Кровь боярина Кучки

Глеб взял в ладони его руки, сжал их не с юношеской, с детской силой. О, строгий постник!

–  Клянусь, - произнёс он, - пока ты жив, буду с тобой. Мы пособоруем, как нам быть далее. Мой названый отец сулит удел отверженному не в своём, а в Божьем царстве.

–  Не надобно нам царства, - жарко внушал Род.
– Земля ещё покуда велика. Что ж, не найдём себе удела в ней? Мне этот удел ведом. Пусть не сладкий, не боярский, зато не рабский. Удел отшельников! Здесь, в людской гуще, - все рабы, даже князья. Рабы своих страстей, рабы друг друга. Там мы сами себе будем государи. Только бы выбраться отсель! Пойдём скорее…

Обнявши сына, он повлёк его из храма.

–  Постой. Предчувствие дурное меня удерживает, - оперся Глеб.

Род отвечал самонадеянно:

–  Со мной не бойся.

Он многажды угадывал любые западни судьбы. Привык к всевидящему глазу чуткости. Теперь же этот глаз молчал. Он ничего не видел. Стало быть, ничто не затаилось впереди, не стерегло. Глеб отцу повиновался…

Лишь покинув храм, ©становясь на паперти, Род обнаружил, что глаз предчувствия не просто ничего не видел. Этот глаз ослеп!

С полдюжины вооружённых кметей явно дожидались у ворот ограды. Дождавшись, бросились, отторгнули от сына, заломили руки… Вот это им не очень удалось. Отброшенные, словно свора псов медведем, они снова яростно напали. Род вновь их сбросил.

–  Прочь! Пошли прочь!
– срывающимся голосом приказывал тем временем, сверкая взором, Глеб Андреевич.

–  Сам, княжич, ступай прочь, - рявкнул один из кметей, видимо, старшой.
– Тут твоё дело стороннее…

–  Нет, не стороннее…

Ему не дали досказать. Вновь закипела свалка. Род, переживший смерть Улиты как свою, лишённый способности влиять на ближнего, предвидеть людские судьбы, понял неожиданно, что потерял не все. При нем остались сила, ловкость. Они - не дар разрыв-травы, они природный дар. Могучий кметь отшвырнут, как травяной мешок. Висок его попал на камень, показалась кровь. Увидев её, Глеб затрясся и вскричал:

–  Отец, не надо!..

Руки Рода опустились. И вот уже они в железах.

–  Взят ты великим князем Андреем Гюргичем за дерзостное воровство твоё!
– объявил тот, что прежде отгонял Глеба.

–  Прощай, сын!
– воскликнул Род.

Глеб что-то отвечал. Отец уже не слышал. Его сзади оглушили, чтоб легче было довезти.

5

О нежданное счастье! Он не в порубе и не в иной темнице. Доставлен гостем в великокняжеский дворец. Помещён в подклет, в камору о двух окнах, настолько мелких, что, высади дубовую оконницу, - и не пролезешь. Однако стол, скамья и лавка для спанья - все как в жилище человеческом, не скотском. И дневно-ночной посуды нет, смердеть не будет. Постучи в дверь, сведут в задец. Считай, что заперт в доброй келье, как летописец, чтобы трудился, не ленясь. Да вот забыли дать писало с чистым свитком. Зато еду принесли вытную, не заподозришь и не подумаешь на окорм проверить. Нет, тут не киевское мерзкое узилище, куда завлёк обманом Ярун Ничей. Пожалуй, не придётся делать гуся. За что же честь такая от Андрея Гюргича?

Род, вытянувшись, отдыхал на лавке, сложив руки на груди. Загрохотал дверной засов. Сурово заскрипела дверная толща.

–  Оставьте нас, - прозвучал голос Андрея чуть- чуть с кыпчакским выговором. Такой знакомый голос, вгоняющий в озноб!

Род продолжал лежать, не размыкая вежд.

–  Мертвяка изображаешь?
– вкрадчиво спросил великий князь.
– Как у Владимира Давыдыча? Мне Изяслав Давыдыч сказывал про ту твою придумку. С умом было сотворено!

Под низкой половецкой задницей Андрея скрипнула скамья. Значит, посетил надолго.

–  Ужели не пожалуешь меня беседой? Я тебя жалую.

–  О чём нам вести речь?
– произнёс Род, не шелохнувшись.
– Улиты больше нет.

–  Я мыслил так же, - мрачно откликнулся Андрей.

– Простил бы и твоё последнее нежданное вторжение на Боровицкий холм. Кучковны между нами больше нет. А вот Глеб… Глеб!

Великий князь вскочил. По грому опрокинутой скамьи Род это понял. Сам сел на лавке. Приземистый Андрей смотрел на него сверху узким половецким взглядом.

–  На своё горе ты сюда вернулся!
– процедил, он сквозь зубы.

–  На своё горе, - согласно кивнул Род.
– Ведь Улита умирала.

Андрей перевёл дух, восстановил упавшую скамью и снова сел.

–  Как ты узнал в земле заморской о её болезни? Волхвованием? Кучковна да и покойный брат мой Ростислав говаривали, что ты в будущее зришь. Провидец!

Род понурил голову.

–  Больше не провидец. Улита унесла с собой мой дар. Уж четверть века минуло, как мы с ней встретились в лесу. В ночь под Иванов день нашли разрыв- траву, соединили в один пучок. Её желанье было - стать великою княгиней, моё - все видеть далее и более других. Оба желания исполнились. Однако счастья нам не принесли. Потому я мыслю: сила в разрыв-траву не небом вложена, а преисподней. Мне нынче много легче: я снова стал таким же… ну, таким… как вот и ты.

На каменном лице Андрея чуть заметно дрогнули черты, изобразив насмешку.

–  Таким, как я?.. Ты… ты такой, как я? Смешная, жалкая кощуна! Ты перекати-поле без роду-племени, глупьём усыновлённый несчастным Кучкой. А я потомственный, природный государь большой земли. Мне повинуются князья. По-моему изволу возникают города и храмы. Тебе со мной не токмо говорить, тебе и лицезреть меня вблизи бы не пришлось, когда б… когда б…

Андрей внезапно задохнулся, захлебнулся, замахал руками, даже, в конце концов, сплюнул прямо на пол, как степняк.

–  Окстись и успокойся, князь, - попросил Род.
– Скажи, зачем пришёл. Иначе нужды нет ни лицезреть, ни разговором оскорблять моей ничтожности твоё величество.

Андрей поднялся, унимая внутреннюю бурю, отошёл к окну, оперся взором в непрозрачную слюду, надолго замолчал, потом сказал спокойно:

–  Не гораздо мы с тобой которуемся. Я сейчас, грешным делом, спрашивал себя: уж не всуе ли к тебе спустился? Нет, христианский долг повелевает досочиться. Ты трижды спас мне жизнь.
– Князь обернулся, подошёл, склонился, заглядывая узнику в лицо: - Открой, признайся без утайки: зачем спасал?

Род в свою очередь поднялся с лавки и сразу стал намного выше князя.

–  Это легко открыть, - сказал он добродушно, с высоты своего роста глядя на заиндевелый ёжик властелина.
– Я выполнял заповедь…

–  Какую заповедь?
– с живейшим любопытством поднял князь лицо с крутыми скулами и реденькой бородкой.

–  Коротенькую заповедь, - Род постарался произнесть высокопарно: - «Ненавидящего спаси»!

Андрей задумался.

–  Не ведома мне эта заповедь. Не читывал её среди ветхозаветных и евангельских…

–  Я читывал, - ответил Род.
– Есть у меня берестяное завещание Букала…

–  Ах, стало быть, ты вправду сын волхва?
– обрадовался князь.
– Никакой не Жилотуг! Вот и открылось самозванство, а?

Род устало опустился на свой одр.

–  Полно, Андрей Гюргич. Твой покойный батюшка на пыточном щите хотел исторгнуть из меня это признание. Живой свидетель злодеяния колол ему глаза. Вот и желалось названого отца в родные произвесть. Однако Жилотуг я, что поделаешь? Праправнук Скифа-витязя, дитя знати новгородской. Тебе же это как заноза, сыну половчанки, правнуку варягов, промышлявших морской татьбой, наёмничавших в Господине Новгороде Великом. Как твой родитель моего, так и ты меня готов убить.