Крыло бабочки

Все во мне.

В Дафне все бурлит и клокочет, ее крутит, разрывая на части, и все же она цела, невредима. Что-то собирается на спине, нимфа всей кожей ощущает это. Что-то загорается там, выжигается, Дафна кричит, словно ее коснулось Его Пламя. Спина болит и жжет нестерпимо, слишком горячо и невыносимо, нимфа сжимает зубы, но ее пьянит.

Новые ощущения, эмоции, чувства.

Я дошла. И поэтому...

Губы приоткрываются, и Дафна широко распахивает глаза, находясь на своем пике.

– Я говорю, – и в этот миг все заканчивается. Слишком резко, слишком быстро, но сила выходит из нее, зрение схлопывается обратно, образы тускнеют и пропадают, а Дафна без сил валится на песок. Она садится и замечает, что облик нимфы, маска нимфы... Пропали. Обнаженная, раздетая, оголенная перед взором целого мира. Она молча прикрывает грудь руками, когда к ней подплывает Сиреникс. Дафна смотрит на него, ничего не говоря. Но чувствует, что на спине что-то появилось. Что-то еще горит, что-то сосредоточено там, между ее лопатками.

– Только что ты перестала быть человеком, – спокойно сообщает Сиреникс, нимфа неотрывно следит за ним. – И на твоей спине выжжено клеймо.

– Как у Блум, – понимает Дафна.

Она не холодеет. Но беззвучно кричит.

Чарли внимательно изучает правила. Чарли хорошо ездит по улицам, соблюдает сигналы светофора, не тормозит резко, не давит ублюдков, не обращает внимание на тварюг, что так и лезут подрезать учебную машину. Но запоминает. Каждого. В лицо. Откладывает в недрах своей памяти, чтобы потом, при встрече... Да мало ли что. Каждого за нарушение закона поймать можно.

У Чарли, ко всему прочему, отличная память на лица.

Чарли сидит дома, закидывая ногу на ногу, просматривает бесконечные новости в интернете. Она – ребенок своей эпохи. Без интернета ни дня. Бесконечно зависать в социальных сетях. Тупо пяляться в ленту. И изучать. Смотреть. Предсказывать. Оценивать обстановку. Узнавать, что происходит в мире. А потом выполнять очередное задание и получать за него деньги.

У Чарли дома – куча книг о магии. Ежедневно читает, ежедневно черпает знания. И изучает свою магию. Великолепную и строптивую магию, непослушную, как тот черт, но верную. Проклятая делится на блоки, которые изучать еще и изучать. Но три из них Чарли уже открыла. Бытовые заклинания. Чары, необходимые для работы. Странная категория, но как ее еще обозвать, Чарли не знает. Развязать собеседнику язык, пройти сквозь стены, подслушать, увидеть, повернуть оружие... И третья, пожалуй, самая пригодная для битв. И самая ужасная. Болевые чары. Спеть отрывок из песни определенным голосом и воздействовать на тело человека. В виде галлюцинаций или по-настоящему. Любой орган, часть тела или на все вместе. Чарли не нашла у себя пока еще смертельных заклинаний. Но обязательно, черт возьми, обязательно это сделает.

Главное, чего Чарли не делает никогда, так это то, что она не слишком сильно вмешивается в ход времени. После события будет проще, но до него еще нужно дожить. Нельзя менять историю, нельзя слишком сильно танцевать на арене. Чарли – разведчик. Чарли слишком редко посылают на передовую. Она будет лежать в кустах и оценивать обстановку.

Ее мать была феей до мозга костей. Отец, как бы ни звучало странно, простым специалистом. Мать бросалась на передовую, отец тоже любил погеройствовать, но... Гораздо реже. Он все же предпочитал наблюдение. Да, в ее времени он стал именно тем, кем она восхищается. И кого действительно стоит брать в пример.

Но здесь... Они... Еще такие чертовы люди. В свои шестнадцать Чарли чувствует себя взрослее их лет на десять.

Интересно, а что бы сказала мать из ее времени, встретившись с Чарли снова? Увидев, каких успехов та достигла? И еще продолжает достигать? Но Чарли жалеет об одном лишь. Что не убила тех ублюдков, которые над ней надругались. Сами издохли от того, что использовали заклинание запрещенной магии. А она бы с удовольствием пытала их тела.

Жалеть о том, что вылетела из своего времени? Есть такое немного, но так, лишь изредка накатывает. Ностальгия – вещь странная, дама своевольная. Чарли, может, просто скучает. Но не жалеет. Она живет какой никакой жизнью и ждет, когда произойдет событие. Лишь бы ничего не изменилось. Лишь бы какой ублюдок не вмешался. Но тогда Чарли с удовольствием любого преследует.

Сегодня вечером – на задание. Заказ поступил с дрянной такой планетки, подозрительной. На самом краю галактики расположилась, проклятая. До нее переть и переть на космическом корабле, но телепортация – наш друг и верный товарищ. Вот только у них там, как будто, своих нет. Впрочем, Чарли-то все равно. И деньги обещали нехилые. Какое там сегодня число? Оп-па. Она усмехается.

Батенька соизволил сдохнуть. Ну ничего, ему полезно. Может, так мозги на место встанут. У Музы там, наверно, состояние совсем хреновое. Как же фигово, когда тело может умирать. Но Чарли о смерти не задумывается. Она ей просто не светит. Тем более, Чарли отлично знает, что произойдет дальше, поэтому может расслабиться. Но на мать на всякий случай глянуть надо, чтобы та глупостей не натворила. А то резанет еще себя с перепугу. Мало ли. Хотя... Нет, едва ли. Ей не дадут.

О, Синхэ пописывает.

Синхэ: Крэкот?

Чарли: Угу, послезавтра с утра дома буду. Кинь фильмец, а.

Синхэ: Без проблем.

Вещи собраны, Чарли смотрит на часы: почти пять часов. В восемь надо будет телепортироваться. Она еще много чего успевает за это время: и в Алфею сгонять, и на Мелодию, чтобы посмотреть и убедиться, что с Музой все в порядке, и поесть себе приготовить, и кофе выхлебать, и планшет зарядить. Время пролетает незаметно. В восемь Чарли одевается и, не моргая, переносит свое тело на другую планету.

Это даже не больно. Это даже не крик. Это дрожащие губы и абсолютная слабость. Я дрожала на своей планете, около своей святыни без того, кто был моим светом в этой жизни. Хотя нет… Не светом. Засасывающей и поглощающей тьмой. Кто придавал мне сил. По кому я долго страдала. Кого добивалась. С кем хотела... Я просто не могу назвать его по имени. Изрытая земля вокруг знала больше. Мне некуда, не к кому было пойти. Лейла, другие девочки… Почему-то в тот момент они казались до противного далекими, и я поняла одну вещь: ни одна подруга никогда не разделит мое горе. Лейла пережила свою лихорадку сама. Я знала, прекрасно знала, что они поддержали бы меня. Помогли. Вытащили. Но я не могла пойти к ним. Слишком далекие, слишком недосягаемые. В этом мире просто не было людей, к которым я могла бы обратиться.

У меня абсолютно не было сил. Как показалось в начале. Их вполне хватило бы на одно маленькое перемещение. Нет, не в Алфею. Не вставая, не поднимаясь с земли, не трансформируясь. Я пошла в то единственное место, где могла найти поддержку. Я упала у могилы матери.

Не знаю, сколько прошло времени. Не знаю, сколько я здесь лежу. Может, час. А может, и целый день. Земля, на которой я столько раз жгла особые поминальные смеси. На которой стояла, закусив губу, скрестив руки и жалуясь тебе на жизнь. Ты всегда понимала меня, мама. Потому что ты уже мертва и не способна сказать ни одного слова.

«Мертвые не кусаются». Но именно от тебя мне нужна поддержка.

Я словно бы чувствую родную кровь в этом месте. Словно сама земля у твоей могилы питает меня. Поддерживает, когда последние силы отказывают. Я не могу встать. Лежу пластом, лежу без сил, лежу, уткнувшись в траву и смотря на земляные бугорки. Ты лежишь под землей, а я лежу на тебе. Забавный факт. Я бы посмеялась, но прости. Я не плачу. Не визжу. Не рыдаю. По моим щекам беспрерывно струятся слезы, а на душе пусто-пусто. Вообще никаких мыслей. Только такое странное чувство, что вот сейчас, именно сейчас должно наступить. Не наступает.