Кровь в моих жилах

Светлана вышла через черный ход на улицу — артефакт, отгоняющий нечисть, тут уже ослаб, и Светлана лишь чуть-чуть помогла ему доломаться окончательно, надеясь, что за флигелем не особо и следят.

Одуряюще вкусно пахло летом, его прощальными днями — осенины это и есть прощание с ним и поворот к зиме. Эта зима будет болючей для Светланы. Глупое, неправильное слово. Его говорил мелкий Айрат, которого родственники потом нашли и забрали из приюта. Она оглядела огромный задний двор и задумалась, куда же ей идти. Домового можно было найти в конюшнях, но они уже давно были переделаны под гараж. Нечисть же еще не научилась любить технику и ухаживать за ней. Хотя говорят, что у бриттов во время Великой войны появились некие гремлины, обожающие самолеты. До России и до Суходольска тем более эти гремлины еще не добрались. Конюшня отпадает. Баня тоже — баня тут была, но вряд ли кто-то из господ её посещал. Скорее она для слуг. Овинный дедушка мало что знает про хозяев, так что сараи тоже отпадали. В оранжерее, судя по рассказу князя, никто из нечисти не жил — иначе Мишелю досталось бы не от агронома, а от домового. Светлана решила довериться случаю — иногда только он и спасал. Она тихонько позвала на всякий случай: «Дедушко… Приходи, погляди, у меня для тебя угощеньице есть…» — и пошла куда глаза глядят. А то, что снующие туда-сюда слуги на неё странно смотрят, так пусть смотрят. Она прогуливается. Имеет право: гостья! Пусть и нежеланная. Шепотки слуг она старалась не слушать. То, что она краля, она и так знала. То, что она зазноба княжья, тоже. А то, что два года не дает, так не их дело!

Солнце уже не было жарким, оно тепло грело в спину. Пахло поздними цветами из полей, жужжали неутомимые пчелы. Одно время Светлану в прогулке сопровождал кудлатый рыжий пес, потом его сменила важная дворовая кошка, позволившая себя погладить, потом Светлана снова гуляла в одиночестве. Дворовые постройки закончились, дорожки, вымощенные плиткой, перешли в лесные песчаные тропинки, вьющиеся под сенью деревьев. Леса Светлана не боялась. Она шла, осторожно переступая через вылезшие из земли корни вековых сосен, и жмурилась от лучиков солнца, то и дело мелькавших среди зеленых, вкусно пахнущих смолой сосновых лап. Кудлатый пес снова мелькнул среди рыжих стволов и сел, задней лапой почесывая ухо. Живот у пса был впалый, весь в колтунах. Не любили тут дедушку, ой, не любили.

Светлана достала горбушку и присела у края тропинки:

— Дедушко, угощайся. Отощал совсем…

Пес диковато, боком, готовый бежать прочь при любом подозрительном движении Светланы подошел и замер, долго принюхиваясь, словно боялся внезапного удара.

Светлана старалась не шевелиться, только приговаривала ласково:

— Не бойся, дедушко. Не обижу. Давно в дом-то не пускают?

Пес неуловимо перетек в невысокого, одетого в ветхую серую рубаху, подпоясанную веревкой, сухонького старичка со всклокоченной седой головой. Бороденька была жидкая, неухоженная. Видно, что домового прогнать прогнали, а уничтожить не смогли. Раньше за этим кромешники следили, теперь им не до того совсем. Из тысячного войска, преданного императорской власти, уцелело после «Катькиной истерики» не больше сотни — не прощает императорская кровь измен.

Домовой вздохнул и признался, садясь на теплую землю:

— Давно, милая. Давно. А там же печи не проверены, трубы не чищены перед зимой, там подвалы не смотрены… Эх… Что уж говорить… — Он взял подношение и вежливо склонил голову: — благодарствую.

Он откусил полгорбушки за раз, а остальное предусмотрительно за пазуху спрятал. Светлана улыбнулась — хозяйственный какой.

— Звать к себе будешь? — деловито уточнил он. — Я не прожорлив, рукаст, домовит.

Он принюхался к Светлане и добавил важно, набивая себе цену:

— Кошек люблю. Вычесывать её буду.

Она честно созналась, тоже опускаясь на прогретую солнцем землю:

— Нет, дедушко, дома своего у меня нет и не предвидится. Звать тебя некуда.

— Ну… Тады… Спасибо за угощеньице. Уважила.

