Крыса в чужом подвале
Шрифт:
Их осталось двое. Он и Йоун. Была декархия. Раз-раз и истаяла, как ледяная корка в луже на ярком солнце. Но скорбеть о потерях и считать раны подобает после боя. Тем, кто в бою уцелел.
Вскоре их прижали к дверям в башню и теперь они работали в паре. Колченогий, прихрамывающий Йоун и он. Один плюс один - четверорукий, смертоносный монстр. Меч бил на уровни груди, яри разило снизу в живот и пах, если меч опускал горизонт атак, яри выстреливал в лицо, в шею и в голову.
– Лихо у нас с тобой, - еле проговорил Йоун, когда неприятель отступил перестроиться. Слепо лезть на смерть не хотели.
Вот
– Ииих!
– замахнулся он топорком.
Костас опередил бросок. Рондел полоснул воздух и ударил в щеку, соскользнул по кости в глазницу.
Бросок керна смазался и оружие улетело мимо. Сам метатель обреченно взвизгнул и упал на колени. Втоптав раненого, гэллогласы атаковали. Им была нужна надвратная башня.
Первый прикрывался большим щитом. Костас опершись на яри, подпрыгнул и ударил в щит ногами. Гэллогласа откинуло к краю площадки, он попытался удержаться, хватаясь за чье-то плечо. Так вдвоем и покатились по лестнице, под клинки спешащему на выручку обороне резерву.
Подоспевшие торквесы отогнали нападавших шагов на десять и увязли. Теперь уже нападавшие обороняли стену, давая возможность подкреплениям подняться по лестницам. Торквесы из кожи лезли сбросить их. Так два отряда и стояли, вцепившись друг в друга и пластаясь накоротке. Костас подошел к Планку. Тот открыл глаза и что-то шептал, отплевывая кровью. Потом затих.
– Неплохо заработали, - выдохнул без радости Йоун.
Согласно правилам, деньги за бой получал весь десяток. Или те, кто от него остался.
На донжоне ударили в гонг. Звук больно отдался в ушах.
– Воронье скликает, что ли?
– пыхтел Йоун. Сил у карнаха почти не осталось.
Больше им участвовать в бою не пришлось. Руджери дожал нападавших. Спафарии организованно спустились. Кто по лестницам, кто по веревкам. Их что заботливая мамаша прикрывали лучники. Бородача-карнаха попытавшегося ухнуть в догонку кусок зубца пристрелили сразу. Гэллогласы, огрызаясь ударом на удар, тоже отступили, не показав неприятелю спины. С кернами получилось проще. Кто успел, сбежал. Замешкавших порубили, столкнули вниз.
– Славненько порезвились, - ходил по стене героем Дёгг. Длинный порез на щеке вызывал в нем неподдельную радость. Чем больше шрамов заработает, тем вернее получит свое Медный браслет.
Капитан бегло осмотрел стену и приказал замковому каменщику, заложить проломы и восстановить зубцы.
– Работы сколько! Не успею, - взмолился каменщик.
– Успеешь, - злился капитан. Руджери прекрасно понимал свежая кладка не выдержит и плохонького снаряда. Но не стоять же на ,,беззубой” стене, что пугало в голом поле.
В трапезной, за столами не весело. Тишина как при отпевании. Даже к Селли, что подавала вино, никто не лез. Та уж и так подойдет и сяк. Наклонится, в вырез на груди пупок видать и титьки чуть не вываливаются. Не до нее мужичкам. Умаялись. Смерти в лицо заглянули, оттого и мрачные. Не до любви ныне.
Дёгг припер кувшин вина.
– У нас раздовали, - похвалился сард.
– Руджери приказал.
Не спрашивая, разлил в кружки. Всем кто подставил. Не пожадничал.
Костас выпил. Скорее по традиции.
Они у солдат одни во все времена. Помянуть павших, за здравие живущих, за терпение тех кто ждет.– Что это на тебе?
– спросил Дёгг, увидев куртку.
– Одежка, - ответил Костас.
– Странная… Бабья что ли?
– пощупал материал.
– Кожа в роде. Со змеиной схожа.
– Какая есть. Душу греет, да и ладно.
– Акетон бы лучше под низ одел. Топором или мечом достанут все мягче, чем в этом.
Почерпав каши, а больше мяса, Костас отправился к оружейнику. По дороге постоял у бочки умылся и подержал руки в воде. Пальцы заходились от боли. А так немного поплещешься все легче.
Тод как всегда возился с железом. Выполнял заказ фрайхи, клепал серебром рукоять кинжала.
– У тебя чикошская сталь есть?
– подбирая слова спросил Костас. Словарный запас хоть и не велик, но белее менее изъясниться смог.
– Зачем тебе?
– навострился Тод.
– Если нет тогда и говорить нечего.
Оружейник нахмурился и стал усердней стучать молоточком.
Костас не уходил, наблюдая за работой.
– Много надо, - спросил Тод отрываясь. Не идет работа, когда за плечами виснут. Да и заказ этот? Нашла время тешиться глупостями. Уйма железа требует починки, а тут занимайся невесть чем.
– Так есть или нет?
– Наконечник стрелы. От отца достался. Старый фрайх, свекор, стало быть, нашей бэну Эйрис, воевать уходил в Пушту. Обратно только не вернулся. Слуга привез весть о его великом геройстве, да латы вражеским оружием порченые. Отец, когда доспех осматривал, чинить собирался, нашел наконечник стрелы. Ну и припрятал. Такое железо днем с огнем не сыщешь, не купишь. Хотел научиться, делать. Только сталь то добрая, да хитрая. Не отдала секрета. Мда… Отец сказывал и получше чикошской ковка есть. Мол, хранятся у фрайхи два меча. Название мудреное у них. Шоудао. Парные стало быть. Кто ковал их неведомо. Знатное оружие. Древнее.
Оружейник оглядел серебряный узор. Баловство, а не работа. Разве в оружие красота рукояти ценится? Клинок! Острота его. Чтобы не тупился и работы своей не боялся.
– Арарэ сделаешь?
– Что?
– не понял оружейник.
– Представь яблоко, нанизанное на баллок. Только яблоко железное. Наконечник от чикошской стрелы.
– Для чего тебе такая штука?
– заинтересовался Тод. Ратного железа он за свою жизнь изготовил не мало. Гору! И для чего оно служит, знал. И как служит, видел. И того что от той службы получается, не пугался.
– Венсону подарю.
Может владей Костас речью получше шутка и получилась бы, а так…
– Зазря голову сложишь, - не одобрил Тод идеи.
– Моя голова…
– Справедливо…, - оружейник подумал и согласился.
– Когда надо?
– Чем раньше, тем лучше.
Костас вышел из оружейной. Возле казармы, снова сунул руки в бочку с водой. Пальцы болели хуже прежнего. Он поплескался, сбивая боль. Намочил лицо и голову унять зудящую кожу.
Ни в казарму, ни на стену в этот раз Костас не пошел. Пристроившись на конскую поилку, ел сливы из оставленного кем-то ведра. Желтые плоды полопались, потекли мякотью. По некоторым ползали осы. Насекомые недобро жужжали, когда он их беспокоил.