Крушение мировой революции. Брестский мир

О накале отношений между двумя партиями много пишет Свердлова, утверждая, однако, что о предстоящем «восстании» большевики не догадывались и «не имели достоверных фактов о преступных замыслах левых эсеров, ничего не знали о готовящейся авантюре». Но чем ближе к Пятому съезду, продолжает Свердлова, «тем больше усиливалась у Ленина, Свердлова, Дзержинского и других большевиков настороженность в отношении левых эсеров, тем пристальней они наблюдали за их подозрительными действиями». Правда, Свердлова приводит лишь один пример таких «подозрительных» действий. Оказывается, ПЛСР «пыталась выставить в Большом театре на время съезда свою охрану», и та настойчивость, с которой они этого требовали, насторожила Свердлова, «руководившего практической подготовкой съезда». Свердлов «согласился предоставить им возможность участвовать в охране Большого театра, но одновременно дал указание» большевистской охране съезда «принять необходимые меры предосторожности» [58] .

58

Свердлова. Я. М. Свердлов, с. 358.

Однако изложенные Свердловой факты не столько говорят о заговоре левых эсеров, сколько о наличии у большевиков плана с ними разделаться. Понятно, что ПЛСР, как правящая советская партия, имела право на собственные партийные караулы, выставляемые во время работы съезда. Это само по себе Свердлова насторожить не могло; тем более, такое требование не должно было считаться признаком готовившегося левоэсеровского «восстания» против большевистской партии. Если левые эсеры Закс и Александрович были заместителями Дзержинского по ВЧК, а левый эсер Попов стоял во главе чекистского отряда, не было ничего противоестественного и в желании левых эсеров участвовать в охране Большого театра во время работы съезда.

Похоже, что в день открытия Пятого съезда Советов большевиками были проведены последние подготовительные мероприятия для возможного ареста фракции ПЛСР. По приказу Свердлова «на все наиболее важные посты внутри театра были выставлены латышские стрелки из охраны Кремля», поддерживающие большевиков. 4 июля, т. е. в день, когда Блюмкину сообщили о планируемом убийстве Мирбаха, Свердлов предупредил коменданта Кремля Малькова, что «надо быть начеку. От левых эсеров можно ожидать всяких пакостей». Тогда же по указанию Свердлова «были усилены караулы и внутренние посты в Большом театре» [59] . Невдалеке от каждого из левоэсеровских часовых, «не спуская с них глаз, стояло по два-три человека». Это были «специально выделенные боевые группы из числа охранявших Кремль латышских стрелков и других особо надежных частей». Никто из левых эсеров «и пальцем не мог пошевелить, не обратив на себя внимание. Одновременно надежная охрана была выставлена и вокруг театра в близлежащих улицах и переулках» [60] .

59

Мальков. Записки коменданта Кремля, с. 205 Книга была написана в соавторстве с сыном Я. М. Свердлова, А. Я. Свердловым (там же, с. 5).

60

Свердлова. Я. М. Свердлов, с. 368. Кроме того, из соображений общей безопасности в дни съезда к театру не подпускались посторонние, а трамвайная остановка у Большого театра была отменена.

Трамвай проходил тогда по Театральной площади (ныне площадь Свердлова).

Оставалось только арестовать фракцию ПЛСР на съезде. Именно это произошло 6 июля. Можно только дивиться находчивости и решимости Ленина: услышав об убийстве германского посла, обвинить левых эсеров в восстании против советской власти, в восстании, которого не было.

Глава пятнадцатая. Разгром партии левых эсеров

В первые пятнадцать минут пекле убийства в посольстве царила неразбериха. Полковник В. Шуберт, глава комиссии по репатриации военнопленных, взял на себя организацию защиты здания, которое довольно скоро превратили в небольшую крепость (немцы не исключали, что покушение на Мирбаха — начало намеченного революционерами разгрома посольства). Попытки сообщить представителям советской власти о случившемся остались безрезультатными: телефон посольства не работал (и это вряд ли показалось случайностью). Затем, в начале четвертого, сотрудник посольства Карл фон Ботмер и переводчик Мюллер на посольской машине поехали в наркомат иностранных дел, в гостиницу «Метрополь», к Карахану.

При виде германских дипломатов Карахан вскочил со своего кресла и выбежал в комнату секретаря [1] 1. Предупрежденный немцами о возможном покушении на германского посла Карахан по возбужденному виду вошедших понял, что что-то случилось. Вскоре он вернулся в свой кабинет, выслушал пришедших и заверил их, что представители советского правительства немедленно прибудут в германское посольство. Карахан позвонил Чичерину, тот — управляющему делами СНК В. Д. Бонч-Бруевичу. Последний спросил, известны ли подробности. Чичерин ответил, что нет [2] . Бонч-Бруевич телефонировал о случившемся Ленину и получил приказ поехать с отрядом латышей в германское посольство и обо всем, что узнает, сообщить по телефону. Тем временем Ленин позвонил Дзержинскому и сообщил ему о начавшемся «мятеже» [3] .

1

Bothmer. Mil Graf Mirbach in Moskau, S. 73.

2

Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, с. 299.

3

Дзержинский. Избранные статьи и речи, с. 112, прим. ред.

Затем Ленин вызвал к себе Свердлова; позвонил Троцкому в военный комиссариат и уже по телефону сказал ему, что «левые эсеры бросили бомбу в Мирбаха» [4] . Откуда же Ленин узнал, что к террористическому акты причастны левые эсеры? О постановлении ЦК ПЛСР от 24 июня большевики могли не знать, так как о нем не знали даже такие активисты (не члены ЦК), как Саблин [5] . О партийной принадлежности и именах террористов мог знать только Дзержинский (и лишь в том случае, если он был соучастником покушения и самолично подписывал мандат Блюмкина и Андреева). Можно предположить, что и в этом случае Дзержинский вряд ли раскрыл бы имя Блюмкина и тем выдал собственное участие в заговоре Ленину. Из подробностей покушения Ленину могло быть известно единственно то, что Мирбах ранен смертельно.

4

Троцкий. О Ленине, с. 117.

5

Красная книга ВЧК, с. 270.

Через несколько минут к Ленину приехали Троцкий и Свердлов [6] . А еще через какое-то время пришло сообщение, что Мирбах умер. Важно было «повлиять на характер немецкого донесения в Берлин» [7] , поэтому Ленин, Свердлов и Чичерин (все трое — сторонники «передышки») отправились в германское посольство для выражения соболезнования по поводу убийства посла. Ленин при этом пошутил: «Я уж с Радеком об этом сговаривался. Хотел сказать «Mitleid», а надо сказать «Beileid» [8] . И «чуть-чуть засмеялся, вполтона», потом оделся и твердо сказал Свердлову: «Идем». Лицо Ленина «изменилось, стало каменно-серым», вспоминал Троцкий. В смысле «внутренних переживаний» поездка в посольство с выражением соболезнования по поводу смерти германского посла была для Ленина одним из «самых тяжелых моментов» [9] . Троцкий в посольство ехать наотрез отказался (формула «ни мира, ни войны» этого не требовала).

6

Троцкий. О Ленине, с. 118.

7

Там же.

8

Mitleid и Beileid — близкие по смыслу слова. Но первое скорее переводится как «симпатия», а второе как «соболезнование».

9

Троцкий. О Ленине, с. 118-119.

Однако в июле, когда советская власть переживала серьезнейший кризис, убийство Мирбаха, каким бы это ни казалось странным, облегчало положение ленинского правительства. Со смертью Мирбаха разрубался запутаннейший узел советско-германских отношений и открывалась возможность для ликвидации ПЛСР — разрыва второго, не менее запутанного узла большевистско-левоэсеровских связей. Подготовившись к возможной конфронтации с левыми эсерами в самые первые дни работы Пятого съезда, Ленин, Свердлов и Троцкий с известиями о покушении на германского посла начали принимать «срочные меры по подавлению и ликвидации мятежа» [10] , хотя никак не могли еще знать, кто стоит за убийством Мирбаха, тем более, что признаков антиправительственного восстания с чьей бы то ни было стороны не было. Так, комендант Кремля Мальков, находившийся в те часы в Большом театре, писал, что около четырех к нему «подбежал запыхавшийся Стрижак» (комендант Большого театра) и передал приказ Свердлова «немедленно явиться в Кремль». Через пять минут Мальков был в Кремле и «из отрывочных фраз», которыми успел обменяться со встретившимися сотрудниками ВЦИКа и Совнаркома, понял, что «левые эсеры подняли мятеж». «Все делалось удивительно быстро, четко, слаженно, — вспоминал Мальков. — Владимир Ильич и Яков Михайлович тут же на листках блокнотов писали телефонограммы, распоряжения, приказы». Через пять минут в боевую готовность был приведен весь гарнизон Кремля [11] . А левых эсеров, находившихся в Кремле в войсках гарнизона и среди служащих, немедленно арестовали.

10

Дзержинский. Избранные статьи и речи, с. 112, прим.; Свердлова.