Светлана предложила ему:

— Я могу тебя вернуть домой. В твой настоящий дом. Но просьба у меня к тебе есть.

Дедушко резво увеличился в размере, отращивая острые, хищные зубы. Чтобы Светлана поняла глупость своих слов, он еще и щелкнул челюстями перед её носом:

— Предавать не обучен! Иди-ка ты, откуда шла!

— Не надо предавать, дедушко, я с такой просьбой не к тебе бы обратилась.

Изгнанный, но еще не одичавший домовой снова стал самим собой:

— И то верно. Дай-ка руку снова…

Она не колебалась ни минуты и протянула ему ладонь — домового она не боялась. Он наклонился к пальцам, шумно вдыхая носом. Его дыхание было холодным, как у любой нечисти. Он отклонился назад и почесал в затылке:

— Вот значится как… Тебе можно что угодно спрашивать и просить — честно отвечу.

Светлана не поняла его щедрости:

— Дедушко, с чего бы ты так переменился во мнении?

— А тож! Ежели сама сейчас не знаешь — потом сама поймешь, — он важно подбоченился — сразу видно, что не простой домовой, а княжеский. — Чего хотела-то?

— Я хотела узнать: где последние дни и ночи был молодой княжич Михаил и… — Она все же подумала, что нельзя упускать из виду князя Волкова: — и сам князь. А еще… Не видал ли кто тут девушку видом, как я, только со светлыми волосами? У неё еще ожерелье жемчужное числом не меньше двадцати шести бусин было при себе. Девушка эта пропала три дня назад.

Домовой пожевал задумчиво губу:

— Про княжича узнаю — это легко. Про князя… Попробую. А вот девушка, как ты… Это сложно. Не управлюсь за день-два, что ты тут гостить будешь, — показал он свою осведомленность. На половине слуг, что ли, прижился? Или их разговоры подслушивал по привычке. — Волчанск небольшой городок, но ходить придется шибко много по родне. Где тебя потом искать, ежели узнаю про девушку?

— Магуправа Суходольска.

— Это где Мишаня служит? — обрадовался домовой. — Найду. Надо будет — с ним скатаюся. Жуть как я люблю это дело — путешествовать… Я Суходольска страсть как давно не видал. Еще чего желаешь?

— Нет, дедушко, благодарю. Чужие секреты меня не интересуют.

— Ну да, тебе бы со своими разобраться… — Он снова почесал в затылке и сказал: — ты молодую княжну Настасью не бойся. Она больно лает, но укусить тебя не сможет. Мишаня тебя в обиду не даст. Мишаня дурной, но хороший. Чужой он тут, потому и хороший…

Домовой исчез, не попрощавшись. Видно, соскучился по дому. Лаз в защите сам найдет, чай не маленький. Годов ему уже за четыре сотни, если не больше, перевалило. Надо будет поговорить с Мишелем: не дело обижать дедушку. Аукнется это больно. Домовые умеют мстить за свои обиды. Сама Светлана в дом не спешила. Успеет еще вернуться.

Она пошла дальше, на близкий запах воды — где-то рядом в рогозе шумела Перыница. Говорят, она берет исток у змеева дома, там всегда пышет огонь, потому и воды её даже зимой теплы. На берегу речки Светлана и просидела, опустив голые стопы в чуть тепловатую воду и слушая, как под песни берегинь тихо шелестел рогоз, почти до вечера. До обеда, то есть. Домовой за ней кошку прислал, чтобы Светлана все же не пропустила обед в свою честь, да чтобы не блуждала в быстро надвигающихся сумерках.

В гостиной выделенного ей флигеля довольная прогулкой Светлана с удивлением обнаружила Анастасию. Княжна удобно пристроилась в кресле и при свете маглампы читала книгу. Комната удивительно преобразилась: горел в камине огонь, пахло живыми цветами. Даже паутину кто-то с потолка собрал. Явно не по приказу княжны — наверное, домовой отблагодарил за хлеб.

Княжна была некстати. Светлана скорее Мишеля ожидала увидеть — с каким-нибудь новомодным платьем наперевес и мольбой в глазах принять его, чтобы не позорила за столом.

Анастасия захлопнула книгу, не запоминая страницу:

— Долго же ты бродишь. Уже оценивала будущие владения, Фотиния? Лиха! Лиха…

Светлана не стала её поправлять — бесполезно это. Она опустилась в кресло напротив и бесстрастно спросила:

— Что хотела?

Анастасия прищурилась за своими очками, явно с простыми стеклами: