Кто услышит коноплянку?

Смешно сказать, но и киреевское отношение к женщинам после начала болезни хорошо вписывалось в его теорию парадоксов. Когда он перестал относиться к женщинам как к объекту, который надо завоевывать, Киреев почувствовал, что внимание к нему со стороны представительниц прекрасного пола увеличилось. Когда Михаил Прокофьевич из последних сил пытался вернуть Галину, он месяцами не общался с женщинами. А здесь... Почти каждый день звонила Наталья Михайловна. А вчера она приходила к нему домой. Киреев понимал, что в этой женщине имелся огромный запас нежности и жалости, а потому без ропота принимал их от Натальи Михайловны. У нее была смешная фамилия Котеночкина. Ее покойный муж доводился очень дальним родственником известному мультипликатору Котеночкину, который снял фильм "Ну, погоди!". За глаза Киреев стал звать Наталью Котей. Вчера, когда после хорошего сна Михаил Прокофьевич находился в приподнятом настроении, пришла Котеночкина. Он долго полушутливо-полусерьезно противился ее попыткам осмотреть его:

– Могу я стесняться?

– Не можете, я врач.

– Для меня - нет.

– Почему же, скажите на милость?

– Вы в хосписе работаете, а мне к вам еще рано. Я себя обслужить еще могу. Так что не ваш я. Но Наталья была, в отличие от Киреева, настроена серьезно.

– Михаил Прокофьевич, мне все это не нравится.

– Что именно?

– Все. И состояние ваше, и как вы к своему здоровью относитесь.

– А какая разница, как я к нему отношусь? Как оно ко мне относится - вот вопрос.

– Большая. Надо бороться за себя, понимаете?

– Понимаю.

– Если бы понимали. Пора уже определиться: либо на операцию ложиться, либо терапевтически лечиться. На других посмотришь - и болиголов пьют, и масло с водкой.

– Вы же мне сами сказали, что не помогает.

– Вам не кажется, что это удар ниже пояса?

– Я не хочу вас обидеть. Скажу больше: я сейчас усиленно лечусь. Наталья Михайловна пристально посмотрела на него. Киреев улыбался.

– Смеетесь?

– Отнюдь. Я душу лечу, а это главное. И в этом лечении вы мне очень сильно помогаете.

– Я?

– Вы. Благодаря вам и Лизе Бобровой я понял, что у меня сначала раком заболела душа. Надо прежде ее вылечить.

Он теперь не улыбался. Наталья смутилась:

– Ну, Лиза - это понятно. А я здесь при чем?

– Сказал бы, да, боюсь, льстецом назовете. Теперь уже улыбалась она:

– Не назову. А доброе слово - помните, в одном фильме это говорили - и кошке приятно. А я Котеночкина.

– Помню. Скажите, а вас Котей не звали?

– Нет, к сожалению, это же мужа фамилия. У меня девичья знаете какая была? Нет, не скажу, обсмеете.

– Клянусь, даже не улыбнусь.

– Мышкина.

Киреев рассмеялся. Наталья сделала вид, что обиделась:

– А клялись.

– Простите. Но - правда смешно... А можно я вас Котей называть буду?

– Я подумаю. А как вас звали в детстве?

– Конечно, Кира.

– Почему - конечно?

– А мода такая была. Бралась фамилия - ее уменьшительный вариант и становился прозвищем. У нас в классе Зиновьев был Зиной, Зотов - Зотиком.

– А меня бы Мышкой звали?

– Точно.

– Но вы мне что-то сказать хотели.

– Разве?

– Не хитрите.

– Сейчас скажу. Только у меня сначала вопрос к вам будет. Серьезный очень.

– Слушаю.

– Вы верите в дружбу мужчины и женщины? Чтоб она чистая была. Без мыслей задних.

– Каких?

– Или передних. Вот Лев Толстой считал, что трудно мужчине подружиться с женщиной...

– Вы имеете в виду секс?

– Вот спасибо! Я все рядом и около. Да, имею в виду именно это. Вот представьте: гуляю, например, я с женщиной. О поэзии говорим, друг друга выслушиваем. И никаких поцелуев. Только дружба. Это возможно?

– Не знаю.

– Вот видите, и вы не знаете, - Киреев подчеркнуто глубоко вздохнул.

– Я правда не знаю. Женщина может и впрямь чего-то большего от мужчины ждать, но это от многих нюансов зависит. А вот то, что женщина настоящим другом может быть, - я не сомневаюсь. Надеюсь, для вас я стану таким другом.

– Я все понимаю. Секс и я - это же анекдот.

– А зачем вы этот разговор завели?

– Не знаю. Я раньше об интимной стороне жизни чересчур много думал, сейчас перестал, - Киреев вновь улыбался.
– Это плохой признак?

– Хороший. Силы беречь надо.

– Для чего?

– Чтобы вылечиться. Послушайте, вы меня заговорили. Ухожу. Вы не забыли, завтра у Лизы день рождения?

– Не забыл. Вот только с утреца на демонстрацию схожу.

– Вы серьезно? Да ну вас.

Уже у порога она сказала:

– А вы опять ушли от ответа.

– Я болтун, Наташа, но это внешне. На самом деле я жутко застенчивый человек.

– Не заметила.

– Но это так. И слов высокопарных не терплю.

– Тогда я пошла.

– Постойте. Сейчас я буду так же серьезен, как покойник на собственных похоронах.

– Типун вам на язык.

– Спасибо. Так вот, я готов выпить бочку настойки болиголова, но... Я сейчас действительно пробую душу свою лечить. Пока плохо у меня получается. А вы для меня как маячок.

– Почему?

– Потому что людей любите. И жалеете их. Что в моем понимании одно и то же. А я жалел только себя. Всю жизнь. Поздно, правда, это понял: тяжело наука дается. Она замолчала, опустив голову, будто обдумывая что-то.

– Михаил Проко... Миша. Хотите, я останусь? Их глаза встретились. Потом он покачал головой.

– Что, я совсем вам не нравлюсь?

– Наоборот.

– Тогда в чем же дело?

– Ни в чем, а в ком. В вас.

– Во мне?

Киреев кивнул.

– Но почему?

– Вы обаятельны. Я ужасно обаятелен.

– Опять шутите?

– Что вы! Влюбитесь в меня, такого обаятельного. Я - в вас.

– Разве это плохо?
– По ее щекам текли слезы.

– Плохо. Третий покойник за полтора года - многовато будет для вас. Вы не находите?

– Для меня это неважно.

– Зато для меня важно. Очень.

– Почему?

– Потому что вы мой друг. Помните, у Сент-Экзюпери: "Мы в ответе за тех, кого приручаем". Не приручайтесь до конца, я прошу вас... тебя. Мне будет больнее уходить.

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Разве мы здесь что-нибудь решаем?.. Ты не забыла?

– Что?

– Завтра день рождения у Бобренка. Она замотала головой:

– Нет.

– До завтра?

– До завтра. Мне не нравится.