Кровь боярина Кучки
Шрифт:
Великий князь снёс безответно прямое оскорбление, лишь отвернулся, а потом ответил вовсе на другое:
– Вздоры это. Ежели искать концы, так не отец, а Кучка убийца Жилотуга. Ты же по Кучковне сох всю жизнь.
Этот укол остался незамеченным. Род на иное возразил:
– Был бы суд истинный в страждущем моем отечестве, я смог бы доказать, кто меня породил, а кто осиротил.
Андрей промолвил не без раздражения:
– Ничего не докажешь.
– Молчали долго, не глядя друг на друга. Потом великий князь стал говорить: - Теперь уверен: справедливо обрёк я смерти своего спасителя. Вин у тебя достаточно. Первая вина, - загнул он большой палец, - ты после свадьбы пытался хитростью похитить мою подружию, как тать
– Прости мою погрубину, - вмешался узник, - За первые-то три вины ты преизлиха меня мучил, когда боярин-кат Ярун Ничей по твоему изволу…
Андрей нетерпеливо поднял длань.
– Ну хорошо, - остановился Род.
– Возьмём четвертую вину. Ведь за неё ты отдал меня в рабство после битвы у Большого Рута. На двадцать лет я стал чужбинцем…
– Лучше им бы и остался, чем возвращаться в безвременную смерть, - прервал Андрей.
– А пятую вину - моё свиданье с умирающей, - заключил Род, - ты, кажется, готов простить?.. Улиты нет…
Андрей угрюмо глянул исподлобья:
– Улиты нет, есть Глеб. Ты только что видался с ним отай. Вы стакнулись, уж это как пить дать. Да что там!.. Вот тебе моё условие: исчезни, как исчез на двадцать лет, и будешь жив.
В каморе воцарилась тишина, отягощённая дыханием судьи и осуждённого. Род, собравшись с духом, сам себе вынес приговор:
– Для Глеба не исчезну никогда.
Князь не без удивления воззрился на него:
– Что тебе Глеб? Ты его не знал. Вырос без тебя.
– Род не отвечал. Андрей как мог спокойнее стал объяснять: - В великокняжеской семье для посторонних все должно быть попригожу. В семейных распрях огнищане или смерды вольны вести себя свободно, их государи - нет. Во имя государственного блага прошу: исчезни, не вскрывай моей семейной тайны.
– Чуть переждав, Андрей добавил: - Государственное благо меня и прежде понуждало поступать с тобой сурово… Ну, считай, несправедливо… Что молчишь?
Род подошёл к окну, вцепился пальцами в решётку.
– Я все сказал.
– Конечные твои слова?
– Андрей поднялся.
– Конечные.
Великий князь наморщил низкий лоб, пощипал хилую бородку, тяжело раздумывая.
Вдруг Род захохотал. Он хохотал отчаянно, так что грязная слюда тряслась в оконцах, хохотал как одержимый, надрывая грудь, не в состоянии остановиться. Андрей взирал, расширив очи, не половец - варяг!
– Что, что с тобой! Из дурака плач смехом преет? Проклятый ощеул! [499] Чему хохочешь?
[499] ОЩЕУЛ - зубоскал.
– Смех двадцать лет ждёт у ворот, своё возьмёт, - ответил Род.
– А хохочу я, припоминая, за что ты дважды изгонял епископа Ростовского Леона.
– Леона?
– отшатнулся великий князь.
– Леон был еретик!
– Он запрещал вкушать скоромное по средам и пяткам, хотя и в праздники, - ещё смеясь, говорил Род.
– А ты - обжора!
Андрей, как из вертепа, бросился к двери.
– Воистину тебя подозревают: юродивый!
– кричал он, негодуя, - Готовься к смерти! Солнцевосхода больше не узришь…
Лязгнул засов. Род бурно выдохнул весь воздух из груди и вытянулся на широкой лавке.
6
Синим утром за ним явились. Связали сыромятью руки, ноги, бросили ничком в телегу, почти не кинув сена. Сами сели - один в ногах на передке, а двое в головах в задке. И
пара пегих повлекла телегу, наполнив внутренности Рода дрожью от тряски с тарахтеньем. Ужли сбывается пророчество Букала с Богомилом? Он умрёт позорной, страшной смертью! Урочный час настал… А повезли не к торгу, где совершаются обычно казни прилюдные, и не к Боголюбову, великокняжескому местопребыванию, что от Владимира невдалеке, как Берестов от Киева. Там мог бы наблюдать Андрей свою избаву от ненавистника. Нет, повезли по направлению к Москве. И ещё в сторону. Спешно свернули с дресвяного торного пути в кочкарник лесной росчисти… Ой-ой-ой-ой!Пришли на память смертнику слова великокняжеские: «Не вскрывай моей семейной тайны». Его таинственная смерть не вскроет этой тайны. О ней узнают самые ближайшие, кого она коснётся. Глеб! Чем ответит юный Глеб на убиение отца, которого и знал-то миг? Уйдёт от мира, укроется от зла под иноческой понкой. Зато Яким… уж он-то досочится и от зла не отойдёт. В ужасное деянье может воплотиться клятва, подслушанная Силкой Держикраем: «Если братцу не дадут жить… клянусь убить самовластца!» Господи, не попусти!
Три возчика переговаривались хмельными голосами. Не кмети, не охраныши, а грязные головники в пестрядинных рубахах, в грубых портах.
– Кафтанчик ладненький. Как раз по мне.
– Сапожки востроносенькие доброй кожи. Ох, не придутся к моей голени, придётся надрезать.
– Кляп вам в рыло!
– Это голос с передка.
– Жеребьеваться будем.
– Как жеребьеваться?
– Грош надкушенный метать.
Уже делили шкуру неубитого медведя. Уже он для них труп. Какое дело, когда сгорит сноп, брошенный в огонь? Его уж нет.
Вот пара пегих замерла. Телега стала. Его подняли, понесли… Как слегу, прислонили к жёсткому стволу осины-великанши. А лес притих, ждёт солнца, чтоб тут же огласить мир птичьим щебетом.
Головники стянули книзу верхушки двух берёз, связали их, как обвенчали. Осталось к каждой привязать по ноге несчастного и разрубить вервие. Берёзы выпрямятся, разодрав жертву пополам.
Три парня, отирая потные ладони о штаны, перемигнулись.
– Вынь кляп, а то и крика не услышим. Тут самое забористое - крик!
Простые конопатые усмешливые парни. Морды уже пухлые, испорченные морды питухов. Кляп вынул самый младший, явно смешанных кровей. Отец, должно быть, яшницу ласкал, с Дикого Поля пригнанную.
– Разоблачать?
– спросил подельцев рыжий, волжанин выговором.
Самый старший, самый мрачный кивком велел раздевать жертву. Именно он предполагал жеребьеваться.
– Дозвольте совершить молитву, - попросил Род.
– На что волхву молитва?
– спросил любитель жеребьёвки.
– Я не волхв, - ответил Род.
– Я, как и вы, христианин.
Сравненье рыжему понравилось.
– Мы - христиане!
– заявил он с гордостью.
– Молись.
– На что молиться-то?
– спросил сын половецкой яшницы.
– Иконы нет.
– Вот солнышко.
– Смертник поднял взор на глаз Сварога, выглянувший из-за трепетных вершин, - На солнышко и помолюсь… Снимите храпы [500] с рук.
Рыжий подошёл, распутал сыромятные ремни.
– На руках не убежишь!
Род с благодарностью взглянул на трёх головников. Один грыз коготь, другой почёсывался, третий смотрел в землю. Им было невтерпёж. Хотелось поскорее кончить дело - и айда подальше от лихого места! Их занимала не молитва смертника, а его крик. И все же развязали руки. Чем отблагодарить за эту милость? Добрым словом? На что им добрые слова? И сразу ожил в памяти наказ Букала: «Одари своих убийц». Так вот к какому часу эта заповедь! Соображенье тут же подсказало, как выполнить её.
[500] ХРАПЫ - путы.