Крушение надежд
Шрифт:
— Писатели!.. Какие она писатели? Чехов правильно говорил, что русский писатель должен ездить в третьем классе. Вот Шолом-Алейхем ездил в третьем классе и писал на материале своих наблюдений чудесные рассказы.
Мария добавляла:
— Какие-то они все высокомерные. Можно подумать, что пишут невесть что, а на самом деле читать противно. По-моему, мир артистов намного интересней писательского. Актеры не так избалованы, проще, живее, общительнее, не такие фанфароны.
Соседом Бергов по площадке оказался не писатель, а симпатичный портной Израиль Шафран. В 1939 году он сбежал в Россию из Варшавы, спасаясь от фашистов, и так и остался в Москве, женился на русской красавице Нине, у них было две дочери. В шестидесятые годы многие шили одежду на заказ, купить приличный костюм, платье или пальто было невозможно. Шафран работал в пошивочной мастерской Литературного фонда, славился своим мастерством, к нему шли солидные клиенты,
— Все считают, будто нас, писателей, высоко ценят и нам хорошо платят. Но вот вы портной, а у вас есть машина «Волга». Я писатель, но у меня машины нет.
Шафран пожал плечами и невозмутимо, с варшавским акцентом, ответил:
— Послушайте, так я ведь делаю то, что нужно людям, а вы делаете то, что нужно только вам.
У Бергов были теплые отношения с Шафранами, Мария часто говорила:
— Насколько Шафраны более достойные люди, чем большинство жильцов-писателей.
По вечерам Павел гулял с соседом возле дома, и однажды Шафран радостно сообщил:
— Послушайте, я имею вам что-то сказать. Я получил приглашение от своей сестры из Парижа навестить ее. Мы не виделись двадцать пять лет, я даже не знал, что она жива. Теперь я поеду повидать ее в Париж.
Поездки к родственникам за границу разрешались редко, оформление шло долго, но Шафран все-таки добился разрешения и поехал. По кооперативу ходили слухи:
— Вы слышали? Портной Шафран поехал в Париж.
— Неужели?! Портной — в Париж?
Их не удивляло, когда в Париж ездили писатели, но портной…
Вернувшись, Шафран по вечерам гулял с Павлом перед домом и рассказывал, как много всего повидал в Париже, какая там богатая и яркая жизнь. И каждый раз заканчивал свой рассказ одинаково и со вздохом:
— И что вы себе думаете? Когда я уезжал, на прощанье моя сестра и ее семья мне сказали: «Передай своим евреям в России, что они самые счастливые люди на земле, потому что они даже не знают, насколько плохо живут» [83] .
Пустота и показное благополучие жизни писателей были поверхностными, в то время как в недрах писательской среды уже бродили молодые силы, зрело недовольство, зачиналось движение диссидентов. В кооперативном доме поселились Григорий Свирский, Феликс Кандель, молодые Окуджава, Аксенов, Ахмадулина, Искандер и другие. Они не были избалованы привилегиями, в них бурлило желание обновить литературу, их имена связывали с надеждами на ее лучшее будущее. Для молодых писателей был основан журнал «Юность», «Новый мир» печатал смелые новые произведения. Еще теплились иллюзии, порожденные хрущевской оттепелью. Но пробиваться через консерватизм литературных бюрократов и бетонную стену цензуры литературной молодежи шестидесятых было очень тяжело. В редколлегиях журналов и издательств заседали маститые писатели, старая гвардия, навечно впитав принцип социалистического реализма, они презрительно называли новое поколение «стилягами» и «антисоветчиками» и тормозили их вхождение в литературу.
83
Все детали из жизни кооператива «Советский писатель», включая эпизоды с портным Шафраном, вполне реалистичны, автор сам жил в таком кооперативе.
