Кто ищет, тот всегда найдёт

Показал мне мелкомасштабную геологическую карту, и я вдруг, напичканный интуициями и фантазиями, явственно увидел, что все три участка — Первый, Второй и Угловой — расположены на одной линии и, следовательно, контролируются одним мощным региональным разломом. Догадался и таю в себе, чтобы скептик не засмеял. Ладно, думаю, смеётся тот, кому потом не придётся локти кусать. Разломчик-то — рудоконтролирующий. И на Первом, и на Втором участке не ахти какая, а рудишка есть. Значит, и на Угловом вполне вероятна. А если учитывать, что на первых двух ей по геологическим обстоятельствам неуютно, то где бы и залечь по-настоящему, как не на Угловом. Я бы на её месте поступил только так. Меня даже заколотило всего от новых неопровержимых фактов, опять загудело в башке и зазудело под хвостом, торопя на участок, где ждёт не дождётся крупнейшее месторождение… на Ленинскую.

Расположиться пришлось в бывшем лагере топографов, куда привела конская тропа. Местечко тёмное, неуютное, размещалось на небольшой, слегка возвышенной поляне недалеко от скалы, нависающей над лагерем, и было окружено густым разношёрстным дохлым долинным лесом, обвитым лианами и высоким кустарником с красными ягодами шиповника, лимонника, бузины и чего-то ещё, явно несъедобного. Рай да и только, для грешников.

Как только боле-менее устроились, полез на скалу отметиться, а то, не дай бог, взбаламутится Хозяйка, беды не оберёшься у её подола. Выполз — монумент мой стоит, напоминает о выкарабкавшихся отважных героях. Подошёл поближе, протягиваю руку, чтобы слегка, чисто символически, обрядово, подправить пьедестал, и резко, всем телом, отпрядаю, даже не сразу врубившись — почему. Из камней торчит перископом здоровенная, разукрашенная коричнево-жёлтыми зигзагами, щитоморда и щупает воздух длиннющим вильчатым языком, определяя расстояние до меня. Чувствую, как холодный пот потёк между лопаток, и на лбу повлажнело. Опять предупреждает Хозяйка горы, чтобы не лез за богатствами недр для народа — её они, и если не отступлюсь, много, намекает, ждёт меня зла. Четвёртое китайское предупреждение: колено, тигр, осыпь и, вот, змей-горыныч. Медленно, вихляя поджатым задом, смело отступаю от памятника, который чуток — полметра не хватило — не стал монументом павших бойцов таёжного фронта, и бегом, оскальзываясь на осыпи, в лагерь. Сашке ничего не сказал, он змей не боится, и сомнений в нём пока не накопилось, полезет и укокошит гада за милую душу, и тогда мучайся, примечай, какое новое предупреждение придумала бледнолицая подземная царица. Никак не хочет понять, что нельзя мне отступать, не могу, заболел самой неуёмной человеческой болезнью — жаждой познания неведомого. Если бы дала хоть одним глазком взглянуть, есть ли там, в недрах, на Ленинскую, я бы, клянусь без булды, отступил с облегчением, разом бы постарел и успокоился, купил бы очки побольше и дремал над журналами как Розенбаум.

Вздумал, поскольку появились профили, усложнить себе по дурости жизнь и повторить маршрутную детализацию металлометрии и магниторазведки, которую мы сделали с Алевтиной. От меня не убудет — и так больше некуда! — а фактура станет надёжно привязанной к местности. Если здорово поднапрячься и вылезти из шкуры, то кончим и ту, и другую как раз к приходу Суллы. Обсудили предложение с Сашкой, тому — без разницы, лишь бы изредка отпускал на речку. На том и застолбили.

Ранним утром, околев от туманной сырости, быстро взнуздались в рюки и потелепали с кайлометром — оказывается, я прихватил его — надо же, как работают мозги: оба полушария поврозь и даже информацией не обмениваются. Металлометрия — занятие скучное и утомительное: колупнул, насыпал, завязал, уложил и дальше. И так — целый день. И не один. Вот почему Кравчук такой недотёпистый. Я колупаю, Сашка засыпает в мешочек, завязывает и складывает мне в рюкзак, а потом и в свой. Обычно в бригаде трое: два бича и техник-геолог, но нам геолога не надо, мы и сами с усами. Как выглядят известняки и габбро, я знаю, запомнил с прошлого раза — зрительная память у меня о-го-го! — два раза посмотрел, три раза не запомнил — а другие породы меня не интересуют, не хватало ещё геологическую схему составлять! Обойдёмся Алевтининой, если не переделает и отдаст. В институте нас, конечно, натаскивали и на определение шлифов, и на определение пород, целый семестр мурыжили почём зря, даже практические зачёты по минералогии и петрографии заставили сдавать, подсунув ящик с какими-то кирпичами. Но наша группа, на удивление камнелобым преподавателям, поголовно сдала на отлично. Они-то не знали, что карманы каждого зачётника оттягивали слямзенные из лаборатории и выученные на взгляд камни, а подменить ими то, что в зачётном ящичке, труда не составляло. Отменно сдав зачёт, счастливец, отягощённый карманными знаниями, отдавал в коридоре умыкнутые образцы на всеобщее определение, а после того, как отличники установят их подлинное лицо, они перекочёвывали в очередной карман, и конвейер срабатывал дальше. Жалко, что здесь, на участке, не подменишь, но я не отчаивался — моих добротных знаний известняков и габбро с диоритами вполне достаточно, чтобы допереть, где затаилось месторождение. Известняковую гору я оконтурил запросто, кроме контакта, заваленного осыпью, а дальше дело — швах: смотрю на добытые камни как баран не на свои ворота — все одинаковые и неизвестно с чем едят. В конце концов, смирился с недостатком знаний, полученных у недобросовестных преподавателей, и тяпаю для профилактики, выковыриваю камушки, смотрю на них с отвращением и отшвыриваю в сторону. Где могут быть интрузивные образцы, я по магнитной аномалии знаю и нашёл десяток с четырёх мест, и то — хлеб. Но не зря говорят, что дурачкам лопоухим и новичкам в незнакомом деле везёт как в картах. Вот и мне подфартило, когда на последнем профиле ковырнул мотыгой под бугорком, а оттуда вывалилась… известняковая щебёнка.

— Эврика! — ору в экстазе Сашке. — Нашли!

— Месторождение? — обрадовался он тому, что можно сбросить на время тяжеленный рюкзак.

— Хуже, — радую помощника, — известняки.

— Чё, — интересуется без выражения, — белить которыми?

А я, забыв обо всём, отключив радары, рою кайлом не хуже экскаватора, и где-то на метровой глубине докопался-таки до свежей массивной поверхности. Что это? — размышляю лихорадочно. Ещё одна глыба? Пусть даже глыбка, главное, что расположена на продолжении скалы вдоль скрытого контакта с интрузивом. А вдруг это цельный полускрытый массив, и съёмщики поторопились с определением?

На следующий день закончили занудную трудоёмкую металлометрию, и Сашка подался за Горюном, чтобы срочно вывезти пробы. Конечно, завернёт на речку, ну и пусть, надо же отдохнуть парнишке. А я занялся подготовкой магнитометра, контрольного пункта и схемы профилей для построения графиков магнитного поля. Бугаёв по моей просьбе выклянчил у «мошкары» полрулона миллиметровки и небольшую скатку кальки. Обработку полевых материалов по всем методам проведу сам, здесь, никому не доверю. Уже руки чешутся.

Приборчик отладил, подогнал систему к местному КП, сижу-посиживаю в палатке и балдею над основой для графиков. Туман рассеялся, капель с деревьев кончилась, солнце дразнится зайчиками сквозь листву, заметно потеплело, того и гляди закемарю. Пересилил слабость — я это умею, сила воли — о-го-го! — напрягусь и… отложу на завтра, взялся за схему профилей, чтобы нанести набело известняки старые и новые. Так и неймётся соединить их хотя бы пунктирчиком, а то забуду, что они — одно целое. И до чего скрытная Хозяйка Горы! Вылиновываю профили и магистрали, наношу пикеты, высунув от напряжения язык — пощупал: нет, не раздвоенный, — как вдруг за палаткой у костра шум, треск, какой-то железный шелест. Тигр? Сунул руку под спальник в головах — конечно, нет, лежит мой именной кольт революционных лет как всегда не там, где надо, — в рюкзаке. Осторожно, не дыша, выглядываю — точно, он! Маленький, ещё не вырос, с тёмными продольными полосами и хвост трубой. Я его, бурундучишку, сразу узнал: это он у нас в старом лагере воровал сухари вместе с тигром. И сейчас — вот воровская натура! — ухватил кусок бумажного мешка, и уволакивает, пятясь задом, в кусты, наверное, на растопку. Место здесь мокрое, соображает, что намокшими веточками костра не разожжёшь. Чтобы не мешать ушлому заготовителю, засунулся поглубже в палатку, думал — надумал, оторвал ещё клок бумажной мешковины, вынес, аккуратно положил у кострища и накрошил белых сухариков, кусок горохового концентрата с луком — витамины всем нужны — и добавил горстку жёстких как осыпная щебёнка сухофруктов. И минуты не прошло, как нахлебник деловито исследовал нежданно-негаданно подвалившую добычу и стал засовывать всё подряд в защёчные рюкзачки. Напихал так, что морда стала похожей на змеиную — не ко времени вспомнилась! — и с довольным свистом исчез, потащил в кладовку. Сижу, рисую, легко на душе. Ещё пришлось подкладывать соседу, мне не жалко, а он обнаглел, свистит, бегает вокруг палатки, требует. Считай, что подружились. И вовремя: Сашка, негодник, не пришёл, ждёт, наверное, Горюна да рыбалкой балуется, а ночевать одному в тайге неуютно, то и дело слышится масса всяких настораживающих звуков, кажется, что кто-то подкрадывается, следит. Вдвоём, пусть и с малой живой душой, все страхи отступают. Выспался, как в санатории, в котором никогда не бывал.

Разбудил настойчивый требовательный посвист. Пора подниматься, кормить попрошайку.

— Ладно, ладно, — брюзжу добродушно, вылезая из спальника и дрожа мелкой дрожью. — Хорошо тебе: спальник на себе носишь, а меня холодрыга до посинения прохватила, того и гляди насморк схвачу. — Пошёл за палатку, высморкался, ещё кое-что сделал. Полегчало. Туман медленно уползал, истаивая, вверх по ручью, огибая гору. Деревья и кусты плакали. Вернулся, выговариваю в воспитательных целях: — Вишь, какой Плюшкин нашёлся! Погоди, Плюха, сейчас что-нибудь сварганим, не есть же тебе всё время всухомятку? Схлопочешь какой-нибудь гастрит, а я виноват буду. — Кое-как разжёг костёр из оставшегося мешка и заготовленных Сашкой щепочек, что лежали в палатке. Подвесил на таганок чайник, кастрюлю с водой, вторую — семья-то выросла вдвое, много чего надо, не в рот, так в загашник. Посмотрел на небо — тучи на ясном поджаренные уже торопились на юг, так незаметно и все туда подадутся, кроме меня. Надо поджимать. Сижу у костра, варю чай, горошницу с тушёнкой и компот, грею поочерёдно старенькие поизносившиеся бока, спину, грудь, а приёмыш шастает в нетерпении почти под ногами, напоминает о родительских обязанностях. Не выдержал, насыпал в двух шагах от себя жменю камнефруков, а он еле дождался, всё утащил. Ведёт себя как в собственном дому, ноль внимания на хозяина. Улыбчиво мне с ним, тепло изнутри, как бы не разрюмиться от полноты чувств.

Не успели сварить и в тесной компании насладиться аппетитным варевом, как подвалили ещё нахлебники. Сашка, конечно, с ленками, а Горюн — со всеобщим пламенным приветом. Диетики вылили кипяток в ведро, чёрный компот с коричневым оттенком — в освободившийся чайник, а в кастрюле заварили порядком поднадоевшую уху. Плюха не стал испытывать судьбу в незнакомой стае двуногих и, особенно, четвероногих, уюркнул в кусты и оттуда напоминал, чтобы и ему на зубок и на щёчки оставили. Когда все всласть налопались и напились, подаю профессору, чтобы потом не забыть, записку с надписью: «Наисрочнейшая депеша» — сгоряча вместо «о» написал «а», но заметил и исправил — «старшему геологу Рябовскому А.М. от начальника наипередовейшего отряда Лопухова В.И.» и объясняю, что прошу Адика сделать спектральные анализы моих проб вне очереди и как можно скорее. А за это обязуюсь клятвенно за зиму решить все до одной контрольные по физике и математике. Вот такую непосильную нагрузочку беру на себя в очередной раз, не задумываясь, как сделаю, лишь бы поскорее развязаться с Уголком. Прошу профессора, чтобы упросил шофёра непременно передать цидулю в собственные руки адресата.

— Вам, — спрашивает Радомир Викентьевич, — очень нужны эти анализы?

— Без них, — объясняю, — мои геофизические данные для необразованных геологов ничего не значат.

— Тогда, — говорит он, — грузим, и я пойду.

Как ни уговаривал, как ни упрашивал подождать до утра, ничто не помогло, и профессор, не отдохнув как следует, ушёл с нагруженным караваном к перевал-избушке. Было немножко стыдно, но одновременно и радостно, что пробы уехали. Сразу и Плюха объявился, требует своей доли. Щедро положил ему на бумагу всего понемногу — выбирай, кроха! — даже рыбы, но она ему не понравилась. Сашку признал сходу и принял в нашу семью, и вообще они скоро так подружились, что один малец кормил другого прямо с руки.

Со следующего дня принялись за знакомое дело. За плечами — никаких рюкзаков, только — давай бог ноги. Каждый день по возвращении с удовольствием считаю поле, строю графики и выношу на схему главные геомагнитные неоднородности — дайки основного состава и скрытый интрузив. Возвращались поздно. Плюха где-то давно сопел в две дырочки, а я только-только успевал, клюя носом, затолкать в глотку что-то сваренное адъютантом, обработать дневные наблюдения и бросить кости в спальник. Как-то, засыпая, дал очередную священную клятву о том, что никуда не уйду с участка до тех пор, пока не измерю последнюю точку и не обработаю последнее наблюдение. В подтверждение царапнул ногтем большого пальца по нижнему переднему зубу. После этого отступать некуда, и гори всё остальное синим пламенем.

И утром не заспишься — «жаворонок» полосатый с раннего рассвета шебуршит, свистит: соскучился. Как-то поднял такую заполошную беготню и свистопляску, что пришлось срочно вставать на помощь. А он как оглашенный наскакивает на единственную приличную ближайшую кедрину. Смотрим, а высоко в ветвях мечется и тоже верещит на чём свет стоит, не иначе как звериным матом кроет, белка. Длинный хвост распушила, подёргивает в ярости, всё старается задрать по-боевому повыше, большие чёрные глаза солнечными искрами мечут ярость, небольшие закруглённые ушки с уморительным пучком чёрных волосиков то прижмёт, чтобы не слышать хая снизу, то распрямит, чтобы насладиться тем, как честят. Увидела нас и мигом спрятала за ствол пепельно-серое туловище с белым брюхом, только чёрные голова и хвост выглядывают. И чего сварятся с утра? Оказывается, не поделили нашу утреннюю кашу. Крышка с кастрюли сброшена, и один из претендентов уже побывал внутри, готовый защищать завтрак до последнего писка. «Нельзя так», — уговариваю, — «всё-таки гостья». Зачерпнул хорошую ложку с небоскрёбным верхом и положил на корень под деревом. Только успели с Сашкой спрятаться в брезентовую нору, а сверху уже сыплется кора из-под когтей, и Сварля стремительно спускается вниз, чтобы опередить соперника и проверить, стоит ли овчинка выделки. Плюха рывками наскакивает на неё, но от решительных мер воздерживается. Так у нас появились уже два постоянно ссорящихся нахлебника. Оно и понятно: где еда, там дружбе места нет.