Я. М. Свердлов, с. 362.

11

Мальков. Записки коменданта Кремля, с. 208, 209. В боевую готовность были приведены 925 стрелков 9-го латышского полка, после чего в кабинете Малькова и под его руководством (согласно мемуарам Малькова) в присутствии командиров полка был составлен план усиленной обороны Кремля. С планом, который, кажется, был довольно прост, ознакомился Ленин. У всех четырех ворот Кремля выставили взводные посты; три роты с пулеметами поставили на кремлевские стены, две — оставили в резерве. (Спирин. Крах одной авантюры, с. 40; Томан. За свободную Россию, с. 180.)

Первым официальным правительственным объявлением об убийстве Мирбаха стала телефонограмма Ленина, переданная в 4.20 в организации, контролируемые большевиками: в районные комитеты РКП(б), в районные Советы депутатов города Москвы (где левых эсеров практически не было) и в штабы Красной гвардии. В этой первой телефонограмме Ленин сообщал, что «около трех часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха». Ленин указывал, что за покушением стоят «монархисты и провокаторы», пытающиеся втянуть «Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов», и требовал «мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников», «задерживать все автомобили и держать до тройной проверки» [12] .

12

Записки института Ленина, т. 3, с. 42; Ленин. ПСС, т. 50, с. 112-113.

Таким образом, в официальной телефонограмме Ленина не было упоминания о левых эсерах, в то время как в распоряжениях, переданных конкретным партийным руководителям «мятеж левых эсеров» фигурировал как свершившийся факт. Это расхождение кажется подозрительным и не случайным. Если считать, что Ленин не догадывался о «мятеже» левых эсеров (и указания современников в мемуарах являются недоразумением), кажется удивительным, что он не сообщил о случившемся заседавшему в Большом театре съезду Советов. Если Ленин подозревал левых эсеров, непонятно его указание на «монархистов» и безликих «провокаторов».

Смысл ленинских указаний разъясняет Бонч-Бруевич: «Здесь преследовался тактический прием, чтобы не спугнуть [левых ] эсеров со своих мест и телеграммой о выступлении их в центре не подстрекнуть на периферии, в уездах их единомышленников к подобным же действиям» [13] . Действительно, телеграмма Ленина должна была быть разослана по стране, но в уезды из-за грозы ее передали лишь в 5.30 [14] . Бонч-Бруевич, однако, не объясняет, почему Ленин не указал на восстание левых эсеров в какой-нибудь особой телефонограмме, предназначенной только для Москвы. Но очевидно, что по той же причине: нельзя было настораживать бездействовавших в Москве и за ее пределами левых эсеров [15] . Пока не разработали окончательно плана военного разгрома ПЛСР, не окружили отряд Попова, не арестовали фракцию левых эсеров на съезде Советов, нельзя было говорить левым эсерам, что их рассматривают как восставшую партию. А конкретный план разгрома отряда Попова, аналогичный плану разгрома анархистов 12 апреля, был утвержден большевиками только около 5 часов вечера 6 июля [16] .

13

Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, с. 308.

14

Сообщение телефонистки Борисовой. Опубл. в кн. Бонч-Бруевич. Воспоминания о Ленине, с. 308. 

15

Позже к обширным инструкциям районным Советам Москвы о разгроме ПЛСР была сделана приписка: «Настоящее объявление не подлежит пока опубликованию, а предназначается исключительно для внутреннего употребления» (Красная книга ВЧК, с. 243).

16

Вот что вспоминает Вацетис: «Около 5 часов пополудни [...] к подъезду подъехал автомобиль, оттуда выскочил адъютант Муралова и, вбежав к нам в комнату, потребовал, чтобы я немедленно ехал с ним к начальнику гарнизона [...]. Мы подъехали к зданию бывшего Александровского военного училища и остановились у подъезда Высшего военного трибунала. Видно было, что меня ждут, так как пропуска были везде заготовлены и часовые предупреждены. Везде стояла усиленная охрана. Меня ввели в большую квартиру, занимаемую комендантом города Москвы. В одной комнате за столом, подальше от окна сидели Муралов и Подвойский.

На столе был разложен план города Москвы, который оба они внимательно рассматривали [...]. Подвойский познакомил меня с создавшейся обстановкой и сказал, что надо разбить левых эсеров ночной атакой, чтобы к 4-м часам утра все было ликвидировано [...] Причем он указал, что начало атаки назначается на два часа ночи и что в этой ночной атаке должны проявить себя латышские стрелки» (Вацетис. Июльское восстание в Москве, с. 17-18).