Крушение надежд
Шрифт:
— В кооператив? Но это, наверное, дорого. Какие там условия?
— Первый взнос большой, а потом рассрочка на пятнадцать лет.
— Ты думаешь, мы сможем это осилить?
— Поднатужимся — сможем. А не сможем, попрошу Авочку одолжить.
— Как долго надо ждать?
— Говорят, около двух лет.
Мария думала, что может не дождаться квартиры, но хотя бы он поживет удобно. И еще у же была мечта, чтобы Лиля вернулась и жила с ними; а если она станет бывать наездами, все-таки у нее тоже будет комната. И тогда Мария решила:
— Дело в том, что надо записать туда Лилю на случай ее возвращения.
На следующий день Павел спросил Ильина:
— Как вы думаете, можно мне записаться в новый кооператив?
— Почему нет? Они, конечно, принимают в первую очередь членов Союза писателей. Но вы работник аппарата,
Без препятствий не проходило ничего. Павла отказались принять в кооператив, но вмешался Ильин, и его приняли. Он записал туда Лилю на трехкомнатную квартиру в пятьдесят два квадратных метра. Но в райжилуправлении чинили препятствия — не хотели давать три комнаты. Павел добивался, нервничал, скрывал от Марии, чтобы она не волновалась. Ильин объяснил:
— Видите ли, профессор, писателям предложили стандартный проект городского строительства. Но они привыкли к привилегиям и не хотят жить в пятиэтажной «хрущобе», их не устраивают маленькие комнаты, низкие потолки и отсутствие лифтов. Начались мои походы вместе со знаменитыми писателями по высоким инстанциям, мы добились разрешения на восьмиэтажные дома с потолками в два семьдесят пять. Но писателям и этого показалось недостаточно. Они хотели девятиэтажные дома с потолками в три метра. На это дала разрешение Екатерина Фурцева, секретарь ЦК. А вот в райжилуправлении при распределении квартир я сблефовал, не смог помочь вам…
Но протекция всегда была самой сильной и верной формой помощи в России, отсюда и уникальная русская поговорка «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Павел пошел на прием к председателю горсовета Николаю Дыгаю. Дыгай его узнал, принял тепло, расспросил про Семена Гинзбурга, спросил о просьбе, нажал какую-то кнопку, сказал два слова и улыбнулся Павлу:
— Завтра можете ехать за ордером на квартиру.
На другой день Павла встретили в райжилуправлении чуть ли не с объятиями, перед ними всячески лебезили и тут же выписали ордер на трехкомнатную квартиру. Осенью 1961 года они въехали в квартиру № 57 на восьмом этаже дома № 25 по Красноармейской улице. Квартира показалась им сказкой, Мария, улыбаясь, ходила по комнатам, пустые, они выглядели такими большими и светлыми.
— Павлик, тишина-то какая! Никого не надо стесняться, никого не надо стеснять, своя кухня, своя ванная, своя уборная.
От такой радости она даже стала лучше себя чувствовать. Павел проверял, как пригнаны двери и окна. Оказалось, что даже в кооперативных зданиях были оставлены большие щели, придется звать мастеров и поправлять.
Срочно нужна была кухонная мебель, а купить непросто, люди записывались на нее в очередь и ждали по полгода. Но помог вездесущий Моня Гендель, он позвонил директору мебельного магазина, картежному партнеру по Малаховке, и в тот же день Берги купили элегантную финскую кухню розового цвета.
— Налаживается жизнь в розовом цвете, — подытожил Павел, а Мария вздохнула и улыбнулась.
Высокие красивые писательские дома островом торчали среди стандартных пятиэтажек, убедительно обозначая собой символ социального неравенства. И жители низких «хрущоб», рядовые граждане, сразу невзлюбили новых соседей, они казались им неоправданно состоятельными и набалованными привилегиями. Люди понимали, что несколько известных писателей могли хорошо зарабатывать своими книгами, но им казалось неоправданным и несправедливым, что сотни ничем не замечательных людей живут намного лучше их среднего уровня, что у них есть свободный рабочий график и служебная независимость. Когда ранним утром рабочий и служащий люд спешил на работу, гуманитарии в писательских домах еще спали. Люди недружелюбно поглядывали на большие темные окна. И вечером, возвращаясь с работы, они косились на элегантных писателей и их красиво одетых жен, неспешно прогуливающихся перед своими домами вдоль ряда собственных машин. Машины в те годы считались признаком состоятельности и привилегий. Комплекс прозвали «дворянским гнездом».
Общую нелюбовь подогревало и то, что в кооперативе было много евреев. Люди издевательски переиначили название улицы из Аэропортовской в Раппопортовскую (один из жильцов действительно был Давид Абрамович Раппопорт). Павел сам удивлялся, что евреи
составляют большинство жильцов, и с легкой усмешкой читал на дверях одной из площадок дома таблички с тремя фамилиями: Я.Штейн, И.Я.Штейн, А.Я.Финкельштейн.Жильцы писательских домов были связаны между собой общими литературными интересами и делами и знали друг друга, это создавало атмосферу единения. Берги знакомились с соседями, после пролетарской коммуналки было интересно оказаться в окружении читающих людей. Вскоре они поняли, что внутри кооператива жильцы делились по привилегиям на три категории. Тяжелое ядро составляла группа «классиков»-миллионеров — Константин Симонов, Семен Бабаевский, Алексей Арбузов, Михаил Шатров, Юрий Нагибин, Николай Вирта и еще несколько. Они имели «большой джентльменский набор»: лауреатскую премию, кооперативную квартиру из двух соединенных вместе, большую дачу, импортную машину с частным шофером, отправлялись в поездки по капиталистическим странам и могли позволить себе купить для жены зимнее манто из норки или песца. В следующем ряду были относительно известные писатели со «средним джентльменским набором»: квартира поменьше, — дача поменьше, машина отечественного производства, без шофера, поездки за границу реже и поближе, а для жены — шубу каракулевую или котиковую. За ними шла группа «литературных поденщиков» без особого набора. Но и они жили хорошо, зарабатывали больше, чем врачи, инженеры, учителя и рядовые служащие.
Проснувшись, писатели-конъюнктурщики работали над созданием своих бессмертных произведений в духе соцреализма, таких, как, например, поэма Межирова «Коммунисты, вперед!» [82] , а поработав пару часов, с чистой совестью выходили пофланировать перед своими домами. В импортных свитерах и костюмах, важные и высокомерные, они часами беседовали между собой, довольно сильно раздражая этим жителей окрестных домов.
Погуляв, отправлялись одни, а чаще с женами, в закрытую поликлинику Литературного фонда на первом этаже одного из домов. Там, дожидаясь приема у врачей или лечебных процедур, они продолжали свои нескончаемые творческие беседы. Поликлиника была для них чем-то вроде светского клуба.
82
На нее была написана эпиграмма: «Поэту за такую тему я стал бы дифирамбы петь, когда б он взял свою поэму и трижды сократил на треть».
Жен писателей прозвали «жописы». Эти дамы были избалованы привилегиями больше мужей. Лишь очень немногие из них работали, но все имели домработниц и нянек для детей, большинство занималось собиранием и распространением сплетен в писательском мире. Сплетнями, интригами и связями они помогали мужьям «проталкивать» в печать их творения. Доминировали две группы жен дебелые матроны и молоденькие фифы. Матроны по утрам важно отправлялись на ближайший рынок и покупали там домашний творог, бесконечно пробуя его в длинном ряду торговок. Молоденькие же усердно занимались своей привлекательной внешностью.
Для вторых не менее важным занятием, после сплетен, было приобретение заграничных вещей. Мужья многое привозили из зарубежных поездок, но многое приобреталось в комиссионных магазинах.
По вечерам писатели разъезжали, кто с женами, кто с любовницами или с друзьями, по закрытым клубам, посещали Дом писателей, Дом журналистов, Дом кино, Дом актера. Чаще всего собирались в недавно построенном, просторном Доме писателей. В подвальном этаже азартно играли в бильярд. Просторный ресторан занимал весь первый этаж, стены были разрисованы шаржами и исписаны эпиграммами. Кухня ресторана и выбор блюд были намного богаче обычных. В большом кинозале со сценой выступали знаменитые актеры или проводились закрытые просмотры иностранных фильмов, запрещенных к показу в прочих кинотеатрах.
Павел с Марией тоже пошли на просмотр нашумевшего американского фильма «Вестсайдская история», мюзикла о жизни пуэрто-риканских эмигрантов в Нью-Йорке. Вся элита литературного мира была в кинозале. Фильм всем понравился. Но Бергам не менее интересно было наблюдать шумную реакцию писателей на то самое западное искусство, которое они так критиковали и порицали в своих произведениях…
Павла с Марией не привлекала привилегированная публика, эта атмосфера была чужда им. Павел ворчливо говорил: