Кукарача
Шрифт:
Огни вокруг в окнах были погашены. Но Кукарача чувствовал, как в него, словно раскаленные стрелы, впивались любопытные, испуганные взоры соседей...
Кабинет Сабашвили был заперт изнутри. Кукарача понурив голову сидел на стуле. Давид, как зверь в клетке, бегал по комнате, ломая руки, натыкаясь на стены. Временами он останавливался перед лейтенантом и рычал:
– Ты что думал? Муртало - фраер вроде твоих квартальных сопляков?! На бандюгу объявлен всесоюзный розыск, а этот кретин Шерлок Холмс прет один на операцию!.. Как ты назвал операцию? "Инга и Кукарача"?! "Кукарача из Ваке"?!
–
– Ты понимаешь, что это пахнет трибуналом?! Как ты смел скрыть от меня?!
– Да что я скрыл?! Откуда я знал? Пришел к женщине на день рождения, а застал там незнакомца...
– пробормотал Кукарача.
– Какого еще незнакомца?! Кого ты обманываешь?! И чего тебя понесло к ней в час ночи?!
– Когда освободился, тогда и пошел...
– Зачем? Кто она тебе - друг?! Племянница?! Или ты совсем из ума выжил? Крутишь любовь с проституткой?!
– Это моя обязанность...
– ответил спокойно Кукарача.
– Что - твоя обязанность?!
– обезумел Сабашвили.
– Моя обязанность морально воздействовать...
– Замолчи, иначе прихлопну тебя и себя тоже!.. Впрочем, кому я предъявляю векселя! Сам во всем виноват! Разве тебе место в милиции? Мозги у тебя набекрень! Тебе бы заведовать детским садом!..
– Объяснил же тебе: случайно я нарвался на него, ну и сумел он уйти...
– А два выстрела?!
– Ну... Стрелял я, промахнулся...
– Когда стрелял?! Спустя час?!
– Ну, убей меня! Ушел, сбежал, сволочь! Что же мне теперь делать? Ну, застрелюсь я перед тобой, хочешь?..
Давид сел к столу, схватился за голову, долго молчал. Потом положил перед Кукарачей лист бумаги и ручку.
– Пиши... Озаглавь, как хочешь, - заявлением, просьбой, рапортом... Напиши, что не хочешь работать в милиции и просишь освободить...
Время шло, а Кукарача даже не дотронулся до ручки. Сабашвили понял, что в душе лейтенанта происходит борьба, страшная, сложная борьба. Он взял себя в руки, постарался унять нервное возбуждение и тихо спросил:
– Что с тобой, Георгий?
– Давид, ты знаешь - я могу и заявление написать, и уйти из милиции... Меня страшит другое... Я боюсь потерять тебя, потерять уважение к самому себе... Поэтому прошу - не гони меня сейчас... Дай возможность исправить свою ошибку... Я сумею искупить вину, хотя бы ценой собственной жизни...
Сабашвили взял трубку внутреннего телефона.
– Габо, зайди, пожалуйста, на минутку...
– Что ты собираешься делать?
– спросил Кукарача.
– Собираюсь охладить тебя.
– Надолго?
– Пока не поумнеешь.
– Значит, вечное заключение?
– горько улыбнулся Кукарача.
– А я вот что тебе скажу: лично я считаю, что возвращение Инги к праведной жизни во сто крат важнее, чем поимка этого подонка Муртало...
– Что?!
– побледнел Давид.
– Значит, ты отпустил его?!
– О, господи! Сказал ведь тебе - ушел он, сбежал!
Давид собирался сказать что-то, но в это время в кабинет вошел его заместитель Габо.
– Привет!
Никто ему не ответил. Габо быстро смекнул, что происходит что-то необычное, и прикусил язык.
– Отбери у него оружие и посади в карцер!
– распорядился Давид.
– Карцер занят.
– Кто там?
– Мтацминдский Апо,
вор.– Никаких Апо! Немедленно освободить карцер!
– А куда я дену Апо?
– Куда хочешь! Отпусти!
– Как?!
– В чем он провинился?
– Избил буфетчика.
– За что?
– Обсчитал его сверх меры...
– Ну и поделом ему... Отпусти!
– Куда?
– Вы что, оглохли, капитан? Говорят, вам: гоните к черту этого Апо и посадите в карцер Георгия Тушурашвили, Кукарачу. Понятно?
– Есть, товарищ майор!
– вытянулся Габо.
– Вот так. Действуйте!
Сабашвили вышел из кабинета.
С того дня в жизни Кукарачи что-то изменилось, он как-то преобразился. Одни говорили, что лейтенанту сильно повезло, другие, наоборот, считали, что судьба изменила Кукараче; одни доказывали, что их участковый приобрел ангельский характер, другие, наоборот, обвиняли его в связях с самим сатаной. Одним словом, от Земмеля* до сельхозинститута и от Вере до Мтацминды имя Кукарачи склонялось на все лады.
_______________
* З е м м е л ь - так тбилисцы по сей день называют место, где
когда-то находилась частная аптека Земмеля.
– Вчера Кукарачу видели в аптеке...
– Что-то зачастил он на Кобулетский подъем...
– А Инга-то... Ломит из себя святую, словно не она, а я ходила в любовницах Муртало...
– Чует мое сердце, выпустит Муртало из них кишки...
– Одеваться-то стала хуже... Но лицо... Лицо у нее так и сияет от счастья...
– Ну, вряд ли она откажется от старого...
– А Кукарача каждый день в шесть утра уходит от нее...
– Может, они расписались?
– Ну, ты скажешь!..
Так или иначе, имена Инги и Кукарачи слились воедино...
Мы возвращались от тети Анисо, подруги детства мамы. Раньше, до переезда на новое место, мы жили в одном доме, на Анастасьевской улице. Теперь не проходило недели, чтобы мама и тетя Анисо не навестили друг друга. Приятельницы болтали весь день не переставая, а я и сын тети Анисо - мой ровесник Зураб - гоняли мяч во дворе.
Итак, мы возвращались домой... Я рассказывал маме, как мы с Дуду с закрытыми глазами прошли по перекинутой через овраг Варазисхеви водопроводной трубе. Мама слушала, слушала и вдруг громко расхохоталась:
– А знаешь, почему ты такой лгунишка?
– Почему?
– искренне заинтересовался я, так как знал за собой такой грех - иногда я любил сочинять несусветную чушь.
– Когда появился ты, я была студенткой, присматривать за тобой дома было некому, и я оставляла тебя на попечение Анисо. А она, негодяйка, чтобы ты не орал, давала тебе пустую грудь. Ну а все, кто в детстве сосали пустую грудь, вырастают лгунишками. Понял?
Мы хохотали оба.
У Верийского базара мы встретили Кукарачу. С ним была красивая молодая женщина в простеньком платье. Я сразу узнал Ингу.
– Здравствуйте, Анна Ивановна, - поздоровался Кукарача с изысканной вежливостью.
– Кукарача, дорогой, здравствуй!
– обрадовалась мама.
– Куда ты исчез? Как ты поживаешь?
– Ничего, спасибо. Как вы? Тамаз не обижает вас? Если что - дайте мне знать, я шкуру с него спущу...
– Кукарача погладил меня по голове.
– Нет, что ты, твои лекции пошли ему впрок. Вот только обманывает меня иногда.