Кровь в моих жилах

В холле первого этажа, почти у входных дверей Мишеля осенило:

— Душа моя, Светлана Алексеевна, я у вас свой зонт забыл, а погодка-то не шепчет…

Погодка не шептала — она кричала и шумела. На улице лило так, что даже через двойные зимние окна было слышно, как гудели дождевые трубы на стене дома, как стучали по земле, словно кнуты, тугие струи воды. Мишель поставил корзину с баюшей на стол, туда же пристроил вещи Светланы и покаянно сказал:

— Я быстро сбегаю, хорошо?

Светлана безропотно дала ему ключ — неожиданно замечательно получилось: ей как раз надо было переговорить с баюшей. Мишель направился по лестнице вверх, а Светлана повернулась к корзине — оттуда, из-под крышки, уже торчала серая, любопытная голова.

— Вы с ним родственники? — прошептала баюша.

— Нет, конечно! — горячо возразила Светлана.

— Не возмущайся. Родство дальнее. Можете жениться. И котят даже заводить.

Вот дались ей котята! Светлана качнула головой:

— Ты ошибаешься, Баюша. Мишель не может быть моим родственником.

Волковы были старинным родом еще из легендарных времен, когда призвали Рюрика на царствие. Они были из тех, кто веками стоял подле трона Рюриковичей. Они же на сотню лет ушли в небытие, когда к власти пришли Романовы. Они же после Петровской Смуты, когда первый император России умер, не указав в завещании своего преемника, были теми, кто венчал на царство Ольговичей — выжившую ветвь Рюриковичей. Они были из тех, кто подвинул с трона Романовых, на сотню лет надевших чужую корону. За столько лет распри между Рюриковичами и Романовыми забылись, утихли — и сами Рюриковичи брали в жены Романовых, примиряя две царские династии, и Романовы не единожды женились на Рюриковичах. Только Волковы как стояли подле трона, так и стояли, на царских невест не претендуя. Княгиня Софья Николаевна, мать Мишеля, была из рода Вороновых, Мишель как-то говорил. Самой Светлане это было неинтересно, если честно.

Баюша зевнула, скрываясь в корзине, из глубины которой донеслось:

— Мне можно не лгать.

Светлана предпочла промолчать: по лестнице уже бодро спускался Мишель с зонтом в руках. Вид при этом у него был предовольный. В сердце у Светланы царапнуло дурное предчувствие: что его привело в такое хорошее расположение духа?

— Прости, свет моей души, — вновь притворно покаялся он. — Я иногда такой рассеянный.

Он протянул зонт Светлане, а сам вновь подхватил все вещи и вышел на улицу, придерживая для неё дверь.

Пахнуло сыростью и неприятным, продирающим до костей холодом. Серая хмарь в небе. Серый, грязный, словно линялый воздух, перерезанный струями воды. Серые ручьи на дорогах. Серость в мире и душах.

— На крови началось! Кровью держится! Кровью умоется! — противно несся над городом и серостью охрипший голос юродивого, заставляя Светлану делать шаг назад, под защиту стен, но она лишь уперлась спиной в Мишеля. Тот в стены не годился.

Юродивый, одетый лишь в промокший до нитки мешок, устало брел, утопая по щиколотки в воде, и орал, как заведенный:

— На крови началось! Кровью держится! Кровью умоется!

Мокрые, неопрятные длинные космы облепили его лицо, лезли в рот, змеями вились по голой спине. Жидкая бороденка прилипла к груди. Он походил на Лихо, только был не одноглазым.

Мишель, создавая над Светланой щит от дождя, прошептал ей в ухо:

— Не обращай внимания. Садись в магомобиль. — Он открыл дверцу, быстро закидывая на заднее сиденье вещи и корзину с выглядывающей из-под крышки встревоженной баюшей.

