Крылатый воин
Шрифт:
На обратном пути частенько встречал местную гопоту. В первый раз снял и намотал на руку ремень, чтобы отбиться. На меня не прореагировали, хотя некоторых наших учлетов отметелили здорово. Наверное, знают, от кого иду. Деревня, однако.
9
Зима началась в последних числах октября. Задули сильные холодные ветра, посыпал снег. Теперь утром после завтрака у нас была не строевая подготовка, а расчистка аэродрома лопатами с деревянными рукоятками и фанерными совками.
Седьмого ноября, в праздник Великой октябрьской революции, учлетам выдали в обед по сто грамм трехзвездочного дагестанского коньяка. Оказывается, он положен летчикам
Двадцатого ноября меня вызвали с уборки снега к начальнику школы генерал-лейтенанту Денисову, дважды Герою Советского Союза. Отличился в Испании, на Халхин-Голе и в советско-финскую войну. Предыдущая должность — командующий ВВС Закавказского военного округа. Сняли за пьянку. Ему всего тридцать два года. Лицо овальное, простецкое. Даже зачесанные назад волосы, делающие лоб выше, интеллекта не добавляют. Вчера вечером он прибыл на «И-16» из Москвы, куда летал на совещание старшего комсостава ВВС. Самолет посадил хорошо, но из кабины его вытащили, потому что был пьян в стельку, и отнесли в служебную квартиру. Судя по свежему аромату алкоголя в кабинете, недавно похмелился, может быть, прямо здесь перед самым моим приходом.
— Ну, что, надоело учиться? — спросил он задорно.
Видимо, уже вставило на старые дрожжи.
— Так точно! — в тон ему ответил я. — Хочу на фронт.
— Я тоже хочу, готов был командиром полка, но не отпускают, — пожаловался генерал-лейтенант. — А тебе помогу. В Москве встретил бывшего сослуживца майора Бабанова. Командует полком пикирующих бомбардировщиков. Ему позарез нужны толковые летчики. «Пе-2» — сложный в управлении самолет. На взлете норовит развернуться, на крутых виражах ложится на лопатки, а при посадке на малой скорости может «просесть» или сделать «козла» и сломать шасси, а если резко затормозишь, скапотирует. Справишься с таким?
— Так точно! — повторил я.
— Верю в тебя. Сказал Толе, майору Бабанову, что есть у меня толковый учлет, пришлю его. Не подведи, — сказал он.
— Никак нет! — рявкнул я.
— Сейчас подпишу приказ, что ты досрочно окончил школу с присвоением звания сержант. Получай проездные документы, сдавай вверенное имущество, собирай своё — и в путь. После обеда пойдет грузовая машина в Саратов, довезет тебя до железнодорожного вокзала, — продолжил он.
— Спасибо, товарищ генерал! — искренне поблагодарил я.
Через час у меня на руках был документ — лист бумаги с отпечатанным текстом, подписью начальника и печатью — о досрочном окончании Качинской военной авиационной школы с присвоением квалификации «военный пилот» и звания «сержант» с соответствующей записью в военном билете, приказ о переводе в Пятьсот одиннадцатый бомбардировочный авиационный полк и проездное требование для следования по железной дороге от станции Саратов до станции Ногинск. Я сдал постельные принадлежности, собрал в вещмешок свое нехитрое барахлишко, занял у старшего сержанта Старухина четыре треугольника на петлицы шинели, пообещав в саратовском военторге купить новые и передать ему, и даже успел попрощаться в подвале с Анютой, которая всплакнула и пожелала вернуться с войны живым.
Поехал в Саратов на полуторке «Газ-мм», которая привезла в школу бочки с машинным маслом. Кабина была железная, теплая; водила Стёпа — двадцатишестилетний мужчина с печальными глазами многодетного отца, хотя до сих пор холостякует — молчалив, больше слушал меня; дорога накатанная; ехали со скоростью километров сорок пять в час, что для такой массы и двигателя в пятьдесят лошадиных сил было вполне прилично. Преодолев сто двадцать пять километров за неполные три часа, прибыли в Саратов, когда «Военторг» еще работал. Магазин был пустой, только продавец — молодая женщина со старыми обидами
на лице без макияжа. Здесь продавались специальные товары для военнослужащих всех родов войск и званий, начиная от формы и эмблем и заканчивая гуталином и зубными щетками. Несмотря на то, что я был в форме, продавец потребовала предъявить военный билет, после чего продала мне двенадцать красных треугольников на петлицы, четыре из которых я вручил Стёпе для передачи ПеКа. После чего водитель довез меня до железнодорожного вокзала — кирпичного комплекса из трехэтажной средней части и одноэтажных крыльев, покрашенного в зеленовато-голубой с белым.К моему удивлению, в обычную кассу была очередь, и в зале ожидания на деревянных скамьях сидело и даже лежало много людей с чемоданами, сумками, баулами… Наверное, убегают подальше от войны. Немцы стремительно приближались к Москве.
Я подошел к воинской кассе, постучал пальцем в закрытое окошко. Там сразу появилась женщина, молодая и в сравнение с остальными, неухоженными и одетыми неброско, можно сказать, красивая, по крайней мере, она в этом была искренне уверена и смотрела на меня сверху вниз. Я подал требование в открывшееся окошко.
Прочитав его, кассир спросила:
— В вагон для курящих?
— Нет, — отказался я.
Она что-то записала у себя, поглядывая в мое требование, после чего взяла с полочки коричневый картонный прямоугольник, вставила его в небольшой аппарат, на котором что-то выставила, и прокомпостировала.
— Пассажирский поезд номер пятьдесят «Астрахань-Москва», четвертый плацкартный вагон для некурящих мужчин, место пять. Поезд отправляется с первого пути в девятнадцать ноль пять. Прибывает в Москву на Саратовский вокзал завтра в девятнадцать тридцать девять, — сообщила она, отдав мне билет и требование.
До отправления оставалось больше часа. Я отправился в буфет, в котором было пусто. Пухлая дама с ярко-красными от помады губами, стоявшая за стойкой, посмотрела на меня с интересом. Наверное, потому, что в продаже были только вино, водка, коньяк и чай без сахара. К ее огорчению, я остановился на последнем, взяв за рубль два стакана. Ужин и питание на следующие сутки мне выдали в авиашколе сухим пайком: буханка хлеба, два куска жареной рыбы, четыре вареных куриных яиц, две банки тушенки свиной, две пачки галет, кулечек из газеты с сахаром и второй поменьше с солью. Сев за столик, умолол с хлебом жареную рыбу, которая сегодня на ужин, запивая подслащенным чаем. Нынешний вариант «Жизнь удалась!».
На выходе из буфета меня тормознул патруль из молодого пехотного лейтенанта и двух рядовых с винтовками. На левой руке у них красные повязки с черными буквами «ВП (военный патруль)».
— Предъяви документы, товарищ сержант, — потребовал офицер старавшийся казаться строгим.
Я достал из внутреннего кармана шинели военный билет и приказ о переводе в другую воинскую часть. Теперь у меня железобетонная ксива с четкой фотографией и не расплывшимся текстом и печатями.
Лейтенант внимательно прочитал всё, после чего вернул, спросив:
— На фронт?
— Так точно! — бодро ответил я.
— Мы тоже скоро, — выдал он военную тайну и пожелал: — Удачи тебе!
— Взаимно! — сказал я.
Вагон был почти пустой. Во втором купе ехал только я. В сторону фронта движение было слабое. Проводник лет тридцати в синей форме железнодорожника с черными петлицами принес мне комплект постельного белья и темно-синее шерстяное одеяло, получил положенные восемь рублей. Я переобулся в тапочки, спрятал в отсек под своей нижней полкой сапоги с портянками, вещмешок, сагайдак, шинель и шапку. С третьей полки достал свернутый матрац с подушкой в середине, застелил. Спать не хотелось, поэтому лег поверх одеяла и начал думы думать.