Крылатый воин

168

А Монблан и с самолета видно здорово. Я лечу на высоте четыре тысячи метров. Гора выше метров на восемьсот. Заснеженные, холодные, безжизненные пики. Никогда не понимал альпинистов. Бессмысленные рекорды, бессмысленные смерти. Эту бы энергию да мирных целях. Лучше бы тоннели в горах рыли.

От Канн до Лозанны триста тридцать километров по прямой. Мой самолет преодолевает это расстояние за полчаса. Плюс минут десять на взлет-посадку. Хорошо иметь такое транспортное средство. Сказал жене, что поехал полетать немного, а сам смотался за две заграницы. Пока не надо никаких предварительных уведомлений. Лети, куда хочешь. Может быть, на границе со странами, поверившими в социализм, все сложно, а внутри Западной Европы никаких проблем.

Женева остается слева. Она ближе на тридцать километров, но не хочу туда лететь. Не удержусь и загляну посмотреть, как живет моя бывшая жена и дети. Представляю, как старушка Моник удивится, увидев меня, вечно молодого. Наверное, примет за моего сына или внука. Была у меня мысль наведаться к ней и рассказать, что я попал в тюрьму, там сошелся с другой, которая в двадцать третьем году родила сына, сумевшего сбежать из СССР. Интересно, помогла бы ему материально? Впрочем, я не поставлю ее перед непростым выбором.

На карте почти в центре Лозанны отмечен муниципальный аэродром Блешерет. Я связываюсь с диспетчером на французском языке, сообщаю данные о самолете, запрашиваю добро на посадку. Кантон Во, центром которого является Лозанна, франкоязычный. Диспетчер спрашивает о цели прилета. Отвечаю, что деловая встреча. В принципе, так оно и есть. Я привез им деньги, целый саквояж.

— Нужен ангар для стоянки? — спрашивает диспетчер, явно немолодой мужчина.

— Нет, — отвечаю я. — Постараюсь управиться за два-три часа и улететь.

— Хорошо. Взлетная полоса свободна, заходите на посадку, — разрешает он.

Не думаю, что сюда прибывает более пяти самолетов в сутки. Из них, наверное, четыре — почтовые. Взлетная полоса бетонная и в хорошем состоянии. Здесь не было войны. Мужчина-сигнальщик в красной безрукавке поверх серой форменной рубашки с коротким рукавом показывает мне белыми флажками место для стоянки.

— Где здесь можно поймать такси? — спрашиваю у него, выбравшись из самолета.

— На площади возле пассажирского терминала иногда стоят, — отвечает он и спрашивает в свою очередь: — Заправляться будете?

— Нет, — отказываюсь я. — Топлива хватит еще на раз слетать сюда.

На площади возле двухэтажного унылого пассажирского терминала стояло темно-синее такси марки «бмв» довоенной модели. Будущий лидер автомобильной индустрии сейчас в загоне. То, что оказался в советской зоне оккупации, было раздербанено, а здания взорваны, чтобы не достались американцам, если начнется Третья мировая война. То, что оказалось в американской зоне оккупации, восстановили, но сперва запрещали выпускать что-либо близкое к военной продукции. Только три года назад продемонстрировали первый послевоенный автомобиль модели «бмв-501». Я повелся на название, но, когда увидел автомобиль в автосалоне в Марселе, хмыкнул и ушел. Это был не «бумер», а слабосильный рындван.

— Какой у вас в городе лучший банк? — спросил я, сев на заднее сиденье такси.

— Наш, кантонный, — ответил парень лет двадцати трех с сонным лицом.

Видимо, бестолку ждать клиентов возле аэропорта было для него приятным времяпровождением.

— Поехали туда, — распорядился я.

«Банк кантонный Водуаз» выглядел солидно для такой маленькой административной единицы. Водуаз — второе название Во. Три этажа, причем первый очень высокий и с арочными окнами, и мансарда. Вход монументальный, на танке можно заехать. Подозреваю, что именно это и предполагал сделать архитектор, правда, не знаю, по какой причине. Швейцарские банки своих на бабло не кидают. Внутри никакой охраны, тихо и чинно.

Белобрысый молодой человек в черном костюме и зеленом — цвет банка — галстуке поприветствовал меня, спросил:

— Чем мы можем помочь?

— Хочу открыть счет, — ответил я с сильным американским акцентом.

Янки сейчас — самые желанные гости в европейских банках. Прячут здесь деньги от налогов, так что мой визит не вызовет подозрения.

— На большую сумму? — задал он следующий вопрос.

— На очень большую, — показал я глазами на саквояж.

— Пойдемте со мной в отдельный кабинет, — предложил он и показал жестом другому сотруднику по ту сторону барьера, разделявшего зал на две почти равные части, чтобы шел туда же, что и мы.

Ленточки американского банка «Чейз» на пачках долларов окончательно уверили клерков в мысли, что богатый янки прячет деньги от налоговиков. Бумажки разорвали и выкинули, купюры проверили и пересчитали, после чего были отнесены в хранилище. Дальше то же самое проделали с фунтами стерлингов и аргентинскими песо. Последние обменяли на швейцарские франки по курсу шесть целых две десятых за один. Французские франки я оставил дома, перепаковав в свои ленточки. Придержу на мелкие расходы.

— Через месяц или два надо будет перевести значительную часть денег на счет французской компании «Мастерские и верфи Франции». Я сообщу по телефону, когда и сколько. Вот их координаты, — сказал я, передав клерку лист с банковским счетом судостроителей. — Потом будет второй транш и третий. Сперва потратите фунты стерлингов. Я думаю, они будут слабеть. Если сделка вдруг сорвется, деньги полежат у вас, пока не найду что-нибудь интересное или доверю вам разместить их выгодно.

— Будет сделано! — улыбаясь, заверил клерк.

Не каждый день им приносят более миллиона ста тысяч баксов.

Таксист ждал меня у входа. Я ему сказал, что, закончив дела в банке, вернусь на аэродром, но это может занять много времени. То ли в Лозанне такси не пользуется спросом, потому что город маленький, везде пешком можно дойти и курсируют автобусы, то ли, что кажется неправдоподобным в Швейцарии, водитель был лодырем.

Я заплатил за стоянку самолета полсотни швейцарских франков и полетел в Канны. Через сорок минут был на месте. На всё про всё ушло чуть более двух с половиной часов. При этом для жены, знакомых и обслуги каннского аэропорта я просто летал над Францией, как обычно. Никто даже не догадывается, что побывал в Швейцарии. Уже одним этим полетом «Кентавр» отбил все затраты на него.

169

Аристотель Онассис, вернувшись в Монако почти через месяц, ни словом не обмолвился о пропаже денег. Не заметил я и поисков их. По крайней мере, меня не проверяли, хотя на роль организатора такого мероприятия мог потянуть. Или заблуждаюсь, предполагая, что другие считают меня таким же крутым, как я себя, а не яйцеголовым, по-русски ботаном, сумевшим разбогатеть на своих изобретениях.

В августе первый танкер вывели из дока, поставили к стенке для доводки, и начали строительство второго. Я перевел им первый транш из швейцарского банка и занялся подбором экипажа, сняв для этого маленький офис с отдельным входом с улицы неподалеку от порта.

Раньше там был магазинчик. В помещении из двух комнат сделали косметический ремонт, расставили новую мебель, на входной двери повесили табличку с названием «Судоходная компания 'Ла-Кондамин». Князь Монако, узнав, что я строю танкер, предложил зарегистрировать его не под панамским флагом, что избавляло от многих налогов, а под монегаским. Поскольку я числюсь коренным жителем Монако, драть с меня будут не больше, чем в Панаме. В первой, меньшей, комнате сидела секретарша — зрелая женщина со строгим лицом, не забалуешь, во второй было два рабочих места: для приходящего бухгалтера и директора, коим стал мой шурин Серж Леруа. Во «Французской нефтяной компании» после поглощения ею «Химического завода Ла Мед» он продержался всего полгода, да и то из уважения руководства ко мне. Сказать честно, работник он был не ахти. Больше понтов, чем дела. Я отправил его на стажировку в Бордо в судоходную компанию «Морель и Пром». Не знаю, чем он там занимался на самом деле, скорее всего, дегустировал местные вина. Это было не важно, потому что предназначался на роль зиц-председетеля. Главные вопросы решал я. Теперь у Сержа Леруа была громкая должность — директор судоходной компании — и зарплата немаленькая по меркам Монако, что избавило меня от нытья жены и тещи и позволило ему жениться на Жюли Кастиён.