Крыло бабочки

Омега шла – ее ничто не могло остановить. Омега говорила – все остальные замолкали. Омега брала – ни одна вещь или живое существо не ускользали от нее. А теперь от нее требуется сидеть ровно на месте и изображать холодную статую, но белой змее невероятно сложно, особенно когда ее глаза светятся такой ненавистью по отношению к Дафне и... Такой нежностью к Сирениксу.

Дафна видела: Сиреникс защищал ее. Незаметно, но выразительно, возникая рядом с нимфой, крепко держа ее запястье, проходясь длинным языком по ее шее и долго смотря на Омегу. Сигнализируя: “Не трогай ее”. И Омега, не сдерживаясь, шипела. А воздух вокруг нее леденел. Но потом она снова возвращалась в привычное состояние.

Необузданная, чужая, нездешняя.

– При других обстоятельствах я убила бы тебя на месте, – сверкая глазами, сообщает Омега Дафне, которая лишь крепче поджимает губы, но показывает, что готова слушать. – Однако Он послал меня сюда по другой причине.

За эти дни Дафна узнала достаточно. Факты, скользящие с невероятным изяществом с чувственных губ Омеги, которые не хотели укладываться в привычную картину мира. Но он уже давно начал сходить с ума, поэтому нимфа уже ничему не удивляется. С тех самых пор, как ее тело было в первый раз выпотрошено змеем.

Омегу оживил Дракон. Оживил для того, чтобы она пришла и смогла закончить одно очень важное дело. В Сирениксе живет две любви. Старая, к Омеге, которая никуда не может деться, и новая, к Дафне, которая медленно раскрывается. Слишком медленно. Но в новом мире любви к белой змее в Сирениксе быть не должно.

– Что за новый мир? – Дафна внимательно следит за Омегой, терзающей ее взглядом и молча признающейся в любви Сирениксу.

– То, что творит Дракон. Я не могу сказать большего, – она чуть проводит языком по губам, и в этом незначительном жесте столько сексуальности, что даже Дафна невольно замирает. – Но тому, что уже отжило, там не место.

Забрать. Омега должна забрать любовь к ней из Сиреникса. Всю, до последней капли, выпить, вернуть обратно тот лед, ту часть себя, что осталась с ним с тех самых времен, когда Дракон обратил ее в планету, когда две змеи были друг в друге. И сделать это можно только одним способом: заняться сексом. Крышесносящим, нечеловеческим в полном смысле этого слова, безудержным, выматывающим, больше напоминающим пытки, чем удовольствие, сексом. Им втроем.

Наверное, Дафна должна бы возмутиться. Наверное, ей нужно кричать или еще по-другому как-то вести себя, но вместо этого она впитывает в себя информацию и с невероятным сожалением смотрит на эту женщину, пусть Древнюю, но женщину, которая жертвует чуть ли не своей сутью – отдает своего мужчину другой, с треском отрывая его от своего сердца, вручая ей, Дафне, на золотом подносе. С ненавистью и безграничной болью в глазах.

Дафна лишь гадает, неужели действительно Дракону нужно было... Разрывать этот прекрасный союз. Неужели не нашлось другого существа, из которого могла бы получиться ледяная планета? Почему именно они?

– Сколько раз? – спрашивает Дафна.

– Достаточно одного, – Омега чуть медлит. – После этого я увижу бабочку.

Дафна вопросительно смотрит на Сиреникса, но тот мягко качает головой, объясняя, что это не та область, куда стоит лезть. Нимфа пожимает плечами. Что ж, она, в отличие от многих, знает, где лучше не делать шаг вперед, а просто постоять на месте. Если ей не нужно этого знать, она не будет пытаться. Но лишь до того момента, пока вселенная не будет грозить жизням ее самых дорогих существ. Тогда Дафна пойдет и против Дракона, если понадобится. На миг, лишь на миг, в ее глазах вспыхивает золотистый огонь, а на губах застывает решительная улыбка. Омега с интересом смотрит на нее.

– Как бы я тебя ни ненавидела, ты дос-с-стойна его... – шипит она. – Но если ты только сделаешь что-нибудь не так... Поверь, я найду способ, как уничтожить тебя. Я вручаю его тебе. И запомни, ценнее его у меня никого нет.

