Крушение

— Приказываю поднять людей в атаку! — не дослушав, перебил Ломов. — Это преступление — лежать! Ведите атаку! Последнее дыхание и — на высоту!

— Атака захлебнулась… Дайте артиллерию… артиллерию, — слышался умоляющий голос.

Ломов бросил трубку, и она, повиснув на шнуре, болталась, ударяясь о ножку стола.

— Что у вас, полковник, ревматизм суставов, ноги сводит, так болтаете ими? — сразу, но уже без злобы, примирительно и сочувственно спросил Ломов.

Шмелев покривил лицо в усмешке, не ответил. Внутри у него кипело.

Первым, видимо находившийся ближе всех командиров, явился в землянку капитан Костров. Он представился и доложил, что командира полка только что контузило, что батальон, которым он, Костров, командует, расположился в окопах переднего края и ждет дальнейших указаний.

— Указание одно — вводите! — оживился Ломов, резко кивнув Аксенову, и потом перевел взгляд на капитана. Костров посмотрел на него, смутился на миг, не зная как величать, потому что знаки различия были прикрыты комбинезоном и чья–то шинель валялась под ногами:

— Вводить–то можно, да толку что? Выбьют, как посевы градом.

— На то и война.

«Прыткий какой!» — вдруг подумал Костров о человеке в комбинезоне и смерил его с головы до ног. Он узнал генерала, конечно же узнал, но затруднялся понять, где и при каких обстоятельствах виделся с ним. Генерал Ломов тоже задержал на нем дольше обычного взгляд, силясь что–то припомнить, так и не припомнил, скорее всего не хотел дать и намека, что знаком с каким–то капитаном, и отвернулся, повторив оброненную самим фразу:

— На то и война!

Костров переглянулся с комдивом, каким–то внутренним чувством понял, что тот недоволен и атакой и, быть может, самим генералом, приехавшим, наверное, устраивать нахлобучку, и опять задумался, злясь на себя, где же все–таки виделся с этим генералом. «Ах, да… Из окружения вместе выходили!» — хлопнул себя по голове Костров от удивления и опять посмотрел на Шмелева, который сидел угрюмый, подавленный, и как бы в отместку за него набрался смелости спросить:

— Извините, товарищ генерал… Мы с вами встречались.

Ломов счел уместным оглянуться, даже улыбнулся в ответ на кажущуюся уважительной улыбку капитана.

— Тогда где же мы виделись? Война разбросала людей по свету. Дорог много, но сходятся… А?

Костров притворно опять хлопнул себя по голове, но, спохватясь, что стоит перед генералом, опустил руки и проговорил:

— В окружении имели дело…

— Какое дело? — вдруг бледнея, поспешно спросил Ломов.

— Ну, как же… Помните, звали вас с нами идти. А вы… — Костров замялся.

Шмелев, ожидая чего–то неприятного, встал.

— Что я? — самолюбиво, не в силах отмолчаться спросил Ломов. — Договаривайте, чего уж… Оба, можно сказать, страдали.

— Понятно страдали, — с видимым сочувствием вздохнул Костров. — На вас тогда глядеть было — одна жалость. В лаптях… Да уж ничего не поделаешь — окружение…

Ломов пошевелил скулами, что означало у него с трудом сдерживаемое раздражение.

— Капитан, вы с кем–то меня попутали. Да, попутали!

— Хотя, правда… возможно… — уклончиво ответил Костров, а про себя подумал: «Нужда меня сунула об этих лаптях напомнить…»

Тем временем Ломов вздернул снизу до горла застежку «молнию» на комбинезоне и шагнул к двери. И уже на пороге, пытаясь больше не замечать Кострова, сказал:

— Успокойтесь, полковник. На то и война, чтобы кровь лилась. Командуйте дивизией. Там посмотрим…

Ни слова больше не говоря, Ломов боком юркнул наружу.

Он хотел по длинному ходу сообщения сбежать скорее вниз, в балку, где стоял его «виллис», но узкий земляной проход загородил ему прибывший на командный пункт майор из полка, залегшего на рубеже несбывшейся атаки. Они взглянули друг на друга: Ломов — безразлично и требовательно, чтобы уступил дорогу, а майор — выжидательно и с любопытством.

— Посторонитесь, майор. Я генерал Ломов, — сказал встречный в комбинезоне.

— Прошу простить, товарищ генерал! — майор потеснился, как можно плотнее прижимаясь к стене траншеи, а потом, спохватись, что фамилия и лицо генерала ему страшно знакомы, спросил уже вслед: — Где–то мы виделись, товарищ генерал?

Это покоробило Ломова, и, не оглядываясь, он впритруску поспешил вниз, в балку.

Водитель уже успел завести мотор, Павел Сидорович втиснулся на передцее сиденье, и вездеход, ковыляя на рытвинах, поехал прямиком. Сделав огромный крюк подальше от линии фронта, выехали на полевую дорогу. Виднелась желтая стерня. Хлеба убрали. У моста через небольшую речушку увидели мужика в домотканой потертой рубахе. Он стоял посреди дороги, и «виллис» вынужденно затормозил. В руке у мужика было решето, он старательно лопаткой сгребал пыль и, поднявшись, просеивал.

— Что делаете? — спросил Ломов, высовываясь из машины.

Прежде чем ответить, мужик подошел близко к «виллису», близоруко вгляделся в того, кто спрашивал, и проговорил врастяжку:

— Добро гибнет, товарищ военный. Собираю зерно. В пыли лежит, а времечко военное, зря не должно пропасть.

Ломов толкнул водителя ногою, давая понять, чтобы ехал дальше, но мужик, не сходя с дороги, сказал:

— Товарищ военный, позвольте вопрос?

— Ну?

— Сколько танка одна стоит?

— Дорого, — помедлив, ответил Ломов.

— Знамо, дорого. А сколько целковых?

— Вам это не положено знать.

Мужик похмыкал носом, держа руку на весу, и так, не поднимая, шевельнул указательным пальцем в сторону грохочущего фронта:

— Го–о–ря–ят. Туда движутся колоннами, а обратното не выходят. — Он опять хмыкнул носом и добавил: — А я вот по зернышку, по крупинке…

Ломов молча отъезжал, а волнистая пыль по–прежнему оседала на придорожную траву.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Часа в четыре дня, когда прижатые огнем к земле и мучимые жаждой бойцы лежали у подножья высоты, по цепи передалась команда: «Окопаться!» Для людей, изнуренных в этой атаке и готовых вот–вот снова броситься на огонь и, может быть, разделить участь павших товарищей, это был спасительный выход. Приняв приказ, как дар судьбы, и еще не веря случившемуся, бойцы неуспокоенно думали: что бы это значило и как долго ждать? Неужели опять придется на виду у немцев безрассудно кидаться на их укрепления?