Кроманьонец

– Они живы?

Я понял, что вопрос относится к мужчинам, уплывших с Тоем, и кивнул. Из глаз женщин, уже и Рыб тут же исчезла тревога, а у меня, напротив, вдруг заколотилось сердце в странном, смутном предчувствии беды...

Глава 30

Вся моя жизнь там, в будущем, была полна тем, что врачи называют стрессом. До встречи с женщиной-врачом, ее звали Оленька, я искренне считал, что пережил несколько микроинфарктов. Сердце мое частенько сжималось от печали, испытывал я и странное давление в груди, когда расстраивался, переживал...

Оленька вышла замуж за моего старого друга, когда ему стукнуло сорок пять, и как-то сразу стала вхожа в нашу семью. Помню, как праздновали семьями Первое мая и под вечер вышли мы с Оленькой на балкон. Недавно был дождь, во влажном дворике стояла тишина, и крепко пахло душистым тополем.

Она была необычным врачом. Много знала о человеческом теле и прекрасно ориентировалась в "фармакологических джунглях", но не раз говорила, что организм человека способен к самоизлечению, а пациент и доктор должны всего лишь создать для этого условия. Хоть и моложе нас она была лет на пятнадцать, но я все не мог избавиться от странной робости, сковывающей в ее присутствии и желания поговорить о здоровье (собственном, конечно) или болезнях. Тогда она накрыла своей ладошкой мою руку и спросила:

– Игорь Андреевич, ну что снова случилось? Беспокоит что-то?

Как ей удавалось почувствовать мои тревоги?!

– Знаешь, Оленька, подумываю сердечко проверить, - я рефлексивно стал потирать грудь, а Оленька, сразу будто бы повзрослев лет на десять, строго потребовала:

– Рассказывайте!

– Все время будто надышаться не могу. Как-то воздуха мне не хватает, - пожаловался и тут же смутился.

Оленька улыбалась.

– С сердцем у вас, Игорь Андреевич - все в порядке, а вот нервничать вам, действительно, по всяким пустякам не стоит.

Я хотел было возмутиться: да как же так! Тяжело мне дышится! А она, все так же улыбаясь, пояснила:

– Сердце, Игорь Андреевич, болит быстро! Долго оно не болит...

Третий день соплеменники заняты строительством, а я не могу им ничем помочь: давит в груди, голова кружится, чувствую странную усталость, но благодаря Оленьке из прошлой жизни знаю, что не болезнь сердца тому причина. А что? Почему мне так нехорошо? Не знаю...

Сидел на берегу, глину для очагов замешивал, поэтому первым и увидел лодочный караван, медленно плывущий по реке. "Чужаки!?" - от этой мысли я вскочил на ноги. Голова закружилась, в ушах появился шум, в коленях я ощущал слабость, а перед глазами поплыли белые мухи.

Лодок было пять, и кто-то на первой мне махал рукой. Права была Оленька - нервничать мне и в этой жизни не стоит. Я помахал в ответ и, оглянувшись, увидел Тиба, идущую с охапкой ивовых прутьев к реке, крикнул:

– Той возвращается!

Женщина, едва взглянув на движущейся караван, бросила поклажу, и побежала к соплеменникам, поделиться этой долгожданной вестью. Лодки еще плыли, а встречать их на берегу собрались почти все жители поселка.

На берег вышли отправившиеся в плавание мужчины, а за ними восемь женщин, почти каждая с ребенком на руках и четверо подростков. Хорошо, конечно, что Той не убил их, но зачем было забирать их с собой?! С этим вопросом я и обратился к вожаку, потянув его за руку, прервал поток самовосхваления перед женщинами-белками. Шепнул, скорее, прошипел ему в ухо:

– Зачем ты привез их сюда?

Той отстранился, поковырял в ухе пальцем, посмотрел на меня, как раньше, когда мне было восемь-девять лет, и спокойно ответил:

– Чем больше у мужчины женщин, тем сильнее его род!

***

Когда что-то в жизни начинает идти наперекосяк, кто-то умирает от жалости к себе, кто-то очертя голову, совершает безумные поступки, я же решил приручить отбитых от стада куланов. Тогда я не видел себя скачущим на кобыле, но приспособить ее и жеребенка к посильному труду намеревался.

