Кто ищет, тот всегда найдёт

И я, не медля, пока остальные не очухались, даю команду:

— С утра, — распоряжаюсь зычным командирским фальцетом, — делаем новую схему измерений, а Степан пусть идёт за пулярками — напуляет с десяток и затушит с лучком и травами в винном соусе из лимонника: вечером у нас будет очень нужный гость. Не подведёшь? — спрашиваю охотника.

— Никогда, — ручается Стёпа и за себя, и за ружьё.

Успокоенный, забираюсь в палатку, в который раз разворачиваю вымученную тяжкими трудами и раздумьями схему, маракую, что бы такое сотворить, чтобы без всяких-яких стало ясно, что известняки — одно целое. Но ничего новенького, сверхординарного, на выдохшийся ум не приходит, и решаю ставить простенькие короткие вертикальные электрозондирования, такие, чтобы дальние электроды уходили за предполагаемые субвертикальные контакты хотя бы на одну-две измерительные точки. Прикинул по линейке — хватит и километровых разносов: и то легче. Инструкция по электроразведке, как и именной кольт, всегда при мне, на дне рюкзака. С трудом добыл, выписал нужные разносы измерительной и питающей линий, и очень тяжело вздохнул, представив, как нам будет трудно и муторно, поскольку ни работяги, ни я никогда не занимались интеллектуальной электроразведкой. Но что делать, не боги горшки обжигают, а самоуверенные нахалюги вроде меня. Вылез из палатки, собрал все батареи БАСовки, упрятал в семейный рюк и сделал соединительный розеточный вывод. Темнеть стало. Здесь, в долине под горой, темнеет особенно рано, а руки чешутся. Выбрал при свете костра две катушки с лёгким ходом, оставил на них по 1,5 км провода, лажу гроздья электродов, и мужики подсоединились, помогая, — хорошие всё же у меня парни! Заодно, разогнавшись, смайстрячили и измерительные коротышки. Так, нежданно-негаданно и сработали всю схему, хоть выходи на профиль. Жалко, что луна — не солнце. Смотрю, а вокруг неё матовый венчик — значит, быть поутру морозцу. Неужели помешает? Не должно быть такого, прорвёмся! Верю, но этого — ой как мало!

Утром поднялся с трудом: кости ломит — всегда так, когда настроишься на окончание работы, шкуру трясёт, того и гляди отстанет от скелета, зуб на зуб не попадает, особенно если какие вырваны, так и хочется плюнуть на жирную точку и нырнуть опять в мешок, спрятаться с головой, и пропади всё пропадом! Что мне, больше всех надо? Ничего нет хуже, как быть мелким начальником. Это только в бою командир спешит позади всех, а на работе он всегда первый начинает, иначе никто не пошевелится. Сашка, засоня, конечно, проснулся, но не шевелится, ждёт, может, я расхочу работать. Кое-как разжёг костёр, взял чайник, зябко поёжившись, пошёл за водой к ручью. Мокрая земля замёрзла за ночь, хрустит под ногами, роса, выпавшая с вечера, превратилась в густой серебристый иней, кругом бело, от воды поднимается лёгкий стылый парок, аж жуть! Одно греет: такие лёгкие заморозки в начале октября — явление временное. Они напоминают о близком предзимье, о том, что пора домой копить жирок, а не мотаться, тратя последний, по тайге. Днём оттает, потеплеет, и пойдёт чехарда: тепло — холодно, тепло — холодно, пока погода через пару недель окончательно не остановится на последнем. Но это ещё потом, а пока надо вкалывать.

Всего наметил, скупясь, шесть ВЭЗов. Начали с дальнего, через найденный известняк. Сопротивления сразу круто полезли, увеличиваясь, вправо, а потом кривая ни с того, ни с сего сделала резкий финт влево, изломавшись в сторону низких сопротивлений, и сколько я ни бился, переставляя электроды и так, и сяк, ничего не помогало. Хотел выругаться от души сразу и по матушке, и по батюшке, и в бога, и в дьявола, да услышал, как кто-то ломится к нам снизу по склону и придержал язык. Ветки раздвинулись, смотрю — Кузнецов, а за ним — батюшки светы! — тяжело дыша, поднимается толстенький лысый коротышка, еле узнал в нём его величество Короля Романа. Вот это визит! Подошли, поздоровались, монарх по-простецки, за руку, и со мной, и с Бугаёвым.

— Пришли, — сообщает, — посмотреть, что у вас тут необычного.

— Вот, — пинаю бугорок у треноги с прибором, — известняки есть скрытые, в том направлении — скала, а чуть правее — габбро-диоритовый массив. — Достал и развернул кальку, на которую скопировал свою схемку.

— Здесь мы? — спрашивает Дмитрий, показывая пальцем.

А Роман:

— Не будем, — говорит, — их задерживать, сами разберёмся, — и ко мне: — Вы когда кончаете?

— Даже не знаю, — мнусь, — скорее всего — поздно.

— В любом случае, — решает, — встретимся вечером, расскажешь, что тут у тебя, — и они с Кузнецовым дружно затюкали молотками в моей яме с известняками, а я скомандовал передвижение электродов и снова, как назло, получил точку в финте. Это на бумаге всё быстро, а на ВЭЗах — всё медленно. Решил вернуться на разносы, где была точка с большим сопротивлением, повторил — нет, не ошибся. Опять возвращаюсь на финт — то же самое. Король с Кузнецовым давно ушли, а я застолбенел и не знаю, что делать дальше. И вдруг — озарило! Балда ты, говорю сам себе, и дети забалдеют от тебя, храни их боже, как не мог догадаться, что загибок на графике как раз и есть то, что надо — он фиксирует пересечение питающими электродами геоэлектрического контакта, когда токовые линии натыкаются на изолирующую вертикаль известняков, вследствие чего и падает сопротивление. Даже вспотел от облегчения. Сейчас, тороплюсь, проверимся на втором профиле. Перетащились, замеряю — есть финт, есть граница известняков, значит и они сами продолжаются в сторону скалы. Не могу определить на какой глубине, но есть, и этого не мало. Эврика! Молоток, Вася! Кумпол ещё не загнил, варит. Решил для надёжности повторить весь ВЭЗ. Все измерения — тюлька в тюльку. Самое время кого-нибудь расцеловать, да некого: Бугаёва — противно, не поймёт ещё и врежет по сопатке, а невесты в нужный момент нет. Больше, однако, сделать не успеем. Смотались, перетащили схему на следующий профиль и уже в сумерках заторопились в лагерь. До него о-ё-ёй сколько топать, а в носу уже свербит от запаха рябчатины, и на языке ощущается вкус обсосанных косточек. Рвём вниз так, что пятки сверкают.

Король со своей свитой сидят у костра, внюхиваясь в раздражающие запахи из самой большой нашей кастрюли. Рядом стоят плотно набитые рюкзаки с прислонёнными к ним грязными молотками.

— Иваныч, — встретил, заговорщицки улыбаясь, Степан, — всё о-кей!

— Если, — шепчу, — им по паре отвалить, другим достанется?

— Всем достанется, — уверяет шеф-повар, — умывайся скорее. — Я поморщился: и что за дурная привычка у хороших людей напоминать о противном? Пришлось идти к ручью и заставлять истомлённых гостей ждать.

Хитрый Стёпа сам наполнил нам миски и отправил шамать в палатку, и что там досталось всем остальным, не знаю, но, судя по частому хрусту костей и весёлому смеху, обиженных не было.

На сытый желудок любые материалы выглядят прилично, а о моих и говорить нечего. Повторил Королю последовательно и внятно то, что рассказал Кузнецову. Он выслушал, не перебивая, и талдычит то же самое, что и Дмитрий:

— Характер вторичных изменений пород на участке, — говорит, — свидетельствует о мощной зоне интенсивного скарнирования, но, как ни крути-верти, этого мало. Нужны хотя бы какие-нибудь зацепки о рудной минерализации и, в первую очередь, данные геохимии. Мы, — сообщает, — отобрали сколки, сколько могли, и сделаем химические анализы, но и ты не тяни со спектральными анализами. — Лажово ему так рассуждать — «не тяни», а как я отсюда дотянусь до них? А он, словно подслушав, предлагает: — Я завтра вечером, часа в четыре, уезжаю, давай со мной. — И встаёт, как будто договорились, хотя я молчу, не зная, на что решиться. Выбираются они из палатки и берутся за тяжёлые рюкзаки. Дмитрию-то что, у него плечи шире моих широких, а Король, чувствую, если влезет в лямки, то далеко не уйдёт.

— Стёпа! — зову палочку-выручалочку. Он — тут как тут. — Помоги, — прошу, — Роману Васильевичу дотянуть рюкзак до буровой. Назад найдёшь дорогу в темноте?

— Запросто, — не сомневается опытный таёжник.

— Да я сам, — отказывается Король, отходя от рюкзака. И ушли они втроём.

Сижу в палатке, пересчитал сопротивление, перерисовал кривые начисто, нанёс точки скрытых контактов по обе стороны известняков, и то — хлеб. Лежу, размышляю: ехать или нет? Бросать ВЭЗы — ой как не хочется, оставить измерения на неопытного Бугаёва — боязно: а вдруг что не заладится? Потеряем дорогое время. Да и за наблюдаемой кривой следить надо, мало ли что она выкинет. Ладно, решаю, с утра сделаем точку, а там видно будет. Незаметно и закемарил. Разбудил радостный вопль Суллы:

— Мужики! — орёт, не уважая чуткий сон начальника. — Бутылку принёс!

Сашка, затихший было в мешке, ожесточённо забарахтался, торопясь расстегнуть неподатливые палочки-пуговицы, вылез в одних трусах и рванул, малявка-алкаш, на призыв. Слышу, и остальные радуются. Ну, Король! Сорвёт завтрашнюю работу, налижутся вшестером из одной бутылки вусмерть — не встанут утром. Вот и оставь их без пригляду. Нет, не поеду. Выполз тоже. Костёр уже горит вовсю, и все вокруг с горящими жаждой глазами, а виновник закостёрья разливает на глазок, боясь ошибиться лишней каплей, и у меня спрашивает:

— Иваныч, где твоя посудина?

— Мне, — мужественно отказываюсь, — не надо: у меня аллергия на спиртное.

— Как это? — удивляется Стёпа неизвестному вредному влиянию лекарства.

— А так, — объясняю, — чем больше выпью, тем больше хочется.

— Во! — встревает один из бугаёвских бичей. — И у меня так: нажрусь до зелёных чёртиков, а всё мало. — Он, наслаждаясь, медленно высосал мизерную порцию, долго вытряхивал в рот последние капли, с удовольствием облизал повлажневшие губы и заварил в несполоснутой кружке крепчайший чифирь. — Как-то, — продолжает, — до того осточертели гады, что стал их ловить, чтобы придушить поодиночке. Где там, выскальзывают, вдруг из маленьких превратились в больших, ходят по тёмным улицам как ни в чём не бывало, шатаются из стороны в сторону. Сейчас, думаю, я хоть одного заделаю. Встал за угол дома, жду. Как только он вырулил из-за угла, хвать за глотку, а он, подлюга, не предупреждая, хрясь чем-то по башке — искры из глаз посыпались и сознание отключилось. — Борец с нечистой силой взял настоявшийся, укрепляющий нервную систему напиток, отхлебнул, выплюнул попавшие чаинки. Остальные тоже принялись за крепкий чай, и я — на него у меня аллергии нет. — Да, — продолжает добровольный трепач. — Очнулся в вытрезвиловке. Оглядываюсь, лёжа на спине, какая-то необычная, не наша — нашу я до последнего ржавого пятна на грязном потолке изучил. А тут — чисто, стены выкрашены в чертячий цвет, под высоким потолком матовые лампы еле светят, лежаки цементные, накрытые тоненькой клеёнкой, никто не блажит, не орёт, не матерится, и все лежат голые — и мужики, и бабы, с неприкрытой срамотой. Холодрыга — ужасная! Перевернулся набок, поджал колени к животу, да разве собственным растраченным теплом согреешься? Башка болит, раскалывается, аж дёргает. Пощупал — здоровенный шишак и кровавая короста сверху. Ничего себе, матерюсь, огрел, чертяка! Кое-как поднялся на ноги, голые ступни на цементном полу скрючились, ищу, чем бы накрыться — ничего нет, всю одёжку, чтобы больные не удрали, спрятали в каптёрку. Какие-то новые методы выздоровления на нас испытывают. Остальные лежат себе на спинах, синие, а не мёрзнут. Ткнул в бок одного, другого — холодные как лёд и не шевелятся. Вот нажрались! Подошёл к столу, где стояли какие-то банки с какой-то жидкостью, может, думаю, опохмелка какая. Нюхнул из одной и чуть опять не отключился, а во второй — знакомый запашок, приятный. Палец обмакнул, лизнул — точно, он, родимый. Перекрестился на всякий случай, глотнул взасос, тепло потекло по нутру — кайф! В ёмкости не меньше литра, корешам тоже можно уделить. Но сначала, конечно, сам согрелся как следует, а когда и стены, и потолок, и кореша нормально поплыли в глазах и стало очень тепло, принялся вливать в глотки лежащим, чтобы и они, болящие, согрелись и оклемались, а то одному скучно: не поболтать, не чокнуться, не обняться. Всем досталось, и мне осталось, допил остатки и снова залёг на лежанку, пусть теперь вытрезвляют. — Рассказчик долил в чифирь кипятку и отставил настаиваться по второму разу. — Очнулся во второй раз, смотрю, врач у стола проверяет банки, тоже, наверное, опохмелиться хочет, а нечем. Взял нож, ещё какую-то блестящую штуковину, подошёл к ближнему голышу и всадил прямо в брюхо. Я со страха как ойкну, он поднял голову, успокаивает меня: «Погоди чуток, этого вскрою и за тебя возьмусь». У меня опять из башки через глаза искры посыпались. «За-а-чем?» — заикаюсь от страха, и хмель без опохмелки пеленой сползает. «Как зачем?» — удивляется, глядя исподлобья. — «Надо же узнать, отчего ты сдох!» «А чё», — оторопел я, — «я сдох?». «Посмотри», — советует, — «на себя, сам поймёшь». Посмотрел — вполне приличный вид, как у всех в бане. «Может, от гриппа?» — подсказываю, резаться-то и сдохлому не хочется. «Выясним», — обещает и уходит в какую-то каморку. А я как спрыгнул с лежанки, как рванул в дверь на улицу, захочешь — не догонишь. День яркий, народ ходит, а я зажал ладонью муди и чешу что есть силы к себе на хату. Бабы смеются, и не всякая отворачивается, мужики гогочут, кричат вслед: «Что, муж застукал?». — Парни мои смеются, представляя кросс голышом. — Вот до чего доводит, — досказывает гриппозник, — эта самая… как ты назвал, начальник?

— Аллергия, — подсказываю.

— Во-во, она самая. — Ещё немного посмеялись, пообсудили историю тяжёлой болезни и разошлись.

Утром окончательно решил, что надо ехать. Вызвал в кабинет Бугаёва, внушаю, что мне надо по требованию Короля отлучиться на базу для передачи материалов на день, может, на два, и ему, Михаилу, придётся заканчивать ВЭЗы. Сегодня один сделает в моём присутствии, а остальные — самостоятельно. Когда кончит, пусть переезжает на Детальный-2 заканчивать естественное поле и захватит мои вещи, потому что я сразу приеду к нему. Ещё раз, на бумаге, повторили технику и методику наблюдений ВЭЗ, и он, не возражая, ушёл, а мне — стыдно. Зову Суллу. Приходит с весёлыми глазами, открытой улыбкой, бодрый и подтянутый, любо-дорого смотреть на парня, чувствующего тайгу родным домом. Даю и ему наказ: после ВЭЗ переезжать в базовый лагерь и помочь до конца сезона маршрутникам. Сашку пусть возьмёт с собой на случай подмены кого-либо. Кличу ординарца, объясняю ситуацию и ему, он не возражает, только просит разрешения поработать с прибором — разрешаю. Всё! Распоряжения отданы, концы подрезаны, а уходить не хочется.