Кровь в моих жилах

И снова проверки.

Главное, не думать, что в её списке спасаемых закралась ошибка. Она точно знает, что ошиблась. Потом Бог спросит. И она не знает, что ему сказать. Впрочем, о чем это она? Она окажется в Нави.

Круговерть боли завертела её с головой. Ей бы чуть-чуть отдохнуть. Чуть-чуть посоветоваться хоть с кем-то. Просто убедиться, что она поступает правильно. Убедиться, что с Сашкой все в порядке. Найти Мишку и проверить его. Он не из тех, кто глупо помирает, но всегда случается что-то невероятное. Убедиться, что с Ларисой и Герасимом все в порядке. Найти Матвея…

Мир кружился, а в животе была неприятная слабость. Она потратила слишком много сил.

Она заставила себя собраться. Кромеж выкинул её около разрушившегося кирпичного дома, по которому, как муравьи, ходили в суходольском привычном осеннем сумраке мужики, пытаясь найти выживших — надо помочь с поисками, указывая, где искать живых, а потом…

Потом ограбить лавку — Светлана понимала, что это неправильно, но от слабости её чуть ли не шатало.

Сидя на крыльце под каплями начавшегося нудного дождя и жуя безвкусную булку, Светлана старалась ни о чем не думать. Инструкция мага в чрезвычайных ситуациях была четкая и простая: перейти под командование губернатора и выполнять его приказы. Она же поступила иначе. Правильно или нет, покажет только будущее. Будущее, которого почти нет.

Светлана быстро вымокла — сейчас она не могла себе позволить расходовать эфир на себя, а зонта не было. На тротуаре пузырились под тугими струями дождя лужи, откуда-то неслись рыжие от крови ручейки. Кровью началось, кровью держится, кровью умоется. Суходольск уже умывался кровью.

Мимо неслись напуганные люди. Наверное, кто-то кричал, кто-то молился, кто-то плакал — умом Светлана это понимала. Только не слышала ничего. Сознание милосердно отключило чувства, давая ей передышку в творящемся кошмаре. Она смотрела черно-белый фильм. Без звука и музыки старика-тапера. Мир вокруг неё снова сошел с ума. Так будет каждые десять лет, пока духи не смирятся, что договор окончательно расторгнут. Ночью придет пламя, и все, что сейчас делала Светлана, абсолютно лишено смысла. Завтра будет жарко, и погибнут те, кто выжил сегодня. Может, сдаться и не делать ничего? Ведь все лишено смысла. Пусть умоется кровью.

Сашка почему-то именно этот путь и выбрал. Почему? Это совсем не по-громовски. Хотя что она о нем знает? Он все же кромешник до глубины своей проклятой души. У него, как и у других кромешников, было десять лет, чтобы смириться с надвигающимся. Неужели они не понимали, что ждет мир? Неужели им было все равно? Сашка говорил, что он нечисть, что они думают иначе и смиряются со многим. Он смирился с таким вот будущим? Он смог смириться, что завтра придет пламя?! Почему? Десять лет опричнина не думала, что мир рухнет. Не готовилась к этому. Смирилась, решив, что миру проще переболеть. Сейчас страшно было представить, что еще вечером ей дом с Сашкой казался мечтой. Быть рядом с таким чело… Нечистью невыносимо.

Даже слез не было — она их выплакала десять лет назад. Он просил верить ему. Верить уже не получалось. Она не умела этого, а то, что было, та маленькая капелька веры, оставшаяся от прежней жизни, растаяла в сердце, как прошлогодний снег. Ему важнее было защитить её, а не умирающий мир. Значит… Надо все же шагнуть в Навь и расспросить отца о ритуале. Она вернется. Она на лбу себе напишет: надо вернуться! На руках и на ногах напишет: вернись и спаси! Она выйдет из Нави, потому что Сашка все же предал — страну, людей, он предал землю, которую обещал защищать. Хотя, о чем это она? Он прежде всего кромешник, они клянутся охранять царскую кровь. Тут он действовал верно, не отступив от своей клятвы.

