Кто ищет, тот всегда найдёт

— Кто такие? Что надо?

— Геофизики, — отвечаю, тушуясь перед пьяной тушей.

— А-а, — радуется, — товарищи по оружию. — Подмигивает и предлагает: — Дерябните… — оценивает критическим взглядом, — … по полстаканчика? — на большее ни по возрасту, ни по комплекции мы не тянем.

— Нет-нет, — отказываюсь с ужасом, мгновенно ощутив во рту тёплый вкус тошнотворной сивухи, — мы в рекогносцировочном маршруте, нельзя… да и жарко.

Он ржёт, выставив вперёд жирный небритый подбородок.

— Охладиться есть где, смотри! — от компании отделились двое и, как были в одежде — нырь в яму, за ними и третий. — Сейчас, — успокаивает ражий, — остынут мужики. — А те выныривают, ухают, рычат: один — «У-гы-гы!», второй — «А-а, мать-перемать!» и снова скрываются с головой, распугивая рыб, жмущихся к краям и дну. Вдруг, отчаявшись, большой стаей, мешая друг другу, рыбы в панике устремились вверх по водопаду и не все выскочили, многие, не набравшие силёнок и спихнутые соседями, упали обратно. Хорошо, что алкаши недолго принимали бодрящую ванну — вода-то ледяная! — выскочили, забегали друг за другом, орут как оглашённые невесть что и матерятся, стуча зубами, а потом разделись догола, поржали, определяя, у кого спрятался больше, одежду расстелили на камнях на просушку, а сами залегли головами к эпицентру, и наш туда же, мы ему не интересны. Сказал что-то компании, те окинули нас безразличными взглядами и потянулись за стаканами, налитыми доверху. А мы, несолоно хлебавши, двинули дальше осматривать другие экспонаты природного аквариума.

Этот ручей был больше нашего, шире, и вода в нём, наверное, вкуснее, потому что рыба шла в нём сплошняком, покрывая всё дно. Она то стояла, задумавшись, то медленно и синхронно передвигалась вверх, то разом, как по команде, бросалась скопом в сторону, а потом медленно возвращалась на старое место. Я слышал, что по какому-то наитию они выбирают для нереста не всякий приток, а определённый, закреплённый в них генетическим кодом на все последующие поколения, и малёк, которому посчастливилось вылупиться, выжить и спуститься в океан, обязательно вернётся для продолжения жизни в дом родной. А человеки? Раскидают детишек где попало, и растут чада без роду и племени, в угоду себе и во вред окружающим.

Чем ближе слышался надсадный рёв бульдозеров, тем больше становилось рыбы в ручье, и была она беспокойной, шла почти в два этажа, торопясь уйти вверх. То и дело выталкиваемые друг другом, они тяжело взлетали над водной поверхностью и гулко шлёпались, недовольно трепыхая мощными хвостами. Всё чаще стали попадаться израненные, порезанные, а некоторые тащили за собой икряной шлейф, и всё равно, даже в таком состоянии, упорно передвигались на нерест. С приближением к реке долина значительно расширилась, и за кустами зажелтел широкий песчано-галечниковый плёс, а ручей разделился на два протока. По всем берегам стояли десятки, а мне показалось — сотни — деревянных бочек. Около них деловито ходили, копошились с ножами в руках какие-то промысловики, а вокруг — завалы дохлой и трепещущей рыбы вперемешку, и сюда, в кусты, порывом ветра вдруг занесло отвратный запах тухлятины. Мы не стали спускаться к тем, а поверху, маскируясь кустами и шумом тракторов, подобрались поближе и наблюдали за слаженными действиями браконьеров, оставаясь невидимыми. Да, это была рыбалка! Такой рационализации ни в каком институте не придумают. Со стороны реки прямо по руслам обеих проток двигались два бульдозера. Опущенными ножами они гнали перед собой валы воды и выплёскивали на берег шевелящийся рыбий вал. Не выброшенные и не успевшие уплыть рыбины погибали под гусеницами, и вода за гусеничными траулерами была мутной, перемешанной с икрой и частями рыбин.

— Разве это по-людски? — спрашиваю, ужасаясь жестокости сородичей, у Сашки.

— Хуже зверей, — соглашается он.

А двуногие звери, забыв о человечьем обличии, о существовании души, торопясь, хватали ещё живую рыбу, безжалостно вспарывали ножами её брюхо и вываливали, помогая рукой, икру в бочки. Опустошённую рыбу перехватывали другие, укладывали в другие бочки и засыпали солью. Конвейер действовал слаженно и быстро, не оглядываясь на прошлое, не заглядывая в будущее, живя сегодняшним, сиюминутным.

Не успели мы, вернувшись, как следует передохнуть и опомниться от гнусной экскурсии, как лагерь заполнился возвратившимися парнями, возбуждёнными богатой добычей — каждый приволок по мокрому мешку несчастной рыбы, не добравшейся до заповедного садка. Уютный наш лагерёк превратился в отвратительный рыборазделочный цех, где все резали, выдавливали, солили и выкручивали икру из защитной природной оболочки остроконечными палочками. И все ели эту рыбу, захрустывая сухарями и захлёбывая жирным чаем. Тошнотно и выворотно! Чтобы не видеть и не нюхать, пошёл в гости. Но и там оставшаяся пара мужиков занималась тем же. Вся страна, весь мир резал, давил, солил. Хорошо, хоть Дмитрий сидел в палатке, доблагоустраиваясь и проверяя снаряжение.

— Заходи, заходи, — приглашает радушно. Стол у него накрыт фанерой и застелен чистой белой бумагой — одно удовольствие на таком работать, даже боязно опереться грязным локтем. Рядом со столом, в торце, смайстрячен вкопанный табурет, всё — как в лучших домах Парижа. Сел на него, а хозяин — на лежанке, на свежих ветках. Спальник свёрнут в головах, чтобы не пачкался и не мялся, не то, что у нас. У нас на нём и сидят, и лежат днём, превращая постепенно чехол в засаленную тряпку.

— Ну, как, насмотрелся?

— Во! — режу ребром ладони под подбородком. — По самое горлышко! Никогда не думал, что наш брат-геолог способен так гадить в собственном доме.

Дмитрий встаёт.

— Погоди, — говорит, — чаю принесу, у меня печенье есть. Тебе какой, покрепче?

— Давай, — соглашаюсь, постеснявшись заикнуться о сгущёнке. Когда, причмокивая, опробовали запашистый, духмяный чай да скромно заели печенюшкой из пачки «Октябрь», хозяин продолжил начатую тему:

— Ты видел, — защищает своего брата, — не геологов, а буровиков и строителей, а они в тайге не дома, а в командировке, им здесь всё трын-трава. Кстати, в командировке все ведут себя по-скотски, что геологи, что буровики, налижутся — и море по колено. — Я вспомнил Когана с Хитровым у Алексея. — И сам, небось, не лучше? — улыбается, смягчая догадку.

— Не-е, — скромно отказываюсь от престижной репутации. — Я всего в одной командировке был, у соседей.

— Всё впереди, — успокаивает Кузнецов, допивая чай и отставляя кружку на полочку, прибитую к стояку. А мне никак не хочется превращаться в свинью где бы то ни было, и почему-то верится, что со мной такого не будет.

— Как они рыбинспектора не боятся? — удивляюсь деловитости и спокойствию механизированных браконьеров. — Нагрянет потайно, и загремят в тайгу не в командировку, а надолго.

Дмитрий смеётся.

— Так он, — объясняет, — предупредил, что уезжает с помощником в город на неделю.

— В самый нерест?

Дмитрий ещё больше радуется.

— Ты где, — спрашивает, — родился? Ему дом построили, один из лучших в посёлке, машина в любое время к услугам, на складе пасётся, как у себя в кладовке. Когда же ему уезжать? Ты думаешь, икра и рыба буровикам и строителям? Им, конечно, тоже немало достанется, но основная масса разойдётся по всяким начальникам, нашим и райисполкомовским, немало отвезут и в Управление. Так что, рыбинспектор знает своё место и своё время, иначе бы давно сменили. — Мне от Димкиных слов стало как-то нехорошо, муторно. Захотелось спрятаться где-нибудь в глухой тайге, в избушке, и жить там, ничего не зная о человеческих подлостях. Зря не напросился вместо Колокольчика в староверы. Выходит, что главные, злостные браконьеры — не единичные мужички, которых нещадно отлавливают и сурово судят почём зря, а сам инспектор с мафиозным руководством района. Стыдно и за них, и за себя, что ничего не в силах изменить, ничем не могу помочь беззащитной природе. Во всяком случае, охоту к красной рыбе у меня надолго отбили. — Хорошо тебе, — корит, смеясь, адвокат, — с твоей комплекцией да без жены много не надо, и на Марсе проживёшь. — Мне и впрямь захотелось на красную пустынную планету. — А нам с семьями, — продолжает, — да с телесами, — хлопает себя по брюху, — что прикажешь делать? Каждый вертится, как может — такова жизнь. Вертится и не мешает вертеться соседу.

Ну их всех, думаю, хватит мне рыбной темы, пора менять разговор на более приятный.

— Вам что, — спрашиваю, — Коган передал материалы по участку?

— Нет, — отвечает Дмитрий, — не видел.

— Странно, — тяну удивлённо, — материалов нет, а вы уже дорогу почти закончили и не сомневаетесь, что бурить надо.

— В чём сомневаться-то? — удивляется и он в свою очередь. — Вы музыку заказываете, вы и сомневайтесь, а нам-то с какой стати?

— А всё же, — не сдаюсь, — вдруг никакого месторождения не будет?