Кто поверит эху? - Часть 4

– Пока я не увидел близнецов, я как-то не думал... Это ведь не просто два ребенка, их связь куда теснее, они почти одно целое. Да, я мог бы найти таких же и здесь, теперь и искать не надо.

– А в чем моя роль?

– Ты поможешь мне. В конце концов, их двое, с двумя испуганными детьми может быть очень непросто.

Заметив, видно, что Айсу жаждет продолжения, улыбнулся краешком рта, совсем не так искренне, как обычно:

– Пожелай мне удачи, что ли.

Он велел Айсу зажечь огонь в очаге, и, когда оранжевые язычки заметались, охватили поленья, поднес руку к ним. Айсу ойкнула, чуть не ухватила его за рукав. А он, похоже, забыл про всех них, и про то, что затеял - улыбался пламени. Девушка ощутила что-то вроде гордости, глядя на Энори. Да, он вызывает страх, но... он с ней. Говорит откровенно, делится планами, просит помощи. И он красивый, как снежные духи. Только те боятся огня...

Закрыл ставни единственного окна, опустил занавеску - темно было бы, если б не пламя.

– Что это?
– Айсу, осмелев, достала из сумки легкий сверток. В нем что-то сухо хрустнуло, похоже на листья.

– Кое-какие травы. Непросто оказалось достать, - в голосе появилась самая капелька яда: - В моем цветнике было лучшее, еще б его не сожгли. Хорошо хоть книга нашлась, по которой стало возможно отыскать замену.

Уже привел девочек, о чем-то шепотом говорил с ними, держа каждую за руку. Они не казались испуганными, плохо понимали, что происходит - верно, дал им некое зелье.

– Что велите мне делать?

– Там, в сумке, найдешь амулет-коори, обмотай девочкам запястья шнурком, чтоб был на обеих и не свалился.

Исполнила; Энори задумчиво оглядел девушку, сказал сесть в угол и помалкивать. Озадаченная, немного разочарованная, она отошла. А Энори бросил сухие листья в очаг, те вспыхнули оранжево-синим. Терпкий дым поднялся неприятным бесформенным облачком, пополз по углом. Девочки, которых позвал, зажгли свечи от очага, по одной на каждую. А угли... погасли. Будто ледяной ветер дунул на них.

Девушка думала, Энори сам начнет что-то делать и говорить, но он только тихо - разобрать не могла - подсказывал девочкам, и они ломкими, звонкими голосками произносили слова. Этого языка - нет, наречия - Айсу не знала; угадывались знакомые контуры слов, смутно, как наощупь находишь вещи в знакомом доме.

Ей стало тяжко, потолок давил на темя и плечи, пригибал к земле. С усилием подняла голову - нет, не настолько он низкий. Но как тяжело... темно. А вокруг костра ткется из воздуха, вьется молочно-белое, видимое скорее кожей, чем зрением.

– Мне... плохо, - проговорила она, еле ворочая языком. Попыталась подняться.
– Позвольте... я выйду... я не нужна.

– Оставайся на месте, - такого тона не слышала у него. Негромкий голос железным штырем прибил ее к полу.

"Сейчас упаду в обморок", - подумала девушка. "Лучше его ослушаться... он занят сейчас. Не станет меня останавливать".

Айсу, собравшись, сдвинулась на ладонь в сторону. Потом еще на столько же. Потом еще и еще. Но до двери неожиданно оказалось так далеко, бесконечное темное поле их разделило.

Энори достал из сумки резной костяной гребень, украшенный прозрачными камнями, повертел в пальцах, тихо сказал:

– Не знаю, какой был у тебя, не могу заказать похожий. Но, думаю, этот подойдет. Раз уж ты сама выбрала себе предмет... пусть таким и останется.

Воздух в комнате на миг чуть сгустился, струйка марева перетекла по зубьям.

Свечи почти погасли, ободок гребня казался черным, только в нескольких камнях отражались искры, и казались холоднее, чем теплое пламя на фитилях.

Девочки сидя приникли друг к другу, не двигались, с закрытыми глазами; Энори не было нужды проверять, но он коснулся пальцами шеи одной из них. Еле-еле, но билась жилка.

Тело Айсу лежало на полу невредимое, но девушки больше не существовало - и самый сильный заклинатель не вызвал бы ее душу.

**

Кайто искали три дня, на вечерней заре его жеребца обнаружили во дворе одной из гостиниц. Хозяин клялся перерождениями всех близким и собственным, что скакуна на дороге нашел один из поселян, он и привел лошадь. И того, как и хозяина, допросили, не слишком осторожничая; перепуганный мужчина указал место невдалеке от леска. Там в овраге отыскали тело.

"Моего сына убили", сперва сказал Тори, но смерть выглядела естественной - сломал ногу, не сумел выбраться и замерз. Человечьих следов рядом не оказалось, только лисьи да птичьи.

За эти дни Тори, казалось, стал вдвое меньше. Всю ночь сидел около погибшего сына. Жена и старшая дочь были с ним. Тихо-тихо стало в доме, даже маленькая Маалин не раскрывала рта. Средняя сестра неотлучно была при ней.

А Майэрин все смотрела на брата, боялась - ведь пройдет несколько лет, и забудет его облик. Не хотелось бы, жестоко это устроено, что память утекает, как вода.

Лицо Кайто изменилось - не чертами, а выражением. При жизни Майэрин не помнила такого - удивленно-растерянного, чуть ли не обиженного. Даже смерть не стерла этого выражения - казалось, и с той стороны он пытается получить ответ. Странно было видеть брата таким.

Тори тоже смотрел, но думал другое.

– Вот наша ветвь и обломилась. А я ему все позволял...

– У тебя остались любящие дочери, - пыталась утешить его жена.

– Дочери...

Майерин на миг испугалась, что сейчас отец спросит "Кто это?"

Глава

Подступающая весна пронизывала воздух, как солнечные лучи - горный хрусталь. Кэраи, хоть немного времени прошло после дальнего пути, успел соскучиться по верховой езде. Пусть не принято людям его ранга являться в Палаты управления в седле, какая разница. Велел оседлать Славу. В его отсутствии за ней смотрели великолепно, шерсть лоснилась, грива лунным светом текла по длинной темной шее.

– Красавица ты моя, - сказал, гладя шелковую морду, с удовольствием слушал ласковое пофыркивание. Рубин в соседнем деннике тихо заржал, ревнуя. И ему досталась порция ласки, пока выводили Славу.

Теперь Кэраи с удовольствием вдыхал легкий ветерок, к которому лишь изредка примешивались запахи дыма и каких-то пряностей - с седла воздух казался чище и легче, да и дорога эта была далека от ремесленных или бедных кварталов. С карниза дома у края дороги свисала большая сосулька, золотая на солнце. Горлица вспорхнула прямо из-под копыт лошади, напугав ее, Кэраи на миг отвлекся; показалось, что он снова в лесу.

Но нет, вокруг расстилался родной, живой и шумный, вдруг показавшийся чужим и постылым город.