральцы, кто такие. Чеченцы – сарматы. Буряты – печенеги. Татары – хазары. Им избрать верховного Кагана.

Борис и Виктор слушали остолбенело. Уж не спьяну ли старик вещает.

– Не подумайте, матриархат какой-нибудь – понял Петр Алексеевич, или социализм. Пишут, взяткоёмкость в стране снизилась. И партия есть Единая всеобъемлющая. Печется за народ. Всем взрослым россиянам независимо от категории приписки талон на заграничный туризм. Раз в пятилетку. Да покажу, список прислали.

«О ВЫЕЗДЕ ГРАЖДАН ЗА РУБЕЖИ.

Граждане категории А – секретно.

Категории Б – для служебного пользования.

Все остальные категории приписки имею право: Восточная Украина, Белоруссия, Молдова, Татаро-караимская республика Крым, Армения, Азербайджан, Дагестанский Халифат, социалистический Узбекистан, Калининградский анклав, республика Абхазия.

Всеобщий Президент, Правительство и Единая партия истинно заботятся.

Каждый россиянин за рубежом есть гордый пропагандист исторических успехов нашей страны».

– Летом два механизатора на заработки в Халифат ездили, – сказал Коля. – Хорошо там живут, по триста юаней привезли. Это сколько на наши деньги.

Утром разбудили рано. Солнце тихо встает над ржаным полем. Кто – то в резиновых сапогах прошел на Уфимку. Длинное удилище за спиной колышется в такт шагам. Штурман глянул на часы. На Люли ночь неисчислимого года.

– Идти вам надо. Народ увидит, каждый с рюмкой. Из уезда звонили. У них вчера церковный праздник, не скоро соберутся. Петр Алексеевич достал бумаги.– Фамилии, имена верю на слово. Год рождения подбил, чтоб вам по тридцати пяти. Понимаю, судьба мира, народа, оборонная промышленность. – Он говорит пафосно, хочется встать смирно на плацу. – Эти коричневые приписки низкой категории. Для сельской жизни. «ПРИПИСАН деревня Чернушка Красноуфимского уезда. Документ годен пожизненно».

– Вы, конечно, в Москву. С коричневой въезда нет. Меня, Колю забудьте. Моей подписи под пластиком нет. Если что, говорите в уезде выдали. Я там предупрежу. Будете в славе расскажете, кто протянул руку. Или как там пишут.

Сейчас идите до станции Сарапул, далеко. Под Москвой сойдете в Реутове на пригородную электричку. Мы так ездим. Деньги возьмите.

Молчали.

Прощай, тарелка. Наша «Тара».

Поезд трусит к Москве. В Реутове купили газету. «Печатный Комитет при Президенте уполномочен опровергнут сообщение агентства Уралфакт. Снова «летающие тарелки» не дают покоя некоторым склонным сеять панику журналистам. На сей раз они обратились к деревне Чернушка Екатеринбургской губернии. Где будто бы 23 июня с.г. появилась подобная тарелка с антенной в виде вилки. Ученик местной школы Николай Г. якобы видел «двух живых существ», и рано утром 24-го она улетела.

Печатный комитет видит в этой публикации грубую политическую ошибку. Любая паника на руку американским империалистам. Виновные будут наказаны. Оставим сенсации дряхлеющему Западу. Журналист призван рассказывать о жизни народа, строящего царство Всеобъемлющей морали».

Электричка вползала в столицу. Запыленные дачи, зазеленевшие пруды. Забытые названия станций. Долго видны четыре элитарные высотки. Начало двадцать первого века, путинские времена.

– Улетучилось, погибло для нас главное доказательство существования Люли. Суток не прошло, выхватили «Тару». Недружественный акт. Чужая душа – потемки.

– Сами виноваты, – сказал Борис. – Мысленно простились с тарелкой, они восприняли как сигнал. Они – не мы.

Против Казанского вокзала прохаживаются несколько женщин средних лет. Рассматривают проходящих призывно. Зазывно. Проститутки в царстве Всеобъемлющей морали? Минутами догнала одна.

– Не подумайте что. Мы сельским комнаты, койки сдаем. Подойти открыто заговорить опасно, как частное предпринимательство. На улице Солянке, знаете?

– Мы не подмосковные.

Хороша Маша женской зрелостью, не глупа. Нервозна.

Москва сонна как старуха в жаркий летний день. Квартира двухкомнатная, чисто. Бориса потянуло писать. Он не признает компьютерного творчества. Чувствителен к орудиям и механике письма. Карандаши De Sues и Inter City, можно египетские «Луксор». Главная загадка Люли, полагает он – источник вечной энергии. Привез тетради вычислений, гипотез, сомнений.

