Крошка Енот

– А Андрей рассказывал при тебе свою теорию о том, что люди - это всего лишь космические корабли грибных спор, истинных хозяев планеты? Или теорию "контракта" с миром, который каждый заключает примерно в годовалом возрасте, меняя свою природную, естественную свободу на мнимую свободу взрослых, кажущуюся нам в 12 месяцев пределом наших желаний...

– Ту лапшу, что он вечно девчонкам вешает?
– Макс щелчком метко отправляет окурок в урну женского общежития, мимо которого мы проходим - Бинго!.. Ты знаешь, не вникал.

– Ну, не такую уж и лапшу. В его теориях есть рациональное зерно!
– почему-то начинаю защищать "Большого Уха".

– Может и есть, не спорю.

– соглашается Макс - Только всё равно ему не дадут...

Пока Максим говорит, на фоне фланирующих впереди студенток замечаю двух быстро сокращающих пространство пожилых послушниц в пуховых пальто кирпично-бурой и кремовой расцветок. Поравнявшись с нами, та, что в кирпично-буром, поплотнее и пониже, делает внезапный выпад в нашу сторону:

– Молодые люди, простите, можно задать вам вопрос: как вы считаете, сейчас на улицах больше вежливых людей или нет?

Максим собирается им что-то ответить, но инициативу неожиданно беру я:

– Наверное...
– начинаю наугад, ещё не представляя, что говорить дальше. Мне не хочется выглядеть в глазах этих опрятных и степенных женщин пессимистом и невеждой. Но и твёрдо сказать, что большинство людей на улицах приветливо и вежливо, язык тоже не поворачивается - Наверное, всё-таки больше вежливых, но... Я не знаю, правда. Я так мало общаюсь на улицах.

Задавшая мне вопрос как-то особенно пытливо, и неприятно-колко впивается в меня взглядом на выкате, почти не моргающих, болотно- карих глаз, спокойно передаёт своей до немоты молчаливой, голубоглазой и светловолосой спутнице увесистую сумку, привычным движением извлекает оттуда чёрную барсетку на молнии, и таким же набитым, наторенным, точно заранее знающим все ответы голосом, продолжает:

– А вы знаете, что об этом сказано в Библии...
– женщина открывает лежащую в барсетке книгу на заложенной странице и по памяти зачитывает: "В последние дни, среди людей появится много невежд и хамов..." - здесь она быстро опускает глаза, но, без очков с трудом разбирая мелкий текст, запинается.

– Вы что же, хотите сказать, что наступили последние дни?!?
– с искренним удивлением возражаю я, кажется, вновь опередив своего нахмуренного, переминающегося с ноги на ногу друга.

– Конечно!
– ещё упорнее колит зрачками послушница, захлопывая барсетку - Посмотрите, что происходит!

– Не волнуйтесь. У вас ещё есть время!
– сам не знаю отчего, я открыто улыбаюсь взглядом этой мужественно несущей крест женщине и вдруг, на секунду, замечаю в её глазах оттаявший отблеск света. И в этот момент мне, как и тогда, в общаге, делается вдруг так легко, свободно и радостно, так спокойно и хорошо, будто я только что миновал страшнейшую бурю.

– А вы не хотите поговорить о Библии?
– уже не столь воинственным тоном спрашивает женщина, чуть отодвинувшись.

– Вы знаете, мне кажется, религия - это что-то очень, очень личное.

– Конечно. Религию каждый выбирает сам. Но, Библия, ведь, одна!

– Библия одна. Она в сердце!
– отвечаю, чувствуя, что этот разговор окончен - А на счёт вежливости - думаю, не всё ещё потерянно.

Максим, несколько раз явно желавший вмешаться, но за всю беседу не проронивший ни слова, только мы отходим, взглядывает на меня не то покорённым, не то благодарным, полным восхищения или ещё чего-то, взором и отворачивается. Идём молча до магазина.

– Я щас.
– шепчет он и бежит в открытую дверь, чуть не сбивая выходящую девушку.

Жду. Смотрю на пирамидальную крышу Дворца Культуры. Мыслей нет. Только ощущение серебряно-мягкого, дрожащего вокруг пространства. Где я - дома? Да, кажется, именно здесь, сейчас, я - дома! Странно...

– Погнали!
– Максим хлопает меня по плечу, увлекая вперёд.

* * *

Вот мы и на месте. Наша излюбленная лавочка, что ближе к морю, не занята. Даже в такую погоду вид на залив с неё удивительно хорош. Хотя небо, вроде бы, начинает проясняться, и лоскуты его синего шёлка время от времени реют над серой вуалью мистраля, а на мутно-малахитовом морском сукне ныряющие сверху киями белёсые лучи разыгрывают плоскими жемчужными шарами-пятнами новую партию.

– Ну, ты монстр! Так иеговистов отбрить...- усмехается Макс, доставая из пакета закуску и водку.

– Да, никого я не собирался брить. Просто, по-человечески поговорил ...

– Вот именно! Как у тебя терпения только хватило? Я бы послал их на... все четыре стороны! На кого хера они лезут в мою жизнь и учат, что мне делать, а что нет! Это - моя жизнь. Моя ответственность. Я верю - и этого должно быть достаточно!

– Да, Макс. Я тоже ещё как-то в детстве услышал на этот счёт одну легенду или притчу, уж не помню откуда. Мне очень она тогда запала в душу. Там, когда предстанешь, Бог тет-а-тет спрашивает тебя: "Был ли ты счастлив в жизни и сделал ли счастливыми других?" Если ответишь "да" - попадёшь в рай, ответишь "нет" - в ад отправляешься. Вообще, мне буддийский подход ближе...

– Тогда, за буддийский подход!
– Макс поднимает наполненную до краёв пластиковую рюмку.
– Зацени, кстати, икорку с хлебом. Вещь!

Конечно, свинство - оставлять друга совсем без закуски, но тело меня почти не слушается. Икра минтая с хрустящим, ещё тёплым чёрным хлебом действительно оказывается на редкость вкусной. Наверно, это потому, что за весь день я так толком и не поел.

– Эй, полегче!
– наигранно возмущается Макс - Не хотел бы я, парень, с тобой в голодный год на необитаемом острове оказаться.

– Прости...

Да, не жалко. Я, как в воду глядел - взял две. Но, мы не договорили. Как ты представляешь себе бога?

– Ну, по-моему, он не такой, каким его обычно рисуют в библейских заповедях. Для меня Бог (назовём Его Высшим разумом) похож, скорее, на весьма либерального кредитора, с беспристрастной готовностью поддерживающего любое наше отношение к себе, но неотступно взимающего положенные ему проценты. Хотя, будь Он таким, как в книгах, - я имею в виду, настолько антропоморфным - я ему, наверное, даже бы сочувствовал. Все проблемы возникают между людьми, зачем впутывать сюда Создателя. Живёт себе на небе, никого особо не трогает, а мы тычем в него пальцем, клянчим, молим, упрекаем в своих ошибках и, прикрываясь его именем, творим ужасные вещи ...

Максим, не закусывая, сосредоточенно вслушивается в мои слова.

– Вот, ты сейчас сказал точно, как и я думаю. Только, не мог так лаконично сформулировать. Так и есть - люди носят в себе боль и злобу, влитую в них не богом, а другими людьми. И они не успокоятся, пока не выплеснут её обратно в мир. А в библейских заповедях есть великий смысл, как следует жить! Но, прийти к нему нужно не через стадное понуждение церковью, а самому, через свою боль, свой опыт и ситуации...

Максим быстро наливает и пьёт, опять не закусывая, и на его красивом лице проступает суровая твёрдость.