Решено. Она соберется, чуть закончит со своими делами тут и шагнет в Навь. Кто-то же должен спасти этот неправильный мир. Пока есть время, надо заняться разрушенными домами. Хотя самые страшные она вроде помогла исследовать, когда ныряла по проложенному ею маршруту полиция-больницы-приюты и так далее по всей губернии.

Хотя нет. Дома разберут люди. Она же должна спасти свою страну. Она должна остановить пламя. Её ждет Навь.

Она шмыгнула домой — проверить Ларису и Демьяна, и заодно захватить вещи — после Нави ей нужно будет переодеться. Собрав на скорую руку вещи, она замерла посреди своей комнаты. Странное дело. Она тут жила три года, а захватить с собой на память нечего. Не розы же брать с увядающими бутонами — воду цветам никто не подливал. И долги на ней к тому же висят. Она целковый Демьяну должна. Простит он этот рубль или нет? Теперь о таком поздно думать. Оставить записку Мишке? Впрочем, неважно. На ней грехов и так полно, одним больше, одним меньше — не имеет значения.

Она вышла из дома, держа сверток с одеждой в руке. На глаза через Каменку попались два разрушенных дома. Она, отодвигая все планы, забывая о кромеже рванула по мосту на помощь пожарным, разбирающим завалы. Время еще есть.

День шел стремительно — казалось, еще недавно светало, а уже колокола звонят шесть вечера. Отвлекаться больше нельзя — она должна отрешиться от городских проблем, занимаясь только тем, что зависит от неё.

Кристальник звякнул, оживая и даря надежду. Светлана достала его из кармана чужой шинели и набрала номер Михаила, проваливаясь в кромеж.

Сигнал на удивление прервался всего на миг — пока она притягивала к себе Ольгинск и перепачканного в кирпичной крошке Мишку.

— Надворный советник Волков, — звучало устало и немного надломлено. Впрочем, Светлана видела, что он удерживал стены разрушенного дома, откуда споро выносили тела людей.

— Это Светлана, — еле выдавила она. Мишка расплылся в улыбке, словно она его могла видеть:

— Свет моей души! — Мимо него пролетели железные перила с куском балкона — он увернулся в последний момент. — Как ты?

— Мишка… Я тебя люблю. — Пусть не так, как он ждет, но она его любила — он же её кузен-племянник-внук-дядя или даже дедушка. — Ты говорил, что веришь мне.

— Верю. Как самому себе.

Кто-то прокричал, что все, последнего вынесли, и Мишка тяжело осел на грязный тротуар, отпуская эфиром дом. Тот беззвучно сложился, как карточный домик — Светлана грустно улыбнулась: даже сейчас он думал о ней и наложил полог тишины, чтобы она не волновалась понапрасну.

— Свет моей души, чем я могу тебе помочь?

— Миша… Мишенька, телефонируй своей семье. Скажи всем, что Богомилова не выдержала случившегося и уезжает прочь, заграницу. Она не хочет жить тут. Сегодня вечером я уеду из Суходольска навсегда. Скажи, хорошо? Всем скажи.

Он ударил кулаком по куску балкона, который чуть не убил его. Он снова и снова бил, пока костяшки пальцев не окрасились кровью. Только голос его был все таким же отрешенным:

— Да, свет моей души. Я все сделаю. Только помни: ты обещала жить.

— Я буду жить, Мишка. Честно. Я пришлю тебе открытку от бабушки. Она давно звала меня к себе, так что…

— Светлана… Я могу еще чем-то тебе помочь?

— Миша, все хорошо. Только последняя просьба: Громову ни слова! — Она прервала звонок, продолжая наблюдать на Мишкой. Тот мотнул головой, стряхивая с себя пыль, потом зло улыбнулся и набрал номер на кристальнике:

— Добрый день, отец… Светлана уезжает… Сегодня вечером, сейчас, если хочешь… На машине, естественно! Поезда не ходят. И мне плевать на твое «жаль»! Ваши с матерью интриги меня достали…

Он прикусил губу, потом упрямо набрал следующий номер: