Кто услышит коноплянку?

– он уже купается в ней. Киреев не пытался разгадать значение своих снов - ему просто было достаточно того, что после них долго не проходило ощущение радости. Огорчала только невозможность поделиться этой радостью с другими. Пару раз Киреев пытался пересказать свои сны

– и ничего не получалось. Абсолютно ничего. Вместо очаровательной пленительной картины скучное, под стать изложению, написанному троечником, описание. Вместо передачи необыкновенных ощущений у Киреева получался сбивчивый, бестолковый рассказ ни о чем. Так что сны эти можно будет смотреть и в старгородском домике. Сестра писала: дом в нормальном состоянии, не хватает только человеческого духа. Ну-ка, как там у Арсения Тарковского... Киреев встал с постели и, на ходу одеваясь, пошел рыться в книжном шкафу. Пора было думать о подарке для Лизы, себя неплохо бы в порядок привести, но он, как старьевщик в рухляди, рылся в книгах. Наконец-то:

Живите в доме - и не рухнет дом. Я вызову любое из столетий,

Войду в него и дом построю в нем. Вот почему со мною ваши дети

И жены ваши за одним столом, А стол один и прадеду и внуку:

Грядущее свершается сейчас... "Вот оно, главное: грядущее свершается сейчас. Письмо тетки Лены сорвало меня в дорогу - и оказалось, что не зря. Почему меня кто-то должен опять звать в дорогу? Неужели не ясно - я должен уехать из этого города. Уехать, обязательно уехать!" И Киреев бросился к телефону - звонить Галине.

* * * День рождения Лизы получился на славу. Народу собралось немного - дети к имениннице приходили днем. Киреев из собравшихся знал только маму Лизы и Котеночкину. Но приняли его так тепло и сердечно, что Михаил Прокофьевич совершенно не чувствовал никакой неловкости. Понравился Кирееву и папа Лизы. Высокий, с длинными волосами, заправленными в хвостик. Выглядел он моложе жены. Вначале Киреев связал это с нагрузкой, прежде всего психологической, выпадающей на плечи Ирины. Но сама она как-то очень просто призналась в том, что на пять лет старше мужа: "Женила на себе молоденького". Виктор ответил в тон ей:

– Не слушайте Иру. Женила... Мне всегда нравились пожилые женщины.

– Какие?!
– возмутилась его жена. Но была видна наигранность этого "возмущения".

– Пожилые, пожилые. Это у нас в семье наследственное.

– Наталья Михайловна, Вика, Надя, - воззвала Ира к сидящим за столом женщинам.
– Скажите этому длинноволосому наглецу, что это мы всегда выбираем, кто станет нашим спутником по жизни.

– Мы, мы, Витенька, - откликнулась Вика.

– Наивные, - только и мог выдохнуть Бобров, понимая, что всех женщин он не переспорит. Кирееву нравилось, что в таком шутливом "подкалывании" обе стороны - и Ира, и Виктор - не скрывали нежного отношения друг к другу. И все-таки больше всех в этот вечер очаровала его Лиза. Каждый подарок она принимала с восторгом, словно ничего лучше в жизни ей видеть не приходилось. Киреев подарил Лизе роскошный, богато иллюстрированный атлас птиц и, к своему вящему удовольствию, он видел, что девочка забыла о куклах, игрушечных домиках и с головой ушла в рассматривание атласа. А еще Михаил Прокофьевич принес Лизе десятка полтора значков с гербами городов, которые он нашел у себя по сусекам. Так что им было о чем поговорить. И когда взрослые дружно затянули под гитару "Виноградную косточку в теплую землю зарою", он потихоньку ушел в комнату Лизы.

– Дядя Миша, мне папа сказал, что сейчас такие кассеты продаются - с голосами птиц. Он мне купит, и я буду слушать и смотреть на картинки.

– Правильно.

– А вы, наверное, всех птиц знаете.

– Что ты! Обыкновенных, вроде галки или воробья, конечно, знаю. Соловья слышал. Красиво поет.

– А я вот ни разу не слышала.

– Еще успеешь.

Они замолчали.

– Посмотрите, - опять заговорила девочка, - какое название у птички красивое. Коноплянка. И сама она милая такая.

– Коноплянка? Дай посмотрю. Да, коноплянка. И по латыни ее имя красиво звучит - кардуэлис каннабина.

– Здорово. Кардуэлис каннабина. А все равно, коноплянка лучше. На капельку похоже. А она поет?

– Ты знаешь, по-моему, еще как поет. У нас в Старгороде сад был яблоневый. До сих пор помню: май, тихий-тихий вечер, яблони цветут, будто в снегу утопают. И вдруг откуда-то из глубины сада раздается пение. Нежное-нежное. И весь мир затихает и слушает этого маленького певца. Я в это время в саду сидел. Дай, думаю, посмотрю, кто это поет.

– Увидели?

– С трудом, но увидел. Смотрю, птичка - маленькая такая, с воробышка. Сидит на яблоневой ветке, головку приподняла - и ну давай свои коленца выводить.

– Почему коленца?

– Нет, это не от слова колени. Так говорят про пение птиц, - пояснил Киреев и продолжил свой рассказ: - Зрение у меня тогда орлиное было, да и сумерки еще не сгустились - разглядел я, одним словом, певца. Над клювиком пятнышко темномалиновое, еще одно - на грудке. Верх у него буровато-коричневый, низ чуть светлее. На соловья вроде не похожа птичка эта, а о других певчих птицах я и не слыхивал. Сижу, пением наслаждаюсь. Так хорошо от него на душе сделалось. Да подошел отец - спугнул птичку. Коноплянку, спрашивает, слушаешь? Так я узнал, что за певец пел в саду. Жаль, что больше не приходилось с коноплянкой встречаться.

– Так ни разу, ни разу не слыхали коноплянку?

– А где? В городе она не живет. Здесь одни вороны да воробьи... Лиза о чем-то задумалась.

– О чем думаешь?
– спросил ее Киреев.

– Даже не знаю. Есть, наверное, счастливые люди. Они по свету ходят, птиц слушают, разные новые места видят, в речках купаются... Приключения с ними всякие происходят... Я обязательно по вашей книге всех птиц изучу, а если вырасту...

– Почему - если, Лиза?
– бодрым голосом спросил Киреев.

– А потому что всегда надо говорить "если" или "дай Бог". Меня так девочка одна в больнице научила. Иначе сглазить можно.

– Сглазить?

– Ну да. У нас в больнице девочка лежала, ее Катей звали. Она все лета ждала, мечтала к бабушке в деревню поехать. Не получилось.

– Почему?

– Умерла, - вздохнула Лиза.
– Вот я с тех пор всегда и говорю: "если" и "дай Бог". И вы, дядя Миша, тоже так говорите.

– Хорошо, - у Киреева было ощущение, что эта маленькая девочка гораздо старше и мудрее его. Было видно, как Лиза загрустила. Видно, воспоминания разбередили девочке душу. Она отложила атлас в сторону.

– Дядя Миша, а хотите, я вам секрет открою?

– Секрет? Очень люблю секреты.

– Я серьезно. Я могу научить вас, как можно жить - и ни на кого не сердиться.

– Разве это возможно?

– Меня как раз Катя и научила. Вернее, то, что с ней случилось...

– Ее смерть?

– Мы ведь поругались с ней... так, из-за пустяка. Я больше была не права. Но тогда по-другому считала. Ну вот, а когда Катя умерла... я поплакала, но уже...

– Уже ничего нельзя было вернуть?

– Да.

– Грустно. А секрет в чем заключается?

– Как, вы не поняли разве?

– Нет.

– Вы когда захотите на кого-нибудь рассердиться или поругаться с кем-то, представьте, что должны умереть...

– Я?

– И вы, и тот человек. И вам сразу легче станет и совсем не захочется сердиться.

– Спасибо за секрет. Думаю, он мне пригодится. Только тебе не кажется, что мы все о грустном да о грустном?

В комнату вошла Ира.

– Дочка, иди попрощайся с гостями, да пора тебе баиньки.