Кровь и свет Галагара

Но как только изо рта у него, шевелясь, показались черные усы и мохнатые лапы индрига, Мокмора с неожиданной прытью выскочила на берег, вздымая фонтаны ледяных брызг, и вцепилась в Ра Она когтями, пытаясь завладеть отвратительным средоточием его колдовской силы. Она ждала этого лума в течение многих томительных зим и не однажды завоевывала доверие своего отпрыска мудрыми советами, но теперь, не выдержав, допустила промах. Ра Он тут же втянул в себя индрига, пробормотал несколько противных слов и ударил Мокмору наотмашь рукой, отягченной перстнями.

— Ложь! Все ложь! Мерзкая тварь, ты не теряла времени даром — такую историю сочинила, что я чуть было в нее не поверил!

— Не будь дураком, отдай мне индрига! Все, что я говорила, правда! — выкрикнула Мокмора, пытаясь подняться.

— Какая же ты мразь! Только вред от тебя и досада! — с презрением выдавил из себя чернородный дварт и рванул из ножен кинжал. Опустившись на одно колено, он сапогом наступил Мокморе на грудь и, не слушая отчаянного стрекотания, несколько раз ударил ее в голову быстрым лезвием. Затем выпрямился и с нарастающей злобой принялся топтать ее кости, обтянутые полупрозрачной зеленоватой кожей. И топтал до тех пор, пока останки Мокморы не смешались с хрустящим месивом льда и камней.

Потом еще в одном известном эрпарале было об этом так:

Злобно, во власти преступного гнева Гадину гадина топчет и рвет, Скверна от скверны поганого чрева. В камни и лед ее, в камни и лед!

* * *

Долгая холодная ночь заключила Галагар в свои объятья. И об эту пору с обеих сторон противостояния на Буйном лугу нашлось немало бодрствовавших поневоле и проклинавших того, кто вздумал развязать войну зимой. Но с гораздо сильнейшей злостью поносили его криане, тщетно пытавшиеся обогреться у скудных костров из чахлого степного сабирника и хрупких стеблей черного тара.

Ур Фта не ушел с другими в Фатар и остался в походном шатре, встречая взглядом который, оставшиеся на лугу войска преисполнялись твердости и спокойствия. «Наш царь вовсе не слеп. Су Ан руководит им, а это вернее самого острого глаза», — говорили у цлиянских костров и, засыпая, думали о победе.

В город ушла и Чин Дарт. Расставаясь, Ур Фта добрый роф пробыл с нею наедине, если, конечно, забыть о невидимом Кин Лакке. Но забыть о нем было невозможно. Оттого-то, или по другой какой причине, разговора у них не получилось. Отважная девушка, удрученная поражением, благодарила своего спасителя, но в голосе ее он не слышал ни раскаяния, ни сердечного тепла, подобавших случаю. Да и сам Ур Фта, мучаясь присутствием Кин Лакка и боясь обидеть Чин Дарт, ни единым намеком не решился выразить то, что вспыхнуло в нем с удвоенной силой перед лицом смертельной опасности. Он лишь слегка коснулся руки, протянутой ему на прощанье, и медленно склонил голову, словно охваченный неотложными думами и тяжелой заботой.

Оставшись в одиночестве, если опять-таки не брать в расчет Кин Лакка, он выкурил трубку саркара, терзаясь отчаяньем, коему с такой готовностью свойственно по малейшему поводу предаваться влюбленным. Но рожденная трудным днем усталость оказалась сильней любых переживаний. И как только чистый воздух ударил ему в грудь, Ур Фта повалился на ложе и уснул богатырским сном.

И снились ему голоса, те самые, что впервые он услыхал, погибая в колодце Ог Мирга. Сначала, как и в первый раз, заговорил обладатель голоса глубокого и волнующего:

— Ты спишь, великий царь, но до твоего пробуждения осталось совсем немного — ровно два лума с четвертью. И за это ничтожное время тебе предстоит уразуметь великую тайну и постигнуть череду событий продолжительностью в десятки стозимий.