Деньги Петра Алексеевича закончились. Вик ищет работу компьютерщика подальше от науки, крупных проектов. По коричневой приписке не берут, на письма не отвечают. Маша, с утра протрезвев, сказала: – В шабашники иди. Приходящим по вызову. Можно налог не платить, но опасно. Рынок неявных услуг оказался не беден. Так он познакомился с Гретой. Вскрыл – почистил ее «Сони» и пригласил в кино. Столь не романтично. Гуляли по Москве. Виктор насторожен. Грета говорит о неизвестных событиях и людях. Пригласила в Музей – Колизей. Музей коллизий? – уточнил. – Ты с Луны упал. Круглый Музей – Колизей, а Москва третий Рим. Грета женщина из дешевого салона красоты.

– Противные клиентки, строят из себя, будто приехали в мерседесах. «Ах, милая Гретхен. Сделай маникюрчик». В школе меня любил мальчик, подарил стихи. «Грета, ты словно чайка в пене белой». Не помню.

Единственные стихи. Носила белые платья.

Пригласила Вика купаться на Клязьму. В купальне отдельные кабины, плавки надеть. Окно под крышей, топчан, шкаф – пенал. «За утраченные ценности администрация не отвечает». Грета стоит перед ним в маленьких трусиках.

– У тебя взгляд, будто видишь что – то вдали. Посмотри на меня.

– Ты моя единственная ценность.

Купались в озере. В безветрие полоскались паруса на яхтах удачливых людей.

Ночью Виктор был с Катей. Тогда в Кижах четверо суток лил дождь. Не выйти с турбазы. Но видна деревянная церковь, чуть наклонившаяся вправо. Поженились в Звездном городке. Семейная жизнь установилась тихая и заповедная. Прожили семь лет до предстартового рассвета. Я умер, меня нет.

Борис едет в Звездный городок. Пасмурно и моросит на Алее героев. Юрий Гагарин глядит настороженно с высокого постамента. Дальше открылся перед Борисом широкий транспарант.

«Экскурсия в Звездный городок. Увлекательный тур».

«Магазин космических сувениров». – Заверните полкило звездной пыли, – думал Борис.

«Центральный парк культуры имени Ю. Гагарина»

База подготовки космонавтов. Невнятный рев центрифуг.

«Полет на невесомости». – В невесомости, поправил Борис. – Русский язык теряет точность, приобретает грубоватость. Учительница младших классов требовала говорить» што» вместо что. Не чтокать. Солнце вместо сонце. Солнце родины моей.

«Он повернулся» вместо «развернулся». Разворачивается автомобиль.

«Посетите брифинг с космонавтом» – очередная афиша. Интересно, почем брифинг.

«Музей космонавтики. Мировой рекорд Сергея Крикалева 803 дня на космических станциях». Боря решил не отнимать рекорда. Ракета перемещалась в пространстве к Люли три с половиной земных года. Разуму человека чужды многомерность пространства и относительность времени. Пространство изгибалось во время.

В Центр подготовки космонавтов он не пошел. – Сохраните памятник Первому и Аллею славы. Уютные коттеджи оставьте себе. Более ничего не надо.

Виктор причалил на Поварской. Походил у шикарного подъезда космического Комитета. Ошибка. Джеймс Бонд с значительным и озабоченным лицом движется не глядя. Охранник наблюдал. Витя сделал еще полукруг и поднялся на крыльцо.

– По какому вопросу? – Ищу работу.

– Какая приписка? – Коричневая.

– Не советую. На кого из наших попадешь. Один завернет, другой забодает, полицию позовет.

Виктор обошел дом. Других дверей не было.

Маша напилась с вечера и встанет к полудню. Совещались в предчувствии неудачи. Слушая четкую речь штурмана, Боря решил предложить первую статью об энергии звезд Ameriken Sience. Рыхлый план у Вика есть. Привлечь Грету и ее зеленую приписку, Москва. Легенда для Греты: мы провинциальные умельцы с аппаратом варки яиц в невесомости. Обычное дело, везде отказ. Осатанели, чужие деньги вложены. Рвемся к большому начальству. Грета физиологически и эмоционально зависима. Вик убедит проникнуть в дом на Поварской.

Виктор привез десятилетний компьютер и принтер помоложе. Борис нарисовал для Греты космическую яйцеварку, помесь кофеварки и сковороды. Она уверилась. Простодушно обошла барьеры и оказалась на пороге службы персонала. Предложили компьютерный отдел. Она подумает. Нашла директорский кабинет и приоткрыв дверь оценила секретаршу. Лет сорока пяти, костюмчик прошлогодний. Сутулится, на любовницу шефа не тянет. Вот и он. Табличка» П. К. Куйбеда».

Этажом ниже она курила с молодыми женщинами. (Пришла наниматься в отдел маркетинга. Знать бы, о чем речь.) У вас платят лучше. Искренне заинтересовала смелыми взглядами на моду. Советы по макияжу на профессиональном уровне. Вяло спросила кто такой П. К. Куйбеда.