Только Светлана не успела скрыться в тепле огромного «Руссо-Балта» в модификации фаэтона — юродивый заметил её и кинулся в её сторону, падая, вставая, протягивая руку и снова падая:

— Кровь! Кровь. Кровь…

Светлана оцепенела: он был чуть старше Мишеля. Если юродивого отмыть, накормить, подстричь… Красавцем он бы не стал, но и Лихо бы не напоминал. И жил бы, как человек, если бы не него дар. Юродивый остановился перед Светланой — Мишель заступил ему дорогу и громко сказал:

— Уходи!

Тот наклонил голову на бок, глаза его закатились — стали видны только белки в красных прожилках воспаленных сосудов. Он не своим голосом захрипел:

— Василий Федорович Рюрикович-Романов. Убит ударом кинжала в область сердца. Тело лежит головой на север, ногами на юг. — Голос его надломился и изменился. Он явно пророчил: — Это же не Мария Павловна, исчезнувшая княжна?

Голос менялся с каждой фразой, заставляя Светлану дрожать — пророчество она видела впервые. Мишель замер, старательно прислушиваясь. Он по-прежнему стоял стеной между юродивым и Светланой.

— … Добегалась! Говорят, в Суходольске Елизавету Павловну убили, — он говорил быстро, без пауз, резко меняя голоса. — Люди просто боятся повторения десятилетней трагедии. Дети не отвечают за мать! Мать продалась лжебогам, то дети причем? Мать продалась? Да будет вам известно, князь, с Рюрика все пошло! Ни одного православного царя на троне и не было, может, только свергнутые Романовы — они с тьмой договор не заключали…

Юродивый застонал, падая на колени:

— Кровью все началось, на крови держится, кровью умоется!

Мишель прижал Светлану к себе и зашептал ей в макушку:

— Не слушай его, это не о тебе, это тебя не касается. Он так на всех орет. Он юродивый, но не блаженный. Матушка обратилась в епархию с просьбой отправить его на принудительное лечение. К её просьбе прислушаются. Он не святой. Он просто сошедший с ума человек.

Юродивый дернулся, словно очнулся от дурного сна, встал с коленей и побрел прочь, зажимая в кулаке брошенный Мишелем гривенник. Монетку у юродивого не отберут, но хватит ли у него ума купить на неё еды или одежды? А Мишель продолжал и продолжал шептать, гладя широкой, теплой ладонью по волосам, по плечам, по спине — эфир струился из его руки, успокаивая и утешая.

— Не слушай. Не верь. Все хорошо, свет моей души…

Светлане хотелось на миг забыться в крепких мужских объятьях и ни о чем не думать. Просто побыть слабой, просто чуть-чуть поплакать. Только этого она себе позволить не могла. Она одна. Она привыкла выживать сама. И ни Волков, ни Громов ничего в её жизни не изменят. Все уже предопределено с самого рождения. Она отстранилась:

— Мишель, ты забываешься.

Он кончиком указательного пальца поймал все же прорвавшуюся слезинку:

— Светлана… Свет моей души, позволь мне защищать тебя. Позволь мне стать стеной между тобой и миром.

Она заставила себя улыбнуться:

— Прости, Мишель, но стена между миром и мной мне не нужна.

Хотя из Мишеля получилась хорошая стена между Светланой и дождем — он сильный погодник, и легко удерживал противодождевой щит. И зачем ему зонт? Только для престижа?

— Громов, да? — почему-то хрипло спросил Мишель.

— Прости? Ты о чем?

Мишель дернул уголком губы:

— Ты позволила ему пересечь все красные флажки, в которые я загнан как волк.

— Не говори ерунды, — возмутилась она. Вот не Мишелю о таком высказывать. Она уже два года выстраивала свои границы в попытке отстоять себя, свою репутацию, свою независимость, и именно Волков с упорством берсерка пер, ломал её правила и не замечал её просьб.

Дождь стучал голодными когтями по брусчатке. Ветер выл в узком проходе между домами. Было зябко и противно, хорошо еще, что Громов умудрился починить ботинки Светланы — её ноги хотя бы не промокли, как обычно.