Кубок Брэдбери-2022

В первом ряду у меня почти не осталось фигур. Мне нужно было прикрыть Мук-Кул. Пришлось использовать слонов и моих прекрасных белоснежных коней из марморианского камня – у каждого игрока их было по двое. Я с детства любил лошадей. Когда я касался их разума, я ощущал себя частью могучей стихии, которая могла смести всё на своём пути. Я чувствовал биение сотен сердец, слышал топот сотен ног, я был частью огромного коллективного разума, имя которому табун, и я мог им управлять.

Мне не нужно было прикасаться к фигуре, чтобы заставить её выполнить приказ – это был дар клана Касающихся. Я мог силой мысли дотронуться до разума животного, и мы становились единым целым: я – мозг, оно – тело. Я приказывал, оно подчинялось.

Пока боевые слоны, тяжело переваливаясь, шли к ближайшим солдатам противника, мои белые кони стремительно пересекли поле, срубив по пути парочку солдат Сегина, и вступили в схватку с обезьяной и медведем.

Силы были равными. На каждый мой манёвр – прыжок или удар – фигуры Сегина – обезьяна и медведь – отвечали ударами не меньшей ловкости и силы. Я чувствовал на своем теле их острые, как кинжалы, когти, которые разрывали кожу и мышцы.

Резкая сильная боль в ноге заставила меня присесть. Когда мой конь взвился на дыбы и уже был готов обрушить свои каменные копыта на голову медведя, тот резко прыгнул вперёд и впился мощной челюстью, словно капканом, в ногу скакуна. Сегун знал слабое место лошадей. Остальное было делом техники. Пока медведь крушил на части белоснежное тело моего коня, мне оставалось лишь корчиться от боли, пытаясь сохранить контроль над остальными фигурами: я должен был следовать плану.

Обезьяна Сегина была уже частично раздроблена и отступила следующим ходом. Я выбежал на поле, подсчитывая ущерб. Из солдат осталось только двое. Я прикоснулся к ним, дав приказ идти вперёд. Они меня не волновали. Решающая битва, как всегда, развернётся между статусными фигурами.

Среди обломков поверженного медведем моего коня ещё тускло мерцала Искра, отсчитывая последние мгновения его жизни. Оживляя фигуру, Искра становилась словно её душой, и, когда фигура разрушалась, Искра умирала вместе с ней. Прощай, скакун, ты выполнил свой долг.

Мой другой конь не особенно сильно пострадал в схватке с обезьяной. Его бока были в сколах и глубоких царапинах, но он по-прежнему оставался боеспособным. Я мысленно дал ему приказ и последовал за ним.

Сегин также сделал ход конём.

Это было потрясающее зрелище, захватившее всех. Битва двух каменных животных, схлестнувшихся насмерть. Меня как будто молотили дубиной. Успокаивало только одно: то же самое чувствовал Сегин. Кровавое марево повисло над Ареной. Красные фигуры, красный конь, красные следы мечущихся участников – я трудом различал разметку на поле.

Одновременно мне нужно было защищать тыл. Мук и Кул – оба на своих позициях растерянно озирались по сторонам, чувствуя угрозу. И не зря. Пока я и все остальные были захвачены величественной битвой коней, Сегин успел окружить мой Мук-Кул. В неразберихе фигур, боли и красного тумана я утратил контроль над Муком.

Испуганный вскрик толпы пронёсся над Ареной. Ноги моего белоснежного скакуна подломились, и он рухнул. Красный конь добивал упавшего. В сильном смятении, оставляя за собой густой карминный след, я подбежал к своему скакуну. Он был ещё жив, он держался. Он не мог сдаться – я приказал ему. Секунда-вторая, и вот – финальный рёв трубы. Надсадный, жаждущий остановить побоище. Игра окончена. Я проиграл. Снова и в последний раз.

Я склонился над моим верным товарищем, который не предал и не отступил. Белые каменные глаза внимательно смотрели на меня невидящим взглядом. Душа коня ещё была в нём. Спасибо, что сохранил её для меня.

Я повернулся. Сегин стоял возле моего поверженного Мук-Кула и ухмылялся. Ты оправдал моё доверие, любимчик публики.

На выходе с Арены я столкнулся с Ковой. Он сочувственно кивнул и сжал мою руку. Я зажмурился от боли. По его глазам я понял: он выберет Стенки, но я всё же надеялся на обратное. Надежда – вот что отличало Арену от всех остальных мест на земле.

Я шёл по дорожке в сторону ворот. Мимо шатра Распорядителя, мимо Грифона и Единорога – символов Турнира. Подняв голову, я окинул взглядом знакомые до мельчайшей чёрточки фигуры. Грифон, конечно, выглядел опаснее, но я любил лошадей.

Маленькая голубая Искра ещё мерцала в моей сжатой руке, но следовало поторопиться. Я раскрыл ладонь и приложил руку к каменному копыту единорога. Через несколько секунд земля подо мной вздрогнула от тяжести опустившегося на четыре ноги скакуна. Я коснулся его разума. Мы стали одним целым.

– Куда прикажете, хозяин?

– Ф-ф-фперёд и н-н-немного левее! – скомандовал я.

Ход единорога был подобен грому. Крики ужаса, доносившиеся с Арены, ещё долго будут услаждать мой слух.

У настоящего Мастера свой путь становления.

Я улыбнулся и зашагал в сторону Тёмных земель.

Ольга Лисенкова

Анюта

Анна Львовна подняла руку, но не сразу решилась прикоснуться к сенсорной панели двери. Понятно, что в доме ничего не осталось: рамы выдраны, мародеры выгребли все, чем можно поживиться. Запертая дверь смотрелась насмешкой над раскуроченным хозяйством – словно калитка, поставленная посреди поля без малейшего намека на забор. Впрочем, Анна Львовна и ощущала себя такой калиткой. В забор себя не превратишь, хоть порвись на миллион маленьких анн. Что еще остается, только стоять на своем месте и изо всех сил держаться…

Зачем она забрела в этот дом, ведь родители давно умерли? Хорошо еще, что они не дожили до этой свистопляски. Кракарт и Брудона уже заняты, ходят слухи, что на самом деле дела обстоят еще хуже, чем сообщают в официальных сводках. Плюс еще это наводнение: разверзлись хляби небесные, вода прибывает, а на эвакуацию у властей нет ни ресурсов, ни времени. Спасайся кто может. Спасение утопающих, как говорится…

Надо спешить, спешить, а она стоит на полуразвалившемся крылечке, с рукава капает вода, пальцы дрожат. «Спустилась и побежала! – скомандовала себе Анна Львовна. – В доме, может, небезопасно. А хорошего тебя там точно ничего не ждет!»

Продуктов не найдешь, мало-мальски пригодную одежду тоже наверняка растащили. Разве что обсушиться. А смысл?

Анна Львовна приложила ладонь к черной поверхности сенсорной панели. Матовая панель мгновенно потеплела, считывая знакомый отпечаток, над крыльцом протяжно охнуло, и дверь медленно приотворилась.

Переступить порог родного дома тоже оказалось нелегко. Сколько лет она здесь не была? Двадцать? Тридцать?

– Я на минуточку, – жалобно прошептала Анна Львовна.

«Чтоб себя добить, ага», – съязвил внутренний голос.

Было бы что добивать – да что там осталось-то? Анна шагнула внутрь и застыла у входа.

Дом, как и ожидалось, представлял собой печальное зрелище. Посреди просторной прихожей чернела прожженная дыра: здесь неоднократно разводили костер. В огонь бросали все, что подворачивалось под руку, поэтому ни мебели, ни ковровых дорожек она не увидела. Пахло даже не гарью, а чем-то отвратительно едким, будто бродяги пытались сжечь нечто ядовитое.

«Раз уж пришла, загляну на кухню», – сказала себе Анна Львовна. Хуже уже не будет – если только она не столкнется там с каким-нибудь раненым мародером, который решит ее прикончить.