Свое состояние я по-прежнему оценивал как стабильно плохое. С Тоем решил не выяснять отношений. Объяснять ему что-либо не было ни сил, ни желания. Вожак отправил свой гарем на поле и похоже, получал удовольствие от руководства. Наверное, чему-то по части земледелия он у Людей научился. Тот участок, что подготовили мы с Утаре, он увеличил раз в пять. По мере выжигания травы и корней, под неусыпным взором Тоя женщины рыхлили землю мотыжками. Я надеялся, он знает, когда начинать сеять, поскольку по этому вопросу, если вдруг вожак решит обратиться ко мне, духи ничего не подскажут...

Понаблюдав немного за их работой, я направился к козьему стаду. Спустился по влажной тропинке к реке. Вздрогнул от прерывистого крика цапли, будто там, в камышах, кто-то схватил ее и придавил. Время идет, - день за днем, год за годом... Ну, а я то, чем я живу и зачем?! Захотелось крикнуть, чтобы разрушить тишину вокруг. Яркое весеннее солнышко спряталось и еще недавно розовые облака стали скучного свинцово-серого цвета. По широкой равнине среди упавшей желтой травы темнели осиновые кусты. Там я наткнулся на бездельничающих горцев. Уро, Тун, Туро и Тухо валялись в травке в метрах ста от пасущихся коз. Небольшой сухой пригорок действительно был замечательным местом для отдыха. Мне тоже захотелось прилечь на мягкую травку и просто смотреть на небо.

Горцы, увидев меня, вскочили на ноги. Наверное, сами понимали, что когда все вокруг чем-то заняты, бездельничать нехорошо, вот только самоозадачиться эти парни были не способны.

– Ночи холодные...
– сказал, не спрашивая и не утверждая.

– Холодные, - ответил Уро.

– Сучья и ветки в лесу...- все так же, не интонируя, намекнул я.

В ответ он едва заметно кивнул, и горцы побрели в сторону далекой полоски леса.

За стадом следила Тано. Хоть у меня не получалось вести с ней длинных и содержательных бесед, но к ее советам я прислушивался. Горянка бродила среди коз, опираясь на длинную палку. Останавливалась время от времени, гладила животных, удаляя из шерсти репейник. Я махнул ей рукой, не дождавшись ответа, пошел к куланам, которые спокойно паслись среди коз. Может, они забыли меня, но едва я приблизился к ним, кобыла навострила уши и отошла, жеребенок за ней. Какое-то время я безуспешно ходил за ними, потом, заметив улыбку горянки, решил обратиться к ней за помощью. Спрашивать ничего не потребовалась, Тано из сумки на поясе достала какой-то корешок и протянула мне. Я взял и стал рассматривать подарок. Корень как корень - белесый с ворсинками. И что мне с ним теперь делать? Женщина, поймав мой вопросительный взгляд, сказала:

– Покорми...

Вытянув руку с зажатым между пальцами корешком, я медленно приблизился к кулану и едва успел спасти кисть от ее зубов, цапнувших угощение. Тут же получил кулачком в лоб от Тано. Горянка, таким образом, завладевшая моим вниманием, достала еще один корешок и, положив его на ладонь, скормила кобыле, затем поманила меня пальцем.

– Ты умираешь.

Огорошив меня, развернулась и, как ни в чем, ни бывало, побрела прочь. От ее слов изнутри головы что-то со звоном подступило к глазам и ушам. Хотя, после всего, что я пережил там, в будущем, беспощадная и неотвратимая смерть меня не могла уже испугать. Звон из ушей вскоре исчез и мысли снова стали кристально чистыми.

Горянка не ушла. Она всего лишь отошла к кожаному мешку, лежащему неподалеку. Покопавшись там, она принесла мне какой-то черный корешок.

– Съешь. Будет хорошо!
– пообещала она.

Трясущимися руками я взял подарок и, не задумываясь, положил в рот. Вкус надо сказать мне не запомнился. Немного горечи и во рту сразу же пересохло...

По-прежнему было прохладно, но уже чувствовались с порывами ветра теплые потоки воздуха, и по-прежнему медленно двигались в небе серые тучи, не угрожавшие дождем...