– Начальник всего.

– Моложавый коренастый?

– Очень пожилой, лысый.

– И телефон доверия для сотрудников?

– Примерно 70835. Точно.

Ждала в тихом начальственном коридоре. Прошел мужчина в лаковых туфлях. Вернулся. – Я могу вам чем-нибудь помочь? – Выпрыгни из окна, в отчаянии подумала Грета. Мужчина посмотрел на окно и ушел.

Прошла пожилая дама вся в папках документов.

– Вы к кому?

– Пимен Кириллович просил подождать. Почувствовала медный вкус во рту. Если выйдет секретарша, спрошу туалет и бегом.

Сенатор появился неожиданно. Свойство начальства появляться внезапно. От волнения назвав Павлом Кирилловичем, протянула конверт. Он кивнул, положил в карман и ушел.Радистка Кэт.

Жизнь налаживалась, повеяло стабильностью. Борис ценит утреннюю тишину. Беспробудно спит Маша. Витя уехал на старом Ё – мобиле. Не включается задняя передача и при случае надо толкать. Борис в мыслях на притененной стороне Люли. Вошла довольно пьяная Маша и плюхнула широкий зад на его постель. Кровать качнулась. Он не терпит пьяных, особенно женщин. Потеряно утро. Схватил за руку, поднять. Маша отпихнула и встала на колени.

– Блядь я, сука отвратная. Наседка. Квартира казенная. Заманиваю мужиков нелегальных да сдаю квартальному надзирателю. И вокзальных торговок койками. Как же бабы меня били. – Боря поднял её и смотрел с отвращением.

– Моя приписка дальняя, где-то за Уралом. Квартальный говорит, привела двух, не сдаешь. Вышлю тебя.

– Когда придут?

Вечером или утром.

– Ночью?

– Нет, жильцов беспокоить.

Борис скопировал файлы вычислений. Из рукописей отобрал заметки о философии Космоса.

Виктор нашел городской пустырь. Остервенело размонтировал ссохшуюся резину грязного запасного колеса. Сложил завернутые в полиэтилен пакеты, тетради Бори. Небольшую коробку, украденную на Люли. Всего-то пластины А и В. При совмещении мощный источник энергии.

Думал о Грете. Нас привлекут за административное нарушение. Не смертельно. Нет нужды напрягать ее нашими заботами. Но позвонил. Иногда он решал одно, делал другое. Это другое решение со временем обращалось справедливым, полезным.

Утром пришли двое. Пили чай в комнате Маши. Вывели во двор к желтой «Газели – Лада». Привезли в бессмертное отделение номер пятьдесят на Дмитровке. В первом этаже комната окном в угол двора, за решеткой. Равнодушно обыскали. Вечером привезли в ДПД – Дом предварительного дознания. Камера, к счастью, на двоих. Охрана, обслуга все иностранцы узбеки и белорусы. Узбеки злы, белорусы приветливы. Не допрашивали и водили только показать врачу. Меж собой договорились до первого допроса нервы не жечь и о деле не говорить. Читать можно только библиотечное. Дамские романы в розовых обложках, детективы, газеты. Системный аналитик Боря взял пачку газет. Прояснилась суть нынешней власти. Её обильно смазанные шестеренки плохо вращались. Виктор снял с полки «Эволюцию человека» Чарльза Дарвина. Мрачноватый библиотекарь книгу не дал.

– Политическая литература и автор не наш. – Конфликтен, узколоб, службой недоволен – определил Виктор. Спорить не стал.

Чарльз Дарвин не старик с седой бородой и в цилиндре, как на старом даггеротипе. Он много путешествовал и едва не замерз в Патагонии. Испытал на паруснике «Бигль» жестокий шторм у берегов острова Пасхи. Как знать, может быть эволюция человека лишь политическая литература и библиотечный страж прав.

На шестой день их выпустили. За воротами ждала Грета. Плакала, целовала Вика. В ансамбле «диссидентка»: черное пончо, в меру дырявые джинсы, низкий каблук. Веки слегка задеты черным. Она звонила по телефону 7085. Сенатор об аресте не знал.

Вышли с ощущением физической нечистоты, затхлости. В трамвае номер девятнадцать пожилая женщина сказала Борису: – Вымылся бы, бомжина. Этого слова Борис еще не знал. На остановке Филевский парк вошел по видимости алкоголик, но трезвый. «Тверезый» – говорила мать Виктора. Перебрал три аккорда на гитаре, запел. \Не живите дружбаны на воле/ Приезжайте на Дальний Восток/ Я живу без нужды и без горя/ Строю новый стране городок. / Люди прятали глаза. Активная тема освоения окраин не волновала. Никто ему не подал, только Грета. Положение диссидентки обязывало. Алкаш пристально смотрел на Виктора.– Мадам, берегите себя. От него пахнет тюрьмой.