Кровавая ассамблея

Я поморщился.

— Като, ты очень умно говоришь. Так умно, что я мало чего понимаю из твоих слов. Но я вижу, что ты сомневаешься в себе… А ты не сомневайся! Просто делай, что считаешь нужным, а господь уж сам решит оставить Ваньку в живых или же прибрать его. А если понадобятся инструменты врачебные — ты только скажи, и я куплю тебе любой инструмент! Деньги не вопрос, Като!

Катерина хмыкнула.

— Анализатор крови ты тоже купишь? — спросила она с кривой усмешкой.

— Куплю! — заверил я ее, хотя понятия не имел, что такое «анализатор крови».

Катерина глянула на меня, приподняв брови, а затем почему-то рассмеялась. Толкнула меня в плечо.

— Трепло ты, Сумароков!

Каким-то образом она умудрялась оскорблять так, что от этого становилось только теплее на душе. «Трепло ты, Сумароков»… Если бы эту фразу мне сказал кто-то другой, я убил бы его на месте. Но из уст Катерины это прозвучало так приятельски, так по-свойски, так нежно, что мне захотелось обнять ее сильно-сильно, чтобы снова почувствовать, как ее хрупкое тельце полностью прижимается ко мне. Как это было там, по дороге из лазарета.

Пошли только вторые сутки после этого, а мне уже казалось, что случилось это давным-давно, много недель назад…

— Прекрати! — Катерина больше не смеялась, и даже не улыбалась. Взирала на меня в упор, словно шомпол в дуло вогнала. — Не смотри на меня так! Эй, Алешка! Ты слышишь меня вообще?!

Я встрепенулся.

— Слышу, знамо дело! Да как же мне смотреть-то, Като?

— Просто смотри! Без всяких там этих… — она покрутила пальцами в воздухе. — Томлений нежных… Не люблю я этого, понял?

— Да понял, понял!

— Тогда давай, рассказывай, что там с твоим Васькой Бочкиным случилось.

— С Ванькой Ботовым, — поправил я ее машинально.

— Да какая разница?! Ты просто рассказывай!

— Рассказываю… — я торопливо соображал с чего бы мне начать. — Дружок у меня есть, Ванька Ботов. Да еще Мишка Гогенфельзен. Гвардейцы оба, Преображенского полка. Повздорили они как-то из-за пустяка, спор у них политический вышел.

— Политический — это плохо, — покачала головой Катерина. — Из-за политически споров и глотки друг другу грызут.

— Наверное, — согласился я. — Только глотки они грызть не стали, лишь шпагами помахали, да успокоились. А Мишка Ваньке шпагу свою вот сюда воткнул… — Я показал место под левой ключицей, куда Ваньке вонзился Мишкин клинок. — Рана, кажись, не сильная была, мы думали, что скоро оправится Ванька. Но ему только хуже становилось. Сейчас уже и не встает совсем, весь в поту лежит.

— Черт! — ругнулась Катерина. — И давно это было?

— Да пятый день уже пошел.

— Черт! — снова ругнулась она. — Значит так, слушай меня, Алешка… Если начался сепсис, то друг твой уже не выкарабкается, и уже скоро на одного гвардейца станет меньше. Но если самое плохое еще не случилось, то мне понадобится острый нож небольшого размера. Легкий желательно. Еще пинцет, только нормальный, а не тот, который я из столовых ножей сделала… Водки еще возьми на всякий случай, только хорошей. И чистую простыню, какую не жалко будет пустить на бинты.

— Понял! — тут же кивнул я, подскакивая со стула. — Все сделаю, все достану! — Тут я почесал затылок. — А что такое сепсис? Ты так умно порой говоришь, что мне трудно бывает понять…

— Шпаги мыть надо, когда тычете ими друг в друга! — прикрикнула Катерина. — Тогда и заражения крови не будет. И водки пить меньше, когда в карты режетесь!

— Вообще-то мы вино пили, — несмело возразил я.

— Да какая разница?! Я в принципе говорю!

Собирались мы недолго. Я достаточно быстро нашел все, что просила Катерина, кроме пинцета. Его в доме не было, поэтому я просто решил заехать в аптеку Иосифа Фрида, что находилась как раз по пути к казармам.

Отправив Гаврилу готовить экипаж, я буквально за минуту выпил чашку горького кофея, и отправился следом за ним. Вскоре к нам присоединилась и Катерина, и мы втроем покатили в казармы.

Здесь ничего особо не поменялось. Ванька так и лежал на своей койке, бледный и мокрый. На соседней койке сидел Мишка Гогенфельзен и читал вслух ему по-французски какой-то роман, про то, как некий рыцарь отправился убивать дракона. В другой раз я и сам не отказался бы послушать о таких-то сказочных приключениях, но сейчас нам было не до них.

Увидев Катерину, Мишка немедленно подскочил с койки и принялся смущенно оправляться.

— Вольно, — скомандовала ему Катерина.

Мишка засмущался еще сильнее.

— Как он? — хмуро спросил я, кивнув на Ваньку.

Поморщившись, Мишка помотал головой:

— Все так же. Лучше не становится.

Я указал на Катерину:

— Это Романова Катерина Алексеевна, моя кузина из Новгорода. Она обучена врачебной науке и давеча весьма успешно оказывала помощь князю Бахметьеву.

— В самом деле? — Мишка глянул на девушку с изрядной долей изумления. — Я уже слышал эту историю… Да что там — весь Петербург уже об этом судачит! А вы вот, значит, какая, сударыня… Вы и Ваньку нам на ноги поставите?

— Если не помрет, то на ноги встанет, — резко ответила ему Катерина. — Давайте уже глянем, что там у нас с ним плохого случилось…

Она подошла к Ваньке, спустила с него одеяло и приложила ко лбу руку. Ванька немедленно открыл глаза и уставился на Катерину туманным взглядом.

— Ангел… — пробормотал он. — Миш, ко мне ангел явился. Красивая такая, сил нет… Наверное, пора мне, Мишка… Ты уж прости меня, если что не так вышло…

— Помолчите, больной! — прервала его Катерина.

Зачем-то прижала два пальца ему к шее, что-то тихонько зашептала, сама себе в такт качая головой.

— Ладно, сгодится, — наконец сказала она. Повернулась ко мне. — Жар у него, не меньше тридцати восьми. Но это даже хорошо, значит организм борется. Лишь бы температура выше не поднималась, иначе может не выдержать. И пульс высокий, за сотню.

— Ангел… — снова прошептал Ванька и, протянув руку, взял Катерину за грудь.

Она шлепнула ему по пальцам.

— Брысь! Ты смотри: того и гляди богу душу отдаст, а сам туда же!

— Он у нас такой, — с гордостью подтвердил Мишка.

— Все вы такие, — ответила ему Катерина.

Склонившись над Ванькой, он срезала с него серую с пятнами крови повязку и бросила ее на пол.

— Грязища у вас тут! — сказала она недовольно. — Как можно в такой грязище жить?

— Да чисто, кажись, — ответил Гогенфельзен, недоуменно озираясь.

— «Кажись»… — передразнила его Катерина. — Ну-ка живо открыли здесь все окна, пусть проветрится!

— Ну так ведь… — начал было Мишка, но я его пихнул локтем в бок: мол, не спорь с ней, хуже будет.

Пока мы открывали окна, Катерина осматривала рану с весьма критическим видом.