— Как же это возможно? — удивился Ур Фта. — Ведь за два с четвертью лума не пробежать и шести уктасов…

— Наши чувства и мысли летят на чудесных крыльях с непостижимой быстротой, — раздался в ответ голос нежный, словно габалевая пушинка. — Ведь они невесомы и беспротяжны, и если бы не телесный приют, само время им было бы нипочем, а для нашего дела и четверти лума не понадобилось бы.

— Но прежде мы откроем наши имена, — сказал первый голос. — Чтобы ты мог обращаться к нам, равно как и мы к тебе. Я — Фравар, третий советный ведатель Перекрестка Животворных Ключей.

— А я, — молвил нежный голосок, — Алчира, внучка Фравара и невеста того самого Трацара, который, кажется, уже стал твоим другом.

— Да, разумеется! — воскликнул Ур Фта. — Ведь он не однажды спасал мне жизнь и подавал мудрые советы в дурных обстоятельствах!

— Прекрасно, — заметил Фравар, — твой жених, Алчира, держит свое слово и справляется с делом. Полагаю, великий царь не разгневается на него, если мы откроем ту истину, которую Трацару пришлось по моему приказу скрывать за пологом недолговечной лжи?

— Согласна с тобой, премудрый Фравар.

— И что же это за истина? — удивился Ур Фта.

— Истина в том, — ответил Фравар, — что Трацар, как и мы с Алчирой, родом вовсе не из Лифаста. Ведь он говорил тебе, что происходит оттуда?

— Говорил. Но где же ваша настоящая родина? И зачем понадобилось это скрывать?

На сей раз в голосе Фравара зазвучало какое-то звонкое торжественное чувство.

— Наша родина — Лардалл, по-вашему — Вселенная Глубоких Знаний. Мы не могли открыть тебе этого прежде. Мы опасались повредить исполнению возложенного на тебя. Но будем последовательны, ведь времени — ты знаешь сам — у нас осталось совсем немного. Внимай и запоминай, чтобы поведать, о чем ты сейчас узнаешь, всем честным агарам.

Лардалл некогда был очень суровым миром. Наши зимы короче галагарских, но вдвое, а то и втрое холоднее. Наши лета длиннее, но заполняют просторы Лардалла невыносимым зноем. Издревле камней и песка у нас было вдоволь, зато всегда не хватало лесов и плодородных земель. Лардалл был суровым миром еще и потому, что на протяжении многих стозимий беспощадные войны составляли его историю. Многочисленные племена, населявшие его просторы, почти непрерывно сражались между собой, стремясь захватить добрые земли по берегам рек и озер, отвоевывая друг у друга селения и города, разраставшиеся главным образом возле Животворных Ключей, умножавших не только силы, но и знания жителей Лардалла.

Когда ведатели открыли вождям племен путь к Перекрестку Животворных Ключей, владение которым сулило небывалое могущество и высшую власть в Лардалле, началась самая ожесточенная война — война на пути к Перекрестку. Исход ее был неожиданным, ибо первым же знанием, почерпнутым из этого величайшего источника, оказалась необходимость всеобщего примирения.

Вражда угасла, племена смешались, языки слились в один — и все это произошло стремительно, при жизни одного поколения. Вожди отказались от власти и все заботы управления единым народом Лардалла легли на плечи двенадцати советных ведателей Перекрестка Животворных Ключей.

Могущество наше возрастало. Того, что в прежние времена давалось ценою тяжкого труда и многих погубленных жизней, теперь мы достигали почти без усилий. Наконец, Перекресток открыл нам дорогу к тому, что в пределах твоего разумения может быть названо, хотя и не вполне точно, бессмертием. Для того, чтобы проложить эту дорогу, нам пришлось начать освоение Скальной Закраины, непреодолимой толщей окружающей Лардалл подобно тому, как водная стихия Безмолвного Океана окружает Галагар.

Но мы отнюдь не стремились сокрушить эту пограничную ограду нашего мира. По указанию Великого Перекрестка мы лишь воспользовались ею как опорой и неистощимой кладовой строительного камня, прокладывая путь наверх, к Вечносияющему своду, по коему пять звезд гуляют вкруг шестой, наполняя Лардалл своими разноцветными лучами.