С заселением писателей в кооперативные дома прибавилось забот и у районного отделения милиции. Возле дома ежедневно прогуливался участковый милиционер капитан Семушкин. Следил он за всеми, но были у него для наблюдений и избранные жильцы. Одним из них был Костя Богатырев, талантливый переводчик.
Костя, дружелюбный, слегка рассеянный, в очках с толстыми линзами, был дружен с академиком Андреем Сахаровым, известным правозащитником. Нередко Костино имя звучало в передачах «Голоса Америки» и Би-би-си: «…по сведениям, полученным от переводчика Богатырева…», «как рассказал переводчик Богатырев…» Его упоминали в передачах о рукописях русских писателей, попавших на Запад. В квартире у Кости бывали приезжавшие «оттуда» писатели, он переводил их произведения. Бывал у него и немецкий писатель, нобелевский лауреат Генрих Белль. Когда к Косте приезжали такие люди, за углом дома всегда дежурила «Волга» с агентами КГБ, они следили за посетителями. И возле подъезда топтался капитан Семушкин — был начеку.
49. Бардовская песня и Миша Парфенов
В 1960-ые годы получили распространение первые советские магнитофоны — большие тяжелые ящики с крутящимися кассетами, бобинами. Стоили они дорого, но стали новым развлечением интеллигенции. В Европе, Америке и Японии производили более совершенные портативные «маги». Их все чаще привозили из заграничных поездок, они были мечтой многих, особенно молодежи. И вскоре в городах начался разгул «магнитофониздата»,
люди записывали запрещенные песни трех певцов-поэтов — Александра Галича, Булата Окуджавы и Владимира Высоцкого. Эти песни называли авторскими, или бардовскими. В них было много острой критики в адрес режима и консервативных, устаревших традиций. По радио их не передавали, на пластинках не выпускали, и бардам долго не давали выступать перед публикой. Но люди переписывали их песни на магнитофонные ленты тысячи раз и слушали чуть ли не во всех квартирах по всей стране.Эти песни распространялись все больше и играли важную роль в возникновении массового инакомыслия. Людям нравилась острая, тонкая и злая сатира на советскую жизнь. У каждого барда был свой стиль творчества и исполнения.
Галич, человек саркастического ума, драматург-сатирик, пел красивым баритоном, его песни — насмешка интеллигента над недостатками, отсталостью и трусостью общества:
Булат Окуджава, сын расстрелянного отца-коммуниста и арестованной коммунистки-матери, прожил тяжелую жизнь, но оставался человеком мягким, приветливым, дружелюбным. Он жил в кооперативном писательском доме, среди жильцов многие были его приятелями. Они часто засиживались на квартире Василия Аксенова, на первом этаже, и оттуда раздавался приятный мягкий тенор Окуджавы, он охотно пел свои песни под гитару. Это был больше лирический поэт, чем сатирик. Сатиры в его песнях не много, но много острых поэтических аллегорий, высмеивающих трусливое, вялое общество. Тонкими намеками они пробуждали мысли людей.
Возьму шинель, и вещмешок, и каску, В защитную окрашенные краску, Ударю шаг по улочкам горбатым. Как просто стать солдатом, солдатом! Забуду все домашние заботы, Не нужно ни зарплаты, ни работы. Иду себе, играю автоматом — Как просто быть солдатом, солдатом! А если что не так — не наше дело: Как говорится, «Родина велела!» Как славно быть ни в чем не виноватым, Совсем простым солдатом, солдатом.Очень популярным стал Владимир Высоцкий, актер Театра на Таганке, обладатель хриплого баса пропойцы или беглого каторжника. Он и пел свои песни от лица заключенных, шоферов, боксеров, обычных людей, и это очень импонировало основной массе народа, особенно молодежи. Высоцкий вкладывал в исполнение интонационный талант актера, искусно имитируя разные стили речи. Тексты его песен были направлены против несуразицы и хамства, а нарочито-грубая, разговорная манера исполнения делала их более понятными и абсолютно родными.