– У меня тоже.

– Ты ведь уже не совсем человек, – чуть склонив голову набок, произносит Омега, и пара прядей падает ей на глаза. Белая змея тут же заправляет непослушную прядь за ухо, чуть касаясь ее пальцами в длинных перчатках до локтя. Она – Омега – элегантна. До безобразного не приспособленная к этому миру, к этой жизни, но, если это потребуется, она выжмет все и впишется. Отсюда и видимая сдержанность, и ледяное спокойствие. Но если Древняя плохо знает эпоху людей, то едва ли она сможет закрепиться здесь.

Омега и не собирается. Она пришла ненадолго. С одной единственной целью. Она согласилась на это, пресмыкаясь перед Драконом и – как подозревает Дафна – из-за любви. Любовь, пожалуй, является главной причиной. Потому что для нее нет хуже, если он страдает. Как и для него. Они сейчас читают эмоции друг друга, как свои. И от этой сильной, словно сотни стальных тросов, болезненной связи как-то странно сжимается сердце и наполняется... Отчаянием. Эти оба слишком долго страдали. Их, не успевших оправиться от ран, столкнули вновь. И снова тот, ради которого она готова добровольно заколоть себя и станцевать на раскаленных углях, если потребуется. Дракон действительно неоднозначен в своих решениях.

Сиреникс непроницаем. Дафна не рискует предположить, что творится у него внутри. Его тянет в две разные, противоположные стороны, к двум женщинам, которые значили и значат для него больше, чем весь Бескрайний Океан. Вот только одну из них он никак не может отпустить, и она сама пришла к нему на помощь, с невероятными усилиями переступая через себя. Дафна не рискует предположить. Как и не рискует дотронуться до него. Она знает, что он останется с ней. Она знает, что не потеряет его. Но какой ценой?

– Теперь ты понимаешь, – проносится у нее в голове.

“Да, – думает Дафна, – теперь понимаю”.

– Как я уже сказала, – Омега обводит каждого из них долгим и выразительным взглядом, – мы должны соединяться втроем. Таким образом я смогу забрать его чувство к себе. И ваша любовь закрепится. Не будет никаких помех, – теперь Дафна знает, кто станет для нее примером истинного мужества. И даже самоотверженности, самопожертвования. Того, чего никогда не понимал Сиреникс.

Нимфа кивает. Чуть дрожа, Омега вскакивает с кресла, которое тут же с громким стуком откидывается назад. Но Древнюю не волнуют такие мелочи, она уже ничего не видит перед собой. В ее голосе скользит злость.

– Сначала я и он... Сначала мы.

Дафна не возражает. Она знает, что им нужно это. А Омега, не замечая ничего перед собой, с рывком бросается на Сиреникса, который тоже поднимается со своего кресла. Омега, бешеная, кровожадная, разъяренная Омега, со всей своей силой прижимает змея к стене, чуть ли не вдавливая в нее. Дафна кладет ногу на ногу и наблюдает за тем, что не так уж и часто увидишь в жизни.

Омега – это одна сплошная ярость. Горькая, холодная, пахнущая мятой и высокими соснами ярость. Восхищающая, трогающая самые дальние грани сознания. Ярость – это красиво. Но только в исполнении этой женщины, горящей безумством, дышащей ненавистью и потрясающе нежной любовью. Острой, терзающей, но несомненно нежной.

– Я ненавижу тебя! – шипит она, сжимая Сиреникса за горло, а тот лишь вглядывается в ее глаза, и всего на миг они застывают, вот так болезненно смотря друг на друга, и в этом выражается вся горечь этого мира. Ее внутренний огонь и его желание вспыхивают, соединяясь, и их губы смыкаются в страстном, чувственном поцелуе.

Она продолжает сжимать его горло, в то время как его руки покоятся на ее бедрах, но она этого словно не замечает. Омега берет, берет свое. То самое, что у нее незаслуженно отняли. Впивается в него губами, словно пытается соединиться с ним, войти, стать одним целым. А потом – Дафна даже не успевает понять, когда произошла смена ролей, – Сиреникс резко проносится по воздуху рядом с нимфой и через секунду уже прижимает к другой стене брыкающуюся, вырывающуюся, шипящую от